С третьей попытки

      Sia - My Love Я уговаривал Элизабет в который раз. - Неужели кто-нибудь другой не может сделать это за тебя, дорогая? - Но это моя операция, Бен, как же ты не понимаешь! - втолковывала она мне. - Но это единственный день, когда я свободен. У тебя ведь нет других планов. Почему так сложно попросить коллегу заменить тебя?! - мои мольбы срывались на театральные вздохи. Я уже сам не был уверен в успехе. - Потому что, - буркнула Элизабет, впихивая какие-то необходимые вещи в сумку. В это воскресенье она собиралась на работу, а лаконичное "потому что" означало "по ряду непреодолимых причин, объяснять которые слишком утомительно". Опустив плечи, я поплелся на кухню. Где-то в глубине спальни Эл зазвонил телефон. Она нехотя ринулась за трубкой. Разговор был непродолжительный, состоящий из коротких отрывистых реплик - так обычно Эл разговаривала с кем-то по работе. - И... где это местечко? - с замершим взглядом невыразительно произнесла она, входя на кухню. - За городом, - быстро ответил я, всматриваясь в ее неподвижное лицо. - Что-то произошло, Элизабет? Она, до этого столь полная деятельности, как-будто устало опустилась на стул и, облокотившись о стол, подперла голову рукой. - Пациент... он умер сегодня утром, - сказала она. Я замер за недопитой чашкой кофе. - Мне жаль, Эл. У тебя... у тебя будут проблемы из-за этого? - потерявшись, пробормотал я. - Нет, нет, - обронила она. - Тут... тут нет моей вины... - она прервала сбивчивую речь и, глубоко вздохнув, встала, как бы стряхивая с себя замешательство. - Мне нужно надеть что-то спортивное? - Эм... нет, это просто прогулка, - не сразу ответил я. - Ты точно хочешь поехать? - Да. Нечего торчать весь день дома, раз на работу уже идти не следует. Я соберусь быстро. Элизабет ушла, а мне осталось собрать немного еды на тот случай, если мы захотим перекусить. Мы долго выбирались из города, уже второй час были в пути. За окнами машины проносилось смутное окружение дороги, обрамленной увядающими деревьями. В тот день была та самая пора осени, когда золото листьев одинаково густо покрывало и ветки, и дороги. На протяжении всего пути Элизабет пребывала в молчаливой задумчивости. Я не пытался развивать разговор, зная, что сейчас она не расположена к тому, чтобы говорить. Молчание не было тягостным, пейзажи за окном покрывали смуту в мыслях каждого из нас. Я лишь убеждался, что поездка была наилучшим решением для нас обоих. Мы съехали на проселочную дорогу, проехали сквозь рощу сильных и ветвистых дубов. Я видел интерес в глазах Элизабет, когда она наблюдала эту вдохновляющую картину. Я остановил машину под одним из них. Взглянув на меня и по короткому кивку поняв, что мы достигли цели путешествия, Элизабет выпрыгнула из машины, а я, подхватив плед, последовал за ней. - Какой великан, - приглушенно произнесла она, подобравшись по корням к дереву и ощупав его шероховатую кору. - Кто знает, как много они прожили тут, - щурясь, произнес я. Небо было перетянуто серо-голубыми облаками, но сквозь них только что проглянуло ослепительно-золотое солнце. Оно осветило и без того горящие кроны деревьев, сухую сенную траву и последние увядающие цветы. - Пойдем. Есть еще кое-что, - сказал я, предлагая Элизабет руку, чтобы она спрыгнула с массивного корневища. Мы прошлись по хрусту опавших желудей, по шелесту листьев под ногами, и я вел ее сквозь приглаженный ветрами ковер выцветших трав. Остановились мы лишь на краю огромной балки. Внизу, у подножий крутого обрыва, далеко-далеко вдаль простиралась равнина, где кое-где еще расстилался туман. Он примыкал к видневшейся вдалеке реке, к красно-пестрому лесу, за которым раскинулись черепичные покровы домиков. Она улыбнулась так, что не было сомнений, что поняла каждую деталь этого пейзажа, который я стремился показать ей. Без слов, до меня доносилась восторженность и очарование, которые она испытывала. Расстелив покрывало и скинув обувь, мы расположились неподалеку от края обрыва. Элизабет, обняв руками колени, склонила голову набок. - Это пейзаж из детства, - признался я. - Из твоего детства? - спросила она. - Да. Мы были тут с родителями... - так просто было нарушать молчание, которое тоже было разговором. Когда она смотрела вдаль, я чувствовал, как ее мысли уносились куда-то далеко, где самое лучшее из ее воспоминаний всплывало и навевало ей покой и умиротворение, но, как только она закрывала глаза, опуская голову на колени, брови сходились, а заботы ложились на ее тонкие округлые плечи. - Зачем, Элизабет? - неожиданно спросил я, хотя этот вопрос не собирался покидать моей головы. Она быстро обратила на меня свой вопрошающий взгляд. Не торопясь произнести ответного вопроса, она лишь всматривалась в мои глаза. До сих пор не знаю, как она прочла все то, что я не высказывал вслух. Она повернула лицо в сторону открывавшегося нам вида, и солнце брызнуло прямо на него, но прищурилась она едва уловимо. - Потому что, - спокойно начала она, - есть ответственность, которую я несу. И есть долг, который выполняю. И нет ничего больней, когда я понимаю, что в чем-то допустила ошибку, поступила неверно. Может быть можно потерять цену чужой жизни, сталкиваясь со смертью... так часто, может быть можно опуститься до черствости... Но, нет, я не могу... - ее голос сорвался, а по щеке скользнула слеза. Я больше не мог молчать. Все, что она говорила, сливалось для меня в один мощный звук этой сильной души с чувством долга и совести. Я взял ее руки в свои. - Ты не можешь себя винить, - начал я. - Ты самый прекрасный человек, которого я встречал и я не знаю, кто как ты смог бы справляться со всем, за что берется. Но ты сильная. И привыкла быть сильной. Но слишком долго и упорно была ею. Элизабет смотрела на меня полными удивления блестящими глазами. - Не пора ли перестать быть сильнее на грани возможностей? Все, что я хочу - держать твои руки, помогать тебе, быть твоей силой. Только позволь мне, потому что ты стала всем для меня, - мне казалось, я почти задыхался и едва говорил. - Элизабет, стань моей женой. Она беспомощно приоткрыла рот, но не смогла произнести и звука. Я выудил из заднего кармана джинс тонкое колечко и, прижав к себе ее руку, надел его на ее палец. Когда я вновь поднял на нее взгляд, из ее глаз струились потоки слез, которые так долго искали выхода. Я сильно прижал ее к себе и слышал, и чувствовал ее сбивчивые всхлипы. - Я люблю тебя. Да, - различал я в складках своей рубашки, но все ее слова были теперь не слишком значимы, когда ее ответ сообщавшийся мне через тепло прикосновений и объятий раздавался хрустальным перезвоном в каждой клетке тела, мощным потоком лавины проносился через горящий мозг, и раздавался набатом бубнов в ликующем сердце - где-то там, где все еще неизменно и вечно лежала ее ладонь.