Любимая бабочка коллекционера

      «Нет, все, это пора прекращать…» - подумалось Чхве, когда он столкнулся на повороте коридора агентства с плачущей девушкой-трейни, которая только что вылетела из личной студии Чжи Ена. Нахмурившись, он быстро пересек расстояние до двери и, не утруждая себя поворотом ручки, сильно пнул створку ногой.       Послушно влетев внутрь, дверь в миг разоблачила все тайны главного золотого слитка YG – в комнате стоял дым коромыслом. Конечно, обычно так говорят о месте, где дела спорятся сами собой, но здесь это выражение стоило понимать буквально – дым от сигарет так плотно набил небольшое помещение, что, казалось, его можно резать ножом и слоями класть как бутерброд.       Чжи Ен, мрачный, как сто чертей, сидел за столом, под завязку забитым всевозможными кривыми и косыми листочками и переполненными пепельницами, коих насчитывалось примерно пять штук. Нервно покусывая ручку, он что-то быстро писал, потом зачеркивал, сминал лист, отодвигая его локтем, потом брал другой, и все начиналось сначала.       - Чжи Ен! – прогремел ТОР, стараясь не кашлять от недостатка кислорода – великий лида явно решил потравить всех посетителей армейской дымовой завесой.       - Хен, отвали, – бросил Квон, не поворачивая головы. Казалось, ему сейчас было побоку все, кроме очередного листка.       - Чжи Ен, приди в себя! – рявкнул Чхве, мгновенно выходя из себя. В четыре шага преодолев немалое расстояние от двери до окна, он резко дернул ручки, и в комнату ворвался шумный, молодой сквозняк, мгновенно закончивший за Квона муторную работу по превращению чистой бумаги в мусор.       - Я сказал тебе отвалить, хен… - понизив голос, угрожающе протянул лида, начиная вставать со стула, медленно, как мертвяк из могилы. – Я же человеческим языком всех предупредил, чтобы меня не трогали… И ты это прекрасно слышал… За каким тогда х*ем ты приперся сейчас сюда и начинаешь меня лечить, а?! – отшвырнув ногой стул, заорал Чжи Ен.       Сын Хен, косо посмотрев на G-Dragon’a, которого последнюю неделю под страхом смерти нельзя было выпускать из помещения, подошел к рабочему столу, брезгливо, одним пальцем ткнул край пепельницы и, чуть поразмыслив, столкнул все это дерьмо вниз, на кафельный пол. Вместе с ябедническим звоном по всей плитке разлетелись осколки и окурки, превратив и так не особо чистую студию в филиал мусорного полигона. Через пять секунд за первым стеклянным камикадзе последовал и второй, а за ним и третий. И так с равным интервалом до тех пор, пока на столе не осталось ничего, напоминающего о куреве. При условии, что в панораму зрения не попадает пол…       - Чжи, признаться честно, ты меня зае*ал, – потер переносицу ТОР, предварительно вытерев испачканную в пепле руку дорогим платком «Гермес». – Я тебе не нянька, не папочка и не мамочка. Я тебе даже не Дами. Тогда не будешь ли ты любезен чуть напрячь свои атрофировавшиеся извилины и объяснить мне, с каких таких вдруг психов я должен за тобой постоянно ходить и разруливать все твои напряги, м?       - А я тебя просил это делать?! Я, бл*ть, хоть кого-нибудь когда-нибудь просил лезть в мои неприятности?! Я никогда ни у кого не просил помощи, только говорил оставить меня в покое – но нет, кажется, все мнят своим святым долгом сунуть нос ко мне в студию и сказать, что я должен приходить в норму, разве нет?! И ты туда же… Я тебя хоть о чем-нибудь просил?! – высокий голос Чжи Ена начал звенеть в распахнутых стеклах. Чхве поморщился. – И нечего делать вид, будто ты великий знаток душ, хен! Я и сам не хуже тебя знаю, что уже достал тебя. Но я не просил обо мне заботиться!! Просто плюнь!! У других же это как-то получается, чем ты-то плох?!       Вымученно закатив глаза к потолку, Сын Хен упал на диван, раскинув руки.       - Ты про Ра Эль, да? – после минутного молчания, во время которого Квон уже успел побросать в окно пару бычков, поинтересовался он.       - Да, – коротко и зло ответил лидер.       За эту неделю он передумал о Хан слишком много всего. На весы встали и вопросы, которые задавали ему друзья, и собственные чувства, и все факты, что случались во время их фиктивно-отсутствующих отношений. Чжи Ен действительно взвесил и замерил все. И, как ни прискорбно, пришел к самому дурному из всех существующих выводов: после того, как бабочка свалила из Сеула и из его гребаной жизни, его гребаная жизнь стала невыносимой.       