Once (Variation)

– Шериф Грэм, с вами все в порядке? Можно было не спрашивать: по всему ведь видно, что не в порядке. Он не отреагировал на Лейси, будто её и нет вовсе. Второй чудак за вечер. И ведь тоже наверняка ищет эту Миллс. Предыдущий мужчина, который встретился ей на дороге, направлялся именно к ней. И тоже вел себя странно: корчился от боли, но не позволил вызвать скорую, тут же убежав. Он будто сам себя боялся. Двигаясь к одной только ему ведомой цели, Грэм идет дальше прямо по лужам. Что-то тянет его со страшной силой, лишая воли. Что-то, без чего обычно не живут. Так и не дождавшись ответа, Лейси обиженно поджимает губы, плотнее запахивая пальто. Она не любит слякоть.       *** – Дэниэл. Именно в такие моменты люди жалеют, что не верят в Бога, но Регина не верит и не жалеет. Трудно верить в то, что всемогущий бородатый мужчина с понимающим мудрым взглядом и грустной полуулыбкой, каким рисуют его на картинах, наблюдает за ней откуда-то сверху. Регина верит в магию, которая хоть и не персонифицирована, но отчего-то ведет себя словно капризная женщина, и возвращаться к ней не спешит. С женщинами всегда сложно. От них все проблемы. Будь то собственная мать, падчерица или же Эмма Свон. Эмма Свон попала в этот список явно незаслуженно, но Регина не хочет сейчас думать о том, сколько раз та спасала её. И что сейчас её проблемой является вовсе не женщина. Мужчина, воскрешенный мужчиной, с которым она не может справиться от того, что еще один мужчина не пожелал ей помочь. Если бы только немного чуда, думает она. Но чуда не происходит, и прежде столь нежные руки сдавливают её шею. Эмма уже думает вмешаться, когда Дэниэл вдруг отпускает свою жертву, отшатываясь. – Примени магию, ну же, – шепчет она, подбираясь ближе, но Регина лишь пятится, не спуская глаз с возлюбленного и проклиная поврежденную ногу. Дэниэл вновь наступает, и Регине каким-то чудом удается вовремя захлопнуть дверь мэрии. Чуда оказалось слишком мало. – Гипс! – запоздало осеняет Эмму, и она чувствует себя редкостной идиоткой, вдруг решивший, что Регина не защищается лишь от того, что боится навредить Дэниэлу магией. Магии у неё нет, иначе бы она давно уже избавилась от гипса. Эмма выскакивает вперед, посылая к чертям этику и целясь в спину мужчины. Он – зомби, думает она, а стрелять в спину зомби не зазорно. Стены мэрии оглашает рыдание, а после вскрик, в момент, когда Дэниэл пробивает дверь. «Бежать», – думает Регина, но прятаться здесь негде. Рано или поздно он найдет её, и она умрет от рук собственного возлюбленного. Проклятый Франкенштейн, не сумевший сделать все правильно! Регина пятится к лестнице. – Стоять, – вдруг слышит она окрик и череду выстрелов. – Эмма, – чужое имя срывается с её губ, и она замирает, чувствуя, как борется в ней страх за свою жизнь и беспокойство, что Спаситель причинит непоправимый вред Дэниэлу. Но пули, прошившие тело, лишь подзадоривают его, и в следующее мгновенье дверь разлетается в щепки. Пули быстро заканчиваются, а попасть в сердце Дэниэла Эмме не удается. Надо целиться не в сердце, а в голову, запоздало думает она, припоминая компьютерные игры. Но они не в компьютерной игре и не в фильме ужасов, и Дэниэл оказывается значительно проворнее, чем она ожидала: Эмме удается лишь отстрелить ему ухо. Только тогда он, наконец, переключает внимание, и теперь она может оценить стеклянные глаза, склоненную к плечу голову и приоткрытый рот. – В гробу ты выглядел симпатичнее. Эмма пытается прицелиться, но Дэниэл уворачивается, и пуля пробивает шею. Это не останавливает его: в следующее мгновенье ружье уже вырвано из её рук и отброшено в сторону, а сама Эмма приземляется на спину рядом с проезжей частью. Дэниэл скрывается в дверном проеме. – Регина, беги! – кричит она, и Миллс, притаившаяся наверху, спешно прячется в кабинете, проклиная все на свете. Она слышит, как в соседнем помещении вылетает дверь. – Эй, красавчик. Пуль больше нет, и Эмма пытается зарядить Дэниэлу прикладом по голове. Черепушка у него, словно чугунная, думает она, когда Дэниэл тут же кидается на неё, страшно хрипя. Должно быть, пуля задела связки. Эмме удается попасть по груди, и на её глазах расползаются швы, грозясь явить ей внутренности возлюбленного Миллс. Оружие его не берет, соображает она. Что же сможет? Огонь? Жаль, она не носит зажигалки. Безрассудно было кидаться на него голыми руками, и вот Дэниэл сидит сверху, сдавливая ей горло. Эмма думает, что он мог бы задушить её одним движением, но его будто завораживает сам процесс и её хрипы. Франкенштейн создал очередное чудовище. Он склоняется ближе, и Эмма чувствует, как ей на лицо падают капли чужой густой крови. Она пытается вцепиться ему в волосы и выдирает клок. Эмма снова пытается ослабить хватку его рук, но безуспешно. Когда кислорода перестает хватать, она думает о Генри и о том, что так и не успела плюнуть в лицо тому, кто знать о нем не знает. О большем она не сожалеет. В следующее мгновенье хватка ослабевает, и Эмма делает глубокий вдох, хватаясь за шею. Густая жидкость попадает ей на руки, и Эмма, скидывая оглушенного ударом трубы Дэниэла, надеется, что это – не его мозги. Нет, не мозги. Кровь, убеждается она, бросив беглый взгляд на руки. – Поживее, мисс Свон, некогда разлёживаться. Путь к выходу отрезан: Дэниэл приходит в себя после удара, и им остается лишь скрыться в кабинете, подперев его стеллажом. – Ты в порядке? – Не помню, чтобы чувствовала себя лучше, – резче, чем хочется, отвечает Регина. И Эмма кивает: острит, значит, в порядке. – Оружие, зажигалка, спички. Есть хоть что-нибудь? Она осматривает кабинет в поисках средств самозащиты, но папки с бумагами и корзина яблок едва ли подходят для этой цели. – Ничего такого. – Магия? Дэниэл выламывает дверь, и Эмма понимает, что у них в запасе не так много времени. – Будь у меня магия, мы бы здесь не стояли, – огрызается Регина, но Эмма не намерена умирать молодой, не испробовав все возможности. – Может, попытаешься? Мэри Маргарет ведь нашла в себе силы вернуть проклятие. Ты ведь не слабее её, не так ли? Эмма знает, что играет с огнем, но сейчас смерть от рук Миллс – самое приятное, что может с ней случиться. Открыв окно, она прикидывает, чем грозит полет с высоты второго этажа. Если не смертью, то многочисленными переломами, понимает она и оглядывается: Регина медитирует на пачку бумаги, но единственное, чего ей удается добиться – это легкий дымок, который сразу же потухает. – Проклятие, – шипит она, оборачиваясь на звук падающего стеллажа. В проеме стоит Дэниэл, и Регина с болью видит его искаженное гримасой лицо и истекающее кровью тело. – Если мы выживем, надеюсь, ты будешь выбирать себе ухажеров с большим умом, – выпаливает Эмма. – Это не Дэниэл, – сухо говорит Регина. Эмма кружит по кабинету, пытаясь привлечь внимание мужчины. Она думает выманить его подальше от двери и освободить путь для бегства, или же выкинуть в окно, как тогда Джефферсона. Ей не удается увернуться, и она отлетает к стене, снесенная ударом. Проклятие: сначала спина, теперь плечо. Эмма пытается подняться и видит, что рукав кафтана Дэниэла полыхает огнем. Этого хватает, чтобы отвлечь его на мгновенье и выбежать. Но Миллс сейчас – не лучший бегун и вскоре Дэниэл настигает её. Эмма пытается помочь и оказывается отброшенной на осколки стекла, один из которых врезается в бедро. Взвыв от резкой боли, она пытается встать, видя, как Дэниэл вновь хватает Регину. – Дэниэл, – в голосе Миллс слышится мольба. – Я люблю тебя. Эмма в ужасе смотрит на них: Регина, по всей видимости, решила продолжить прерванную лирическую сцену и воззвать к крупицам человечности, что, возможно, еще теплятся где-то внутри этого нечеловека. План не работает: Дэниэл рычит и замахивается. – Нет, – кричит Эмма и порывается вперед, когда он вдруг замирает. Хрип, вырывающийся из его груди, режет уши. – Регина, – отшатывается он как можно дальше. – Беги. – Дэниэл… – Ты должна отпустить меня. Серьезно? Прощальный диалог? Эмма не верит своим