***
«Я только успеваю прийти в себя и открыть глаза. Почему это снова происходит? Что? Я не слышу слов, Джим. Повтори. Повтори, чёртов ублюдок, я хочу понять, жив ли я.» - Джон, приди в себя. Ты в порядке? - Да-да. Я тут, я с вами, – почти неслышно отвечает мужчина и поднимает голову вверх, к свету. - Ладно, приятель. У меня для тебя ужасные новости, – говорит человек в халате и проводит рукой по своим волосам, что блестят от геля для укладки. Он явно в панике. - Что-то может быть хуже моей жизни здесь? Серьёзно? – ухмыляется Джон, и голова начинает жутко гудеть. Он шипит от боли и пытается поднять руки. Запястья отзываются тяжестью. Ломит кости. - Лучше не двигайся. Дорогой, мне придётся отключить тебя от аппарата. - Отлично, – кивает Джон. В груди потеплело, ведь эта новость могла означать только одно. - Ты не понимаешь. Нам придётся отключить аппарат и сваливать из этого места, – говорит Джим ещё громче, заставляя Джона поёжиться от боли. - Меня вы брать, видимо, не намерены. - Верно. Твоё тело уже не может нормально функционировать, и оно не пригодится вовсе, – не успевает ответить Джим, как без доли сожаления отзывается мужчина, стоящий у двери. - Себастьян, давай напрямую, – ядовито прошипел Уотсон. - Мы накачаем тебя смертельной дозой, и ты погибнешь здесь. Не волнуйся, неженка, больно быть не должно. - Давно бы так, – Уотсон улыбается и уже предвкушает быструю смерть.***
Уотсон просыпается и оказывается среди высокой травы. Солнце слепит глаза. Шерлока нет рядом, родителей не видно. - Милый! – зовёт приятный женский голос. Мужчина оборачивается в поисках матери, но видит не только её. Рядом с большим и высоким дубом сидит вся семья. Шерлок поодаль, и его взгляд устремлён в противоположную сторону от друга. Он встаёт с травы и поворачивает голову. Его глаза похожи на поверхность тончайшего хрусталя. Холодные, как всегда, но в них не хватает обычного азарта, скуки или тепла. Джон направляется в сторону родных. Медленным и неуверенным шагом. Когда он оказывается у края пледа, на котором сидит всё семейство Уотсонов, на шею ему кидается пожилая мать. Она заключает сына в крепкие объятия. - Дорогой, присаживайся, будем пить чай. Твои любимые булочки, – ещё улыбка - это один из стимулов жить, жаль, что этого Джону не дано. Все улыбаются, греются на солнышке и искренне верят в будущее, – Шерлок, подойти к нам, я испекла твой любимый пирог с черникой. - Да, конечно, – Холмс выходит из транса и кивает. Он задумчиво улыбается и садится на край пледа, где больше всего вероятность не попасть под палящие лучи солнца. Всё время он либо отводит взгляд, либо смотрит в упор на военного врача. Протекает время в полном спокойствии, радости и желании жить. Жаль, что пора прощаться.***
- Ты хочешь остаться? – нарушает молчание Шерлок и снова проводит рукой по мягким волосам друга. Он задаёт слишком много вопросов для гения. Джон улыбается и предпочитает молчать. Лежать, вот так, в полной тишине, спокойствии и гармонии. Что может быть лучше уюта и тепла, перед завершающей нотой пьесы под названием «Жизнь»? - Пожалуйста, Джон, просто возвращайся живым. Игра никогда не заканчивается. - Я вернусь, обещаю, - ветви дерева затрещали, а Джон целовал Шерлока. И последний чувствовал, как его тело становится легким, словно пушинка. «Самый лучший способ извиниться за идеальную ложь» - Посещает Холмса-младшего мысль, и он позволяет чувствам завладеть его разумом. Холодный расчёт на потом, сейчас есть Джон, есть последние часы вместе. «Горечь парализует, но любовь - мотиватор куда сильнее. Я всегда предполагал, что это опасное неудобство, дефект, человеческая ошибка. Спасибо за последнее доказательство».***
Мориарти вводит иглу с убийственной дозой яда в вену Джону, а потом гладит того по голове. «Сочувствие? Да кому оно нужно в такой момент? Ты кромсал меня, сукин ты сын, но сейчас в тебе проснулась совесть? Боже, лучше катись к чертям и беги, спасая свой зад от полицейских.» - Думал Уотсон, когда его кожу начало жечь и возникло желание её содрать, так же легко, как снимать одежду раз за разом. Игла выскальзывает и, кажется, что в это движение Джим вложил всё своё чувство вины за совершённое им ранее с жизнью его подопытного. Но Джон гордый, он не умоляет, не плачет, не вырывается, он принимает свой самый лучший конец. Глаза заволакивает туманом, отказывает слух и все чувства. Он переходит в полный покой, в иллюзию, где вдалеке началась стрельба, и до слуха доносятся последние слова с того мира. Джон открывает глаза и горько улыбается, он пока что жив, и ему дан шанс на последнюю встречу. Как же хотелось обойтись без этого. Он трус, он снова убегает от своих чувств, от жизни. «Я похож на чёртового подростка, что держит лезвие в руках и не может решиться. Слишком любящий себя эгоист–суицидник.» - Здравствуй, – он подходит к единственному в мире консультирующему детективу и садиться рядом. Сегодня очень жарко, так невыносимо солнечно и красиво. Сердце пропускает удар.***
