Мой личный сорт анархизма

Утром познав истину, вечером можно умереть Конфуций

Когда мы открыли дверь в подвал, для нас все потеряло смысл. Мы приложили немало усилий, чтобы вообще попасть туда, но – было уже поздно. Нам никого не удалось спасти, нам не удалось хоть что-нибудь исправить. Тела были накиданы друг на друга. Мне даже не хочется представлять, что было в этом подвале. Однако самое страшное — я ничего не почувствовала, будто вижу подобное каждый день; словно: какая разница? Живые, скучные, серые они в этом городе, автобусе, на работах или — сваленные в общую кучу в подвале безжизненными телами. А ещё из головы никак не выходит живой Витёк. Всё настолько было подстроено Ладой, что и Витёк был с ней заодно? Всё настолько было близко к пониманию, что я видела Витька и находилась где-то не в своей реальности опять? Что произошло во Дворце? Как я должна это понимать? И что происходит сейчас? Что ещё должно произойти? Город превратился в руины, город выглядит ужасно, но панков, видимо, удалось остановить или они притихли где-нибудь в «Скифе». Мы идем по улице, она уже не освещается фонарями. Паук соврал, моя контора добрых дел, мой дворец — никак не взрывается. По крайне мере, эпичного взрыва за нашими спинами не раздалось. Только почему об этом не знала Лада? Что в этот момент заставило её отступить и отпустить меня вместе с наркоманом? Мы идем по обочине, где снег превратился в кашу, перемешался с грязью, и из-за этого мы снова как свиньи. Дождь сыпет как сумасшедший. Мы промокли до нитки. Нас обгоняет «шестерка», но тут же тормозит. — Сядем? — я указываю на машину Ромке, а он принципиально молчит, хоть и держит меня под руку. Видимо, ему тоже надоело идти, и мы идем к машине. Плевать, с кем и куда; плевать, что будет дальше. Мы зачем-то остались живы, а зачем именно — выясним потом, если сейчас не разобьёмся в этой тачке. — Христос Воскресе! — встречает нас водитель. — Панки, хой, — отвечает Рома без эмоций, почти ворчит. Да, сегодня была Пасха, а у нас — город в руинах. Интересно, тронули ли эти твари церковь? Почему я оказалась там, вообще? Что всё это значило? Никогда там не была, а вот сегодня… или вчера? — Ну вы даете! Видели, что с городом стало? — пока мы устраиваемся на заднем сидении, таксист сыпет обычную ерунду. — Ого! — обернувшись к нам, говорит он. – Смотрю, вам тоже досталось! — он изображает сочувствие. — Едем, – говорит Ромка, развалившись в кресле. Наркоман закрывает глаза. Все закончилось. Мы едем по скользкой темной улице. Чем должен закончиться подобный кошмар для меня? Как я кричала наркоману: меня найдут, начнут во всём обвинять, но… Не этого ли мы тогда хотели с Данькой? Ведь папашка всё подписал и одобрил, поверил на слово, так сказать. Реклама шла не без участия администрации города… Ввела в заблуждение… Да-да, так и скажет, так и выкрутится. Мол, и в мыслях не было, что я обману. А потом ещё с квартиры попрёт. Да и зачем квартира будущей зэчке, верно? Что-то об этом мы с тобой совсем не подумали, Данька. Просто потому, что были уверены, что сделаем это вместе. И кто это теперь сделал за нас? Я? Ты? Кто эта Лада, которая так похожа на меня, но говорит твоими словами и напоминает мне тебя? Почему она появилась? — Хотите изюм? — из мыслей вырывает водитель, протягивает мне горсть с крупным изюмом. — Нет, спасибо, — почему-то отказываюсь я, хоть и не помню уже, когда мне последний раз доводилось хоть что-нибудь съесть. — Берите, не бойтесь! Я сам его ем! Иранский! Друзья угостили! — до меня наконец-то доходит, что водитель у нас кавказской национальности, но гладко выбритый и лысый. Беру изюм, но вообще нет никакого желания его есть. Ромка не реагирует, скорее всего, спит. Можно было бы спокойно вздохнуть, но что там дальше — неизвестно. Всё было просто и понятно с Данькой, а мы этого не ценили: хотели устроить вот такое шоу со смертями и разрушенным городом. Как же скучно нам, дуракам, было! — О, кто-то ещё! — водитель съезжает на обочину. Оборачиваюсь. К нам приближается женский силуэт в плаще. Мне тут же становится холодно и внутри, и снаружи. Лада! Рада ли я ей? Нет! — Езжай! Езжай, мать твою! — кричу, а Лада всё ближе. — Да не оставлю же я девушку! — возражает мне этот придурок. «Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй нас», — внезапно издаёт магнитола. — Езжай! — кричу я из последних сил, а он идиот, он не слышит мой крик. Лада обходит машину, открывает дверь и… выкидывая водителя, занимает его место. — Соскучились? — она бьет по газам, мы срываемся с места. Пытаюсь растолкать Ромку, но он не реагирует. — Сдохни! Сдохни! Сдохни, моя дорогая! — орёт она во все горло. Внезапные молитвы сменяются «Die, Die, My Darling», которым и решила подпеть Лада. Тачку несёт в стороны, я болтаюсь на заднем сиденье и едва успеваю схватиться хоть за что-нибудь. Это конец. Почему вот так? И почему в это нисколько не верится? — Рома! Да проснись ты! — Сдох твой Рома! И мы – за ним! — кричит Лада. По глазам бьет свет; я слышу, как ревут тормоза. Мои глаза закрываются.