Когда он смотрел на нее – он дышал. Когда она была рядом – в его голове сами собой писались песни и музыка. Когда она говорила с ним, пусть даже и не в тех тонах, в которых ему бы хотелось – он действительно чувствовал себя живым.       Не G-Dragon’ом, а Чжи Еном. Чувствовал себя человеком из плоти и крови, а не танцующим манекеном с хаером и макияжем.       Чувствовал, что она та самая девушка, способная подарить ему счастье и без сцены.       А теперь её не было. Теперь не осталось мотивации быть лучше, стараться дальше, потому что все, чего бы только мог пожелать сам Квон – он уже добился.       Обычно люди делятся на несколько типов: одни имеют мечту и идут к ней, вторые - нет, и не жаждут её приобрести; третьи, есть и такая подгруппа, не придают ей особого значения, но все равно куда-то стремятся. А есть такие, как Чжи Ен. Уже получившие все, о чем только грезили во снах. И – как следствие – потерявшие всякий интерес.       Ра Эль же стала для Чжи Ена той самой отдушиной, которой ему так не хватало – она снова дала ему цель в жизни. Цель быть любимым человеком, а не любимым айдолом. И, хоть сама девушка и не питала никаких добрых чувств к бенгу, он все равно готов был ради нее из кожи вон вылезти – даром, что никогда бы не признался бы ей в этом.       За эту неделю в голове Квона вырос целый мегаполис, нашпигованный небоскребами, где каждый бетонный блок в домах был взаимонакладывающейся мыслью о Хан.        Гордость, больно тиранувшаяся о то хреновое парфе, уже давно перестала саднить. Пустота от того, что приходится играть роль придурка-тирана, у которого в башке явно пара винтов повыпадала, отошла на задний план. Все это было не так важно, нежели глобальные чувства Чжи Ена как человека и личности. Быть признанным. И не толпами, которые не видят его настоящего, а только одним лишь созданием в вычурных кофтах с огромными, массивными рукавами – тем созданием, кто даже не знает его другой, публичной стороны.       И вот вся эта неделя раздумий сейчас давила на Чжи Ена, как бетонная плита. Что он не может сделать, в принципе, ничего. Что он не может отловить Хан, поговорить с ней, объяснить, почему он так зациклен на ней одной, рассказать всю свою историю и заставить её понять свои чувства. Не может – хотя других желаний у него больше не было. Не может потому, что бабочка счастлива и без него, у нее до недавнего времени была любимая работа, любимый парень, любимая маленькая жизнь, ворвавшись в которую, он, как варвар, все поломал.       Он не раз и не два представлял, что будет, встреть он Ра Эль случайно на улице. Что бы он ей сказал, стал бы извиняться, или же наоборот, от большой радости снова нацепил бы на себя маску золотого говнюка и наорал бы на нее. Он не знал, но передумал все, что только мог, а на этот вопрос так и не ответил. Чтобы не говорил Сын Хен, а предсказывать будущее Дракон Галактического Масштаба все-таки не умел…       - Чжи Ен-а? – когда количество выкуренных лидой в окно сигарет перевалило за десяток, ТОР решил, что пора снова прозондировать почву. – Ты подумал над моими словами? Ты понял, чего ты хочешь от Ра Эль? Или у тебя все еще голова варит только в направлении «какбымнеещеусложнитьейжизнь»?       - Подумал, – скрипнул зубами Квон, принципиально не поворачиваясь в сторону говорящего дивана.       - И-и-и-и? – заинтересовано протянул ТОР, в душе проклиная дерьмовую привычку Квона отвечать ТОЛЬКО на поставленный вопрос.       - Я хочу, чтобы она назвала меня «оппа». (В смысле, назвала его своим парнем – прим. Автора)       Щелчком тонких пальцев из окна студии G-Dragon'a спикировал бычок, а следом, с минутным перерывом - тонна смятых, местами рваных и исчерканных до безобразия листов, на радость дворникам. И Сын Хену, который секунду назад остался в одиночестве в свежей проветренной комнате, брошенный на произвол судьбы лидером Квоном, который, что-то быстро ища в телефоне, на бешеной скорости уже мчался к парковке.

