Vertigo

Это невыносимо. Длинные каштановые волосы искрящейся волной скользят по спине, красные, как кленовые листья осенью, пряди вспыхивают на солнце, и хочется снова дотронуться до этого великолепия, снова услышать самодовольное: «А волосы у меня шикарные?» - и снова кивнуть в ответ… Голова стремительно тяжелеет, ресницы становятся неподъёмными из-за скопившихся на них слёз, а в ушах стоит гул, сквозь который, как сквозь вату, доносятся звуки окружающего мира, который всё ещё существует… Тонкие пальцы, украшенные серебряными кольцами, нетерпеливо теребят волосы - нервничает… Боль осторожно вьёт узор, цепляясь за каждый капилляр, сплетается с нервными окончаниями, распространяется по всему телу, сковывает движения, обостряет одиночество, сеет безысходность… Сердце в панике колотится о грудную клетку, умоляет о свободе, но оно - такой же пленник, как и его обладатель… Что такое сердце? Глупый комок мышц? Аппарат для жизнедеятельности организма? Живое существо, которое знает всё, переживает, принимает, пытается справиться - и не его вина, что не справляется… Пальцы замерли - задумался… Ногти покрыты чёрным лаком - красиво. Ему всё идёт - длинные волосы, пирсинг, макияж, украшения, гитара… Ему идёт упрямство и непреклонность - так же, как и неожиданное тепло и трогательная забота… Он так гармоничен… Так больно думать о нём, видеть его - и никогда даже не поднять глаз, когда он может увидеть это. Ему запретили разговаривать с ним, но ведь никто не может запретить думать о нём… Вспоминать горячие руки, обнимающие его, прижимающие к себе… Он никогда не спал так сладко, как в машине - на его плече… Ему никогда не снились такие красивые сны, как в ту ночь, когда он замирал на томительно долгие несколько секунд, чтобы почувствовать его губы на своих… Ему никогда не узнать их вкуса в реальности. Ему нельзя. Его не поймут. Его не простят. Боль поднимается всё выше - и сердце просто заходится в диком страхе, отбиваясь, сопротивляясь, отчаиваясь… Жадно впитывать в себя каждую чёрточку его лица, когда он оборачивается к Такашиме… Когда он не видит его глаз… Привычно отмахивается от возмущённых одноклассников, которым опять не видно, потому что он - левша и поэтому постоянно перекрывает то, что пишет на доске… Он уникален даже в этом… Странно, но на гитаре он играет совершенно обычно - говорит, что ему так удобнее… Говорил… Если бы можно было принадлежать ему - по-настоящему, без глупых обещаний, лживых по самой своей сути. Быть его, только его - каждой клеточкой тела, каждой частичкой души, каждым ударом сердца… Высокомерно сообщает что-то Судзуки, но слов не разобрать - только звук его голоса, только оттенки его эмоций… Наверное, в красках описывает Акире его недалёкое и недолгое будущее - как обычно. Всё как обычно, кроме одного - они больше не вместе. Больше не. Вместе. Больно? Больно! Больно… Сердце больше не пытается спастись. Оно лишь вздрагивает от пережитой бури, не зная, что ему уже не имеет смысла притворяться живым. Он жил так мало - всего лишь два коротких, сумасшедших, счастливых, отчаянных, неправильных месяца… Семьдесят три дня. Тысяча семьсот пятьдесят два часа. Сто пять тысяч сто двадцать минут. Шесть миллионов триста семь тысяч двести секунд. Подумать только - шесть миллионов секунд! Шесть миллионов секунд любви… Ему никогда не забыть этих цифр - слишком много они значат для него… Минуты ползут, наслаиваясь друг на друга, образуют пласты часов, а почему-то нисколько не устаёшь сидеть в одной позе, глядя на того, кто сидит впереди тебя… Желание прикоснуться порой становится просто нестерпимым… Вот так, едва ощутимо, чтобы только успокоить стонущие нервы… Чтобы подарить пальцам сладкий тактильный контакт… Чтобы вспомнить - и никогда больше не забывать… Сейчас он сам стал таким хрупким, что ещё одно неосторожное движение - и он просто рассыплется градом осколков, прошитых болью, отчаянно звенящих о помощи. Он предал того, кого так болезненно, так доверчиво любит. Того, в чьих глазах он тонул целых семьдесят три дня - и готов тонуть вечно. Того, кого никогда не желал предавать… А теперь он стал ещё более грязным, ещё более отвратительным, ещё более никчёмным. Грязь, которая только-только начала постепенно, слой за слоем, осыпаться с его души, вновь будет на нём - как напоминание о том, как он на самом деле жалок…

