Кромка

Впервые за долгие годы они с Кейтилин встретились возле публичного дома. Довольно нелепо, учитывая, что леди Старк всю свою жизнь была верна одному человеку. То же относилось и к Петиру, и, пожалуй, это было одно из того немного, от чего он ещё не успел отрекнуться. Она не испугана – нет, её не так-то просто испугать, — но растеряна, и это мимолётная удача, потому что именно такой Кейтилин ему легче всего любоваться. Пройдёт всего несколько минут, и она снова начнёт смотреть на него свысока, как на младшего брата, как на приятеля детства, о котором вспоминаешь, только когда сталкиваешься с ним лицом к лицу. Презрение такого рода у неё не в характере, да и не презрение это даже, а снисходительность, к которой он успел привыкнуть. Упрекнуть Кэт попросту не в чем: Петир прекрасно догадывается о том, какое впечатление производит, неприметный и невыразительный. Не выросший ни на дюйм с тех пор. Он даже ноги расставил, кажется, так же, как перед Брандоном Старком, когда тот замахивался на него своим смертоносным мечом. Перед Брандоном Старком, который научил его тому, как важно управлять своим образом; но если тот склонял на свою сторону одной лишь осанкой да широкими плечами, Петиру пришлось попотеть, чтобы извлечь выгоду из собственной внешности. Возможно, Брандон и не задумывался особенно о том, как выглядел в глазах других, но он всё равно пользовался этим; Петир лишь вывел неосознанное в ранг тщательно продуманного, выверенного и действенного. Если подумать, то тем, кем он стал, он обязан лишь той самой дуэли, и в таком случае, шрам, сколь угодно уродливый — не просто малая цена, а совсем незначительный довесок. