Время

С трудом пробивающийся сквозь весенние облака рассвет неуверенно, словно боясь лишний раз кого-то потревожить, заполнял своим светом уже давно не спящий Сейретей. Тишина, окутывающая его бодрствующих обитателей, угнетала, но никто не решался нарушить её хоть каким лишним звуком. Приготовления к предстоящей церемонии были завершены ещё накануне вечером, но и сейчас каждый мог найти себе дело, ведь всё должно было быть идеально. И это была не чья-то прихоть, просто по-другому сегодня нельзя. Поместье Кучики, казалось, было наполнено тишиной даже более всего остального. Только в одной просторной комнате, совмещённой с верандой, выходящей на уже зеленеющий сад, еле слышался чуть хриплый, но ровный голос. - Кучики-тайчо, я давно хотел вам сказать... - Ренджи запнулся, глядя в привычно бледное лицо капитана. - Хотя нет, говорить я как раз не хотел. Я просто хотел, чтобы вы знали... Не меняющееся ледяное выражение лица Кучики-старшего прервало бы поток изливающихся откровений любого, кто бы на это осмелился, но только не Ренджи. Только не сегодня. Он слишком долго ждал и готовился, и даже упустил тот самый, наиболее подходящий для своего признания момент, поэтому ему осталось воспользоваться только этим. - Вы должны знать, что с того самого момента, когда мы впервые встретились, вы стали для меня идеалом. Таким, к которому всегда будешь стремиться, но никогда не достигнешь, отставая всего на несколько шагов, - давно сочиненная и заученная наизусть речь сейчас заменялась на самые простые слова, идущие прямо из души. Да и не смог бы Ренджи сейчас вспомнить и строчки из зазубренного до зубного скрежета текста. - Сначала я хотел сравняться с вами, чтобы вернуть своего друга, единственного на тот момент человека, который был мне по-настоящему дорог, - Ренджи позволил себе легкую усмешку над самим собой, вспомнив, с чего началось всё то, что вскоре перевернуло его жизнь с ног на голову. - Потом я стал стремиться к... своему идеалу... - да, хотя бы так назвать его "своим", чтобы в очередной раз почувствовать, как сжимается от боли уже привыкшее к этому чувству сердце. - ...чтобы стать по-настоящему достойным звания лейтенанта шестого отряда. Вашего лейтенанта. Тонкая линия губ капитана оставалась сжатой, не собираясь прерывать слова Ренджи. Собственно, другого Абараи и не ожидал. - Надеюсь, что хоть этого я достиг, - новая усмешка, но теперь уже не над собой, но над своими бессмысленными надеждами, что никак не хотели умереть и оставить, наконец, его изнывающую душу в покое. - И уже очень давно я стремлюсь не просто к идеалу, я стремлюсь к вам, Кучики-тайчо. В комнате повисла тишина, нарушаемая только лёгким шуршанием обновившейся листвы в саду. Ренджи казалось, что он перестал дышать, ведь внутри у него всё скрутило так, словно он был не в комнате своего капитана, а где-то глубоко под тяжелой толщей мутной воды, которая ни за что не позволит ему выплыть наружу. Ещё несколько дней назад, когда лейтенант думал только о предстоящем признании, он твёрдо решил для себя, что ни при каких обстоятельствах не проявит своих эмоций. Он просто скажет всё, как есть, даже не ожидая чего-то взамен. Ведь это было совершенно невозможно. И эмоции его никому не нужны. Их можно будет проявить потом, когда всё закончится, и он останется один. По-настоящему один. Ренджи чуть слышно перевёл дыхание и снова посмотрел на своего капитана. С каждой секундой становилось всё труднее дышать, всё сложнее сдерживать свои чувства, просто невозможно держать себя в руках, чтобы не броситься вперед и не коснуться его бледной щеки. Абараи не ждал ответа, но все же глупая, бессмысленная надежда умерла только сейчас, именно в этот момент. Лейтенанту