ушам. Из его тела тут и там фонтаном брызжет кровь, отсутствующее ухо, рваное горло и проглядывающие внутренности из-за швов на груди ему также привлекательности не прибавляют. Тумблер в его черепушке вот-вот перемкнет, а он, словно герой оперы, допевает свою арию до последней ноты? Миллс тоже не отстает, исполняя партию примы. Эмма с досадой слышит, как она снова говорит Дэниэлу, что любит. Почему бы не воспользоваться случаем и не бежать? Кто знает, сколько времени продлится вспышка осознанности. – И я люблю. Но ты должна отпустить меня, – первую здравую мысль, к удивлению Эммы, озвучивает именно полумертвый герой-любовник. Фраза дается ему нелегко: он сгибается пополам, явно терзаемый страшной болью. – Полюби снова. – Я не могу, я не знаю, как жить без тебя. Это переходит уже все границы разумного. Хотя эти границы давно уже стерты. – Ты слышала, Миллс, тебя любят, – вклинивается в диалог Эмма, хватая её за рукав пальто, – а теперь бежим. – Ты сможешь, – откуда-то находит в себе силы сказать Дэниэл. – Ты всегда сначала противишься. – Регина. Эмма злится: осколок размером с ладонь в её ноге причиняет неимоверную боль, а Миллс упирается, не желая следовать голосу разума. Эмма опасается, что придется тащить её силой. Но сил практически не осталось. Лицо Дэниэла снова искажает гримаса, и Эмма оттаскивает Регину, схватив за ворот. Им удается уйти недалеко: видимо, чем сильнее срывает чеку у зомби, тем сильнее он становится. Воля к жизни у Эммы не угасает, но она понимает, что бегством им не спастись. Оборачиваясь, она видит, что Регина стоит на одном месте и, видимо, пытается вызвать магию. Чертыхаясь, Эмма останавливается и берет её ладонь в свою, легонько сжимая. Поглощенная происходящим Регина не сразу понимает, что поток энергии идет от ладони держащей её за руку Свон. Магия возвращается, но действует непредсказуемо, не позволяя ей дать нужную команду, или же все дело в подсознании, которое собственную жизнь ставит превыше любовных чувств, поэтому, когда Регина ведет рукой, Дэниэл осыпается прахом к её ногам. Эмма считает до трех и выдыхает. Потом моргает. Потом еще раз, но Дэниэл действительно исчез и теперь тонким слоем покрывает её сапоги. Регина резко высвобождает свою руку и смотрит на неё, будто впервые. – Регина, – тихо говорит Эмма, тут же замолкая. Лицо Миллс непроницаемо, и Эмма ежится, думая, что она выглядит в точности, как зомби. Что-то умерло сегодня в ней, и Эмма надеется, что не придется ожидать второго возрождения Злой Королевы. Регина отворачивается. Она не плачет, но отсутствие слез не является показателем равнодушия или же внутренней силы. Эмма понимает это, глядя, как сжимаются кулаки Регины, и сама она чуть клонится вниз, будто прах Дэниэла призывает её разделить с ним его участь. Эмма не умеет утешать. Да она и не уверена, что это нужно Регине. Единственное, что она знает, так это то, что боль нужно выплеснуть непременно. Но очередное проклятие здесь не поможет. Она делает шаг и шипит от боли, прорезавшей ногу. Это позволяет Регине временно переключиться, и она цепляется за эту возможность. Лишь бы не думать пока о том, что произошло. Снова. Регина ведет рукой над раной, но ничего не происходит. – Черт возьми, – тихо шипит она. Эмма больше не держит её за руку, и никаких сил она больше в себе не ощущает. Как это может быть связано? Это кажется немыслимым, но видимо стоит попробовать. Эмма с удивлением наблюдает, как Регина берет её руку. В этот раз она тоже чувствует это: поток энергии, связывающий их, но Эмма не ощущает опустошения. Миллс сосредоточенно ведет рукой над её бедром и Эмма больше не чувствует боли: рана затянулась. Она невольно улыбается, когда еще одним взмахом руки Регина восстанавливает прежний вид её джинсов. «Магия – довольно практичная вещь», – думает она. – Давай и твою ногу, – говорит Эмма, и Миллс тут же избавляется от гипса. Высвободив руку, она молча идет к выходу, и Эмма, кинув последний взгляд на место битвы, следует за ней. – Я