- Куда ты положил мои сигареты? Бог мой, Джон Уотсон, как можно так поступать? – возмущается сыщик. - Сегодня у тебя три пластыря, – заметил военный, проигнорировав вопрос, и кончиками пальцев провёл по краю никотинового пластыря. Вероятно, Холмс постоянно его беспокоил, и он начал отклеиваться. - Проблема всего на три, – отстранёно отвечает Шерлок. Джон хрипло смеётся, и лёгкие будто бы тяжелеют, кружится голова, он быстро умолкает. Такой скрытный и завораживающий, интересный Шерлок. Безусловно, именно таким он хотел его видеть, но не рассчитывал привязаться столь сильно. Холмс поворачивает голову и смотрит в голубые глаза доктора. «Больно, правда?» - думает Джон. - Более чем, – прочитав немой вопрос, нарушает тишину Шерлок, - Не смейся, тебе достаточно улыбнуться. Я хочу запомнить тебя таким. - Ты ненастоящий. - Кто знает, может, я останусь тут, в твоих чертогах. Джон начинает проваливаться в темноту, его знобит и клонит в сон. - Не сейчас, Джон, – мягкий баритон убаюкивает и защищает. Паника, именно паника слышится в голосе детектива. Уотсон улыбается, ведь сказать что-либо, или посмеяться вместе с Шерлоком он больше не может. Слабость сковывает. Морфий дарит последнее мгновение. В уголках глаз чувствуется тепло. Слёзы? Не только. Губы дорогого друга дарят глоток долгожданного воздуха, заполняющего лёгкие. Он всегда был лучше любого обезболивающего, а главное, что он всегда был. Был рядом. Последние силы уходят на улыбку. Искренний, обжигающий своим вкусом смерти и солёными слезами отчаяния, поцелуй. «Прощай. Прости, что так и не смог вернуться» - Эти слова застывают в горле льдом.***
- Дома закончился чай и молоко. Рубашки больше не пахнут печеньем, утренним кофе, тобой. Город пустеет без преступлений. Кстати, я посадил за решётку Джима Мориарти. Больше он не причинит тебе боль, Джон. Я обязательно сделаю то же самое и с Себастьяном, только потерпи ещё немного. Я думаю, что стоит завести собаку, ты же всегда хотел питомца, но боялся, что я его напичкаю химией. Ты прав, я так и сделал бы. Увы, череп решил выдерживать тишину. Как и ты сейчас. К нам переехали новые соседи на Бейкер-Стрит. Девушка и парень, студенты. Так происходит, что капризная дама по имени Судьба любит раскладывать карты, как ей угодно. Парень чертовски на тебя похож. Ветер играл с жёлтыми листьями и напевал свою мелодию. Эта песня была искристой, весёлой, она окружала и ласкала слух. Порывы ветра путали итак порядком непослушные кудри. Среди небольших холмов, послышался детский крик и смех, под стать ликованию природы. Два мальчика. Тот, что бежит впереди - с тёмными, как смоль, волосами и такого же цвета ботиночками. Блондин, что пытается догнать ловкого и быстрого друга. Голубые глаза и лучезарная, добрая улыбка. - Джон! Догоняй! - кричит один из пареньков. Мир оживает, дарит свои слёзы счастья и улыбается, лучами играя на бледной коже высокого мужчины, что поглаживает холодный гранит памятника, поставленный после смерти любимого и самого главного человека. Его друга. - Чувствуется осень. Джон, ты когда-нибудь перечитывал наши письма? Я не собираюсь копаться в твоих вещах, ведь хоть где-то, пусть у тебя будет личное пространство. Ты же так его желал, – голос осип и Холмс сглотнул слёзы. - Я стал сентиментальным. Время идёт, а я по-прежнему перечитываю каждую строчку писем. Сначала это было мучительно болезненной потребностью, позже - скорбной обязанностью, потом - привычной печалью, без которой мне было бы невозможно уснуть. Затем - ежевечерним непременнейшим и чрезвычайно важным разговором с тобой. Я верно знаю все твои слова наизусть, я будто бы слышу твой голос и отвечаю на этот зов. Ты стал настоящим солдатом. Война и смерть меняет людей, верно? Я всматриваюсь в каждую букву, поэтому, от постоянного чтения, письма стали быстро истираться, ломаться на сгибах и рваться по краям. Помнишь ту шкатулку, где лежали жетоны? К ним присоединились и листы с текстом, которые ты писал вечерами, и боялся, что любое из них будет последним, - выдержав паузу, Шерлок, стараясь держаться, продолжил вести монолог и закрывать лицо руками. - Когда ты заберёшь меня? Устал прислушиваться к скрипу половиц за дверью комнаты. Это сводит с ума. Медленно и верно. Надеюсь, когда будешь у дверей, ты не заставишь ждать. Шерлок делает последнюю затяжку, лёгкие обжигает. Хочется выть волком, но он сохраняет внешний покой. Окурок сигареты был растоптан каблуком начищенных туфель. Последнее движение рукой по каменной поверхности в надежде ощутить тепло, и мужчина уходит прочь, не оборачиваясь и не прощаясь, как когда-то поступил Джон. Горькая улыбка и шёпот листьев о сожалении и вечности. Пепел, который ветер унёс к небесам, оставив его внизу. Напоминал о паре крыльев, и это так восхитительно. Но столь печально.