было бы в сотни раз легче, если бы капитан сейчас сказал ему что-то презрительное, или что просто не желает его больше видеть, было бы даже лучше, если бы он его сейчас убил. Всё это в сотни раз лучше, чем так. - Кучики Бьякуя, я всегда буду стремиться стать равным для вас. Даже теперь. Тем более теперь… - Ренджи сжал с силой кулаки. – Вы навсегда останетесь в моём сердце… Сёдзи за спиной лейтенанта еле слышно зашуршали, впуская в комнату ещё одного посетителя. - Ренджи… пора… Абараи задержался ещё на секунду и, кивнув, отошёл к стене, освобождая место четверым шинигами в длинных белых одеждах, открывавших взору окружающих лишь их глаза. Все четверо на несколько мгновений склонились в уважительном поклоне перед капитаном, затем аккуратно взялись за четыре конца обоих шестов и подняли гроб на плечи. Ренджи прислонился к стене, уже не рассчитывая на свои ватные ноги, и почувствовал, как рука друга сжала его плечо. Не сказав ни слова, они вышли вслед за носильщиками и присоединились к остальной процессии скорбящих. Впереди шла Рукия, сжимая в пальцах несколько тонких веток с недавно зацветшими на них цветами сакуры. Ренджи шёл позади, стараясь не смотреть на худенькую фигурку, периодически сотрясающуюся от с невыносимой болью сдерживаемых слез. Он просто не мог к ней подойти – он обещал, что не проявит никаких эмоций, что будет вести себя именно так, как хотел бы этого капитан. А стоит лейтенанту только увидеть глаза его младшей сестры, наполненные сейчас жидкой болью, и от его выдержки не останется и следа. Чудовищная боль потери и так высасывала из него все жизненные соки, превращая их в тягучую липкую жижу отчаяния и страха, мешавшую делать и без того невозможно тяжелые шаги. Весь путь от поместья до места погребения был усеян розовыми лепестками, сопровождавшими капитана и при жизни. Почему никто не подумал о том, что это зрелище будет ещё сильнее рвать душу на части? Ступать своими ногами по таким хрупким и нежным цветам… Это невыносимо. Свежевырытая могила зияла черной пропастью, у которой не было видно дна, и словно кричала о том, что всё, что туда попадет, больше никогда не вернется. Так оно и было. Ренджи стоял у края этой пропасти из последних сил. Он был готов сам броситься в неё с головой, лишь бы не оставлять его там одного. И он почти уже сделал это, когда всё те же руки друга сильно сжали его плечи, не позволяя исчезнуть и ему. Лейтенант не слышал ни одного слова прощаний, которые произносили почти все пришедшие. Он лишь слышал, как с треском рвется внутри него пресловутая пульсирующая мышца, разрушая весь его мир и превращая будущую жизнь в тусклые осколки разбившейся мечты. Стеклянные глаза неотрывно следили за опускающимся в могилу белым гробом с прозрачной крышкой. Какой садист придумал это? Каждый ком земли, падающий сверху, отдавался в душе очередной кровоточащей раной. Ренджи смотрел на мёртвенно бледное лицо капитана и беззвучно молился. Он молился лишь об одном – чтобы это был просто жуткий сон, от которого можно проснуться. Он предлагал взамен всё, что у него было – силу, тело, душу, жизнь. Всё, что угодно. Он обещал незримому спасителю принять на себя боль и страдания всего мира, каждого человека, лишь бы его капитан был жив. Лейтенант даже был готов отдать за жизнь Кучики самое дорогое, что у него было – тот самый первый взгляд. Он был готов отказаться от того, чтобы встретить в своей жизни этого шинигами, только бы он сейчас не лежал там, в сырой земле, уже полностью покрывшей его последнее ложе. - Прощайте, мой капитан… Сил больше не было. Колени Ренджи с глухим стуком коснулись земли, и дикий крик вырвался из его груди, лишь на сотую часть отражая невыносимую боль, бушующую внутри.