* * * * *

Кабинет опустел после звонка. Такашима, который в кои-то веки смог нормально провести урок, не отвлекаясь на козни СудзУкэ, задержался, глядя на непривычно застывшего Таканори. Мальчик не реагировал ни на что. Несколько раз Койю окликал его, но тот, видимо, просто не слышал ничего, кроме своих мыслей. - Така… - очередная безуспешная попытка. Такашима осторожно дотронулся до плеча мальчика и непроизвольно отскочил, когда Така вскрикнул. - Что с тобой? Таканори, кажется, начал осознавать, где он. Бросил какой-то затравленный взгляд на часы - и глаза его сразу расширились, он начал судорожно запихивать учебник и тетради в сумку, но у него никак не получалось это сделать. Такашима снова обратился к Мацумото: - Така, послушай… - мальчик поднял на него полные слёз глаза. - Я фотографии принёс. Возьми, пожалуйста. Койю положил конверт со снимками в сумку Таканори. Тот как-то совсем уж испуганно дёрнулся и, волоча сумку за собой, рванул к двери, едва не сбив с ног кого-то из одноклассников. Такашима обернулся к двери и встретился глазами с темнотой глаз Широямы-младшего. - Ты не знаешь, что это с ним? - Нет. Он сказал, что… - Сугуру оборвал себя на полуслове, видимо, решив, что Такашиме совершенно необязательно знать причины и следствия его поступков. - Не знаю. - Вы поссорились? - продолжал допытываться Такашима. - Нет. - Тогда его поведение меня пугает. Может, у него дома проблемы? - предположил Койю. - Но тогда мы при чём? Вы же его не выкрали в субботу? - Нет, - стабильность ответов Широямы-младшего начинала раздражать Такашиму. - Тогда я тоже не знаю и не понимаю ничего. Ты домой? - Нет, - отрезал Сугуру и вышел из кабинета. Такашима почувствовал себя идиотом. Этот мальчик был явно взрослее, чем сам Койю.

* * * * *

- Добрый день, Мацумото-сан! - Сугуру стоял на пороге дома, в котором никогда ещё не был - Така не приглашал его к себе. - А я могу увидеть Таканори? - Нет. Он очень занят, - женщина внимательно рассматривала мальчика. Странный он какой-то… И на отца похож чем-то… Что-то есть такое неуловимо общее между ними… - А когда я смогу его увидеть? - не сдавался Сугуру. - А вы разве в школе не виделись? - удивилась женщина. - Я не про школу, - досадливо отмахнулся мальчик. - Значит, никогда. - Что? - Таканори не желает тебя видеть. - Но почему? - Тебе лучше знать, - Мацумото-сан видела, какой эффект произвели её слова: мальчик отшатнулся от двери, его губы с такой же серёжкой, как у отца, дрогнули - вероятно, он хотел что-то ещё сказать или просто попрощаться, но вместо этого резко повернулся и почти побежал по дорожке к воротам. - До свидания, Сугуру-кун! - тихо сказала женщина и закрыла дверь. А на втором этаже, приникнув горячим лбом к оконному стеклу, маленький Таканори отчаянно провожал глазами удаляющуюся фигурку друга и повторял, словно заклинание: «Обернись, пожалуйста, подними глаза…»

* * * * *

Сугуру, ссутулившись, брёл по тротуару. Он ненавидел себя за свою слабость, за свою глупость, за свою ошибку, из-за которой он потерял своего единственного друга - первого за всю жизнь. Домой идти не хотелось, но в парке без Таканори было совсем неуютно, несмотря на тёплую погоду. Мальчик остановился, задумавшись. Фиолетовая вспышка совсем рядом - и вот уже над его головой звёздное небо, а тело расслабленно утопает в сливочном кресле. И такой успокаивающий голос ласкает взвинченные нервы… - Почему ты не дождался нас? Что-то случилось? Это из-за малыша? - Да… Я его… я… - Поцеловал? - Откуда Вы знаете? - распахнутые в ужасе глаза. - Я не знаю, котёнок. Я догадываюсь. - Он, наверное, уже не спал тогда… А я… - А ты показал ему, что любишь. - Не надо, Тотчи-сан. Пожалуйста… - Хорошо, котёнок. Только не делай так больше. - Как? - Не убегай, не предупредив никого из нас. Мы волнуемся за тебя. Вон, у Каору даже три седых волоса появилось, представляешь? Он такую истерику закатил - ужас! Еле успокоил… - Тошимаса недовольно покачал головой. - Ты же знаешь его - он такой паникёр. Тем более, когда Юу уезжает куда-нибудь. Кстати, он не сказал, когда вернётся? - В среду или четверг. Он и сам точно не знает. Обещал позвонить, - Сугуру вздохнул. Он тоже не любил, когда отец уезжал в командировки. - И простите меня. Я просто очень расстроился из-за Таки… из-за его слов… Он сказал, что… - губы предательски задрожали, а голос сорвался. Он не сможет повторить этих ужасных слов… - Я знаю, котёнок, знаю. Тоору слышал ваш разговор. - И что он думает? У меня есть шанс вернуть Таку? - с тихим отчаянием. - Об этом тебе лучше поговорить с Ниимурой. Тебе вообще давно уже пора с ним поговорить. Поверь, ему есть, что сказать тебе, - Тошимаса прижался щекой к волосам мальчика и тихо засмеялся. - Он подозрительно загадочный ходит - видимо, от накопленной информации уже распирает, а поделиться не с кем. Машина остановилась у ворот гаража. - Выходите, счастливое семейство! Приехали! - Каору с грустной улыбкой смотрел на них. Он видел, как Тошимаса относится к Сугуру, и чувствовал себя виноватым в том, что никогда не сможет дать своей Принцесске этого счастья. И хотя они не любили, когда Широяма-старший уезжал из города, но эти его отлучки давали им возможность приютить у себя мальчика, к которому были искренне привязаны. В их доме у Сугуру была своя личная комната, в которой всё было так, как он любит. Мальчик вышел из машины и в который раз с благоговейным трепетом погладил ладонью замершего в прыжке хищника. Он очень любил эту машину – за скрытую силу, за врождённое благородство, за изящество движений, за ненавязчивый уют… Она была гармонична – как и её хозяева. Да, отец действительно умел правильно подобрать машину для тех, к кому искренне привязан. Отец… Он сейчас в Оказаке, а так хочется, чтобы он был рядом – рядом с ним. Но он вернётся через пару дней, и тогда Сугуру обязательно расскажет ему всё. Обязательно.