поведу. Регина все также молча вручает ей ключи и садится на пассажирское место. Подобная безропотность пугает. Вся дорога до Миффлин-стрит проходит в молчании, и Эмма, пользуясь случаем, размышляет о том, о чем раньше не могла и помыслить. Почему магия появляется лишь в момент соприкосновения их рук, и умеет ли Миллс перемещаться в пространстве? «Раз умеет Голд, должна и она», – решает она, но спросить не осмеливается. Она кидает быстрый взгляд на Регину: колени плотно прижаты друг другу, руки сцеплены, голова повернута к окну. «Она справится», – думает Эмма. – «Она не могла всерьез надеяться на его воскрешение». Регина ничего не говорит, когда Эмма следует за ней в дом. Она машинально улыбается Дэвиду и благодарит за помощь. Дэвид спрашивает, нашли ли они маньяка, и Эмма, покосившись на Миллс, отвечает, что за ним приехали из ФБР, и что он – не из местных. Дэвид кивает и направляется к выходу. Эмма шумно выдыхает, когда он скрывается, но открывать бутылку шампанского еще рано. Она не слышит звука закрывающейся двери и с досадой понимает, что он мнется в коридоре, ожидая её. Досада уступает место злости. Должно быть, он вообразил, что раз уходит он, должна уйти и она. Эмма поворачивается, видя, как Регина медленно поднимается по лестнице, оставляя гостей на попечение самим себе. Эмма замирает. Уйти сейчас означает оставить Миллс переживать свое горе в одиночестве. И что менее важно – это означает попасть в руки Дэвида, а точнее в салон его автомобиля, потому что жук остался возле мэрии. Разговаривать с Дэвидом ей сейчас не хочется. Ей вообще ни с кем не хочется разговаривать. Разве что с Региной. Но Регина сама этого не желает. – Гостевая комната справа от комнаты Генри. Эмме кажется, что ей послышалось. Она поднимает голову, но наверху уже никого нет. Приняв решение, она бодрым шагом направляется к коридору и, вяло улыбнувшись, открывает перед Дэвидом дверь. Дождавшись, когда он выйдет, она закрывает её, пожелав ему доброй ночи. Дэвид с полминуты мнется на крыльце, гипнотизируя звонок и номер 108, но цифра эта – не магическая и дверь ему не откроет. И на вопросы, вертящиеся на языке, ответа не даст.       *** Гостевая комната, будто все 28 лет ждала своего гостя: её держали в идеальной чистоте. Эмма оценила двуспальную кровать, личную ванную комнату и шкаф со свежими полотенцами и бельем. Все это после нехитрой гостиницы Лукас кажется настоящим раем. Найденная ночная сорочка пастельных тонов доходит ей до пят и явно отвечает вкусу хозяйки дома. Она делает глоток виски, прихваченного из столовой, и направляется в ванную. Моется она долго и тщательно, чуть не сдирая кожу мочалкой, желая смыть с себя пыль ремонтных работ, а также прах и кровь Дэниэла, пропитавшую одежду. Выйдя из душа, Эмма ловит свое отражение в зеркале. – Прямо весталка, – усмехается она, отмечая, что сорочка магическим образом оказалась ей в пору. Разве что непривычной длины. В кровати можно утонуть. Осушив остатки содержимого бокала, Эмма гасит свет, но сон не приходит даже спустя полчаса, видимо, не подозревая о неожиданном госте в этом доме. Промаявшись еще немного, она резко садится на кровати и выходит в коридор. Еще немного виски, думает Эмма. Сон ведь любит алкоголь: он всегда приходит на него, откладывая все свои дела. Она тихонько спускается и вздрагивает, включив свет в столовой. – Регина, какого черта ты сидишь тут, словно вампир? – Это все еще мой дом, мисс Свон. С нечитаемым выражением лица Миллс сидит на высоком стуле, точно на троне, откинувшись на спинку. На столе – початая бутылка. Сидр, безошибочно определяет Эмма и, подойдя ближе, наливает себе немного и садится напротив. Делая глоток, она бросает взгляд на Регину, глаза которой немного затуманены. Сколько она успела выпить за это время? Эмма невольно отмечает, что домашняя одежда мэра – под стать офисному костюму: рубашка, штаны и халат цвета металлик. Эмма ведет взглядом вниз, но каблуков на обуви Миллс не наблюдает. На беззастенчивое