***

      Прошла еще неделя. И, как резонно было бы предположить, за прошедшие четырнадцать дней прежний Чжи Ен, у которого крыша пожизненно находилась в свободном полете, окончательно преобразился. Вот только если бы в положительную сторону…       Если после той ночи в частном клубе, когда бабочка дала Квону отставку, на протяжении семи суток лида просто выживал всех окружающих с планеты, то в последующую семидневку самого Чжи Ена искали днем с огнем.       Но – безрезультатно. Официально последним его видел ТОР, но неофициально имела место еще одна встреча, в дальнейшем сильно изменившая всю политику Чжи Еновских действий…       Невысокая девушка, взмахивая длинными рукавами, летящей походочкой порхала по разбитой дороге, играючи обходя выбоины и валяющиеся камни. На ворон, собак, прохожих и остальные атрибуты сельской жизни внимания она не обращала – все это было ей привычно и родно, здесь, в этой деревушке, прошли все её детство и юность. Каждый забор, каждая калитка, каждая бабушка, добро улыбающаяся из окна или со скамеечки – все это составляло её жизнь на протяжении почти двух десятилетий. И родной дом, старенький, ветхий, с лохматой крышей, выглядывающий с другого конца улицы, был для нее чем-то дорогим и важным. Тем местом, которое она действительно считала своим домом.       Сейчас, как она знала, он был пуст. Мама должна была отправиться в магазин, а отец все еще находился на работе. Хоть они были уже не молоды, они все равно трудились – мама Ра Эль разбила на крошечном участке перед домом пару грядок и теперь постоянно, в свободное от ведения хозяйства время, выращивала там всяческую ерунду. А отец, не согласившись сидеть дома и оставить все финансовые заботы дочери, уже как тридцать с лишним лет работал в сельском автосервисе, где в основном они собирали и разбирали единственный в деревне трактор.       Но, как могла с уверенностью утверждать Хан, через пару часов в их хибарке будет гореть по-домашнему уютная лампа, за маленьким столом на кухне соберется вся их маленькая семья, и они, важно перебивая друг друга и по-доброму дурачась, будут перетирать в разговорах все факты на свете. Мама обязательно будет ругаться на отца, а он, чтобы её позлить, снова заведет песню про то, как долго, муторно и тяжело достаются деньги автослесарю, когда в том самом тракторе уже не осталось ни одного места, куда бы он не залез.       А сама Ра Эль, смотря на все это, будет хохотать. И, вспоминая свою тихую и спокойную жизнь в Сеуле, радоваться, что здесь никогда ничего не меняется. Что родители живы и здоровы, что они, как и четыре года назад, все так же смеются и ворчат друг на дружку. Что мама опять будет придираться к тому, что она в свои двадцать с лишним все еще не замужем, а отец, важно хмыкая, будет говорить, что его дочь – настоящее сокровище, и так просто она никому не должна достаться.       Скрипнув калиткой, Ра Эль зашла на участок, привычно пригнувшись под веткой яблони, которая росла самым неудобным образом – нацелившись входящему во двор прямо в глаз. Мама триста раз просила отца её спилить, или, хотя бы, привязать, но эту яблоню в свое время посадила бабушка, мать папы Ра Эль – так что трогать её он отказывался, отмахивался и разговор на этом прекращался. Однако все непосвященные в семейные саги Хан всегда были неприятно удивлены, когда через полметра от калитки их лицо яро приветствовала яблоня.       - Долго ты. Я тут уже часа два сижу, – раздалось вдруг со стороны грядок в тот момент, когда Ра Эль снимала кеды, собираясь зайти в дом.       Пискнув от испуга, девушка подпрыгнула и, чуть не стукнувшись головой о дверной косяк, зажав кед в руке, с ужасом посмотрела на говорившего.       Разгибаясь и держа в кулаке пару сорняков, над искоренением которых, видимо, он все это время и трудился, с красивым синеватым кровоподтеком под глазом, на Хан смотрел Чжи Ен.