разглядывание Регина не реагирует, глядя куда-то вдаль и вцепившись в бокал. – Хочешь поговорить? Эмма знает ответ. Но также она знает, что горе нужно выплескивать. А учитывая, что она не слышала рыданий и звуков бьющейся посуды, Регина решила утопить его в алкоголе. Но горе – не якорь, и ко дну идет долго, и когда его удается потопить, малейшее дуновение, словно буря, тут же вырывает его на поверхность. И последствия могут быть непредсказуемы. – Нет, – говорит она ровным голосом. – Разговаривать я не хочу. Не хочет, и не надо. Рядом с одетой в несколько слоев Региной Эмма в одной сорочке чувствует себя ночной бабочкой. Наверное, поэтому, а быть может, потому, что Миллс выглядит чересчур отстраненной и отказывается вести беседу, или просто Эмма не знает других способов воздействия, она делает последний глоток, а потом решительно встает со стула. Ей удается обратить внимание Регины на себя, когда она, подобрав сорочку, садится на её бедра и пристально смотрит в глаза. Тогда Миллс фокусирует взгляд на ней. – Целоваться у меня также нет желания. – Можешь целоваться не со мной. Ты можешь представить любого, – шепчет ей Эмма куда-то в висок. Она знает, кого бы предпочла видеть Миллс на её месте, но Эмма – не волшебница. И что сделано, то сделано. Она очерчивает пальцами её скулы и зарывается в чуть влажные волосы, глядя в затуманенные почти черного цвета глаза. Миллс медлит, и Эмма понимает, что придется всё брать в свои руки. Она придвигается ближе, ощущая, как становится горячо там, где она соприкасается с чужой ногой, даже через одежду. Эмме приходилось соблазнять мужчин, но Регина – не мужчина, хотя сильнее и целеустремленнее многих тех, что она знала. Эти качества, также как и дурная репутация, всегда привлекали Эмму. Хорошие мальчики – не её типаж. Регина никогда не пыталась казаться хорошей, хотя на деле не была столь плохой. Но Регина – не мужчина. «Не все ли равно?», – думает она, распаляясь и придвигаясь все ближе. Регина не зря надела халат, думает она, ощущая, как кожа покрывается мурашками: в столовой прохладно, и Эмме становится зябко. Горячо лишь там, где они соприкасаются. Регина лениво опускает взгляд на её обнаженную ногу, и Эмма выдыхает, чувствуя, как рука Миллс скользит от голени и далее по бедру, замирая где-то на середине. Сидеть на одном месте вдруг становится ужасно неудобно, и Эмма ерзает, пытаясь устроиться получше. Краска заливает лицо Регины, дыхание учащается. – Пойдем, – тихо говорит Эмма, вставая и подавая ей руку. Она ведет её за собой в полном молчании, и два пролета лестницы теперь кажутся ужасающе длинными. Закрыв дверь, Эмма оборачивается и видит, что Миллс стоит посреди комнаты, вытянув руки по бокам. Она будто не здесь, а снова в мэрии. Подойдя к ней, Эмма развязывает халат, оставляя Регину в пижаме, и ведет её за собой, усаживая на кровать. Пока Эмма скидывает с себя сорочку, Регина откидывается назад и лежит в ожидании, словно девственница в первую брачную ночь. Эмма ощущает досаду: раздевать женщин и заниматься с ними сексом раньше ей не приходилось, и Миллс ей ничуть не помогает. Эмма садится сверху и тянется к пуговицам на её рубашке. Глаза Регины расширяются, будто она только сейчас понимает, что собирается совершить с ней дочь её падчерицы. Хотя, зачем еще они поднимались наверх? Распахнув рубашку, Эмма деловито стаскивает с Миллс штаны, и быстро ложится сверху, не давая ей опомниться. Она сказала, что я могу представить любого, думает Регина, закрывая глаза, но образ Дэниэла появляться не желает. Должно быть от того, что грудь Эммы прикасается к её собственной. И это никак не отвечает тем ощущениям, которые должны быть. Поцелуи Эммы тоже совсем не похожи на поцелуи Дэниэла, с досадой отмечает Регина и понимает, что её обманули. Она сама пыталась обмануться, но не вышло. Всё не должно быть так. Регина дергается. Пытаясь оттолкнуть Эмму, она упирается руками в её грудь и вздрагивает, понимая, что это волнует её. Настолько, что волна жара, поднимающаяся оттуда, где мерно двигается Эмма, совершенно по наитию, разрастается все сильнее. Открыв глаза, она пытается одернуть руки, но Эмма накрывает их своими ладонями, прижимая сильнее, и седлает её бедро. Краска стыда заливает лицо Регины, и она вздрагивает, затыкая себе рот рукой, когда чужое колено врезается в неё: крики могут разбудить Генри. А разубедить его в том, что она не убивает его биологическую мать столь изощренным способом, будет непросто. Эмма убирает её руки, целуя, и Регина не может не признать, что, несмотря на всю непохожесть этих поцелуев с поцелуями Дэниэла, они не менее приятны. Если даже не более. Она закрывает глаза, все еще пытаясь представить сверху другого. У Регины не было секса с Дэниэлом, и она думает, что он должен быть не похож на все её предыдущие разы с мужчинами, потому что лишь только с ним это был бы секс по любви. Секс с Эммой не похож на все остальные, хоть и совсем по другой причине. На короткое время ей удается обмануться, когда она вновь закрывает глаза, и Эмма, окончательно измучив и себя и её, пробирается рукой под белье. Регина выгибается, ощущая, как пальцы Эммы заполняют её, легкий хрип срывается с её губ, и Эмма подхватывает его поцелуем. Регина вновь вызывает в памяти образ Дэниэла, но сознание будто играет с ней, подсовывая совсем другое лицо. То, которое она видит, открыв глаза. Она приподнимается, прижимаясь теснее. Когда Эмма свободной рукой накрывает её ладонь, она снова чувствует это. Магия переполняет её, и Регина будто пробуждается к жизни после долгого сна. Длиною в 28 лет. Когда Регина достигает предела и откидывается назад, она чувствует, как горячо её бедро, на котором продолжает двигаться Эмма, завороженно глядящая на свет, струящийся по их рукам. Магия требует выхода: не выпуская руку Эммы, свободной рукой Регина медленно ведет по её груди, слыша тяжелое дыхание. Эмма замирает, и Регина чувствует её дрожь. Она приподнимается, и Эмма сильнее врезается в неё, шумно вдыхая и широко раскрывая глаза от страшной боли в груди: рука Регины проникает в грудную клетку, стремясь добраться до самого центра. Эмма выдыхает, когда Регина вынимает руку, держа ярко красное пульсирующее сердце. Становится очень легко. Эмма никогда не думала, что человеческие внутренности могут вдруг показаться привлекательными, даже такой романтизированный орган, как сердце. Все это выглядело отвратительно, хотя Эмма спокойно реагировала на расчлененку, показываемую на экране, и одно время даже мечтала стать хирургом. Но как-то не довелось. От сердца же, которое держала на ладони Регина, она не может отвести взгляд: оно прекрасно. Красное, излучающее свет, живое. Регина давно не делала этого. Она исследует сердце Спасителя со всех сторон, будто выискивая изъян. Но не находит. Ни одной червоточины. Она легонько проводит пальцем по нему, и Эмма улыбается, чуть дыша, ощущая вдруг странную зависимость от этой женщины. Регина переводит на неё взгляд, и Эмме думается, что ей ничего не стоит раздавить её сердце. Та словно читает её мысли, и Эмма, хрипя от боли, скатывается с неё, вцепившись в простыни. Боль исчезает, будто её и не было, и она восстанавливает дыхание. – Ни малейшего изъяна, – задумчиво говорит Регина, глядя на сердце, точно ребенок на игрушку, механизм действия которой не может понять. Эмма придвигается ближе. – Ты ведь бросила Генри, отсидела в тюрьме, и кто знает, что еще натворила в прошлом. Ты причастна к смерти, по крайней мере, двух человек, но сердце твое чистое, – говорит она, и Эмма хмурится. – О чем ты? Регина грустно улыбается и вкладывает сердце обратно. – Утро вечера мудренее, мисс Свон. Она накрывается одеялом, поворачиваясь спиной, и Эмма, привыкнув к биению собственного сердца в груди, устраивается рядом. Регина все еще не хочет говорить, зато теперь может плакать, и Эмма прижимает её сильнее, думая о том, что утро действительно должно быть мудренее.       *** Утром неподалеку от мэрии Эмма находит бездыханное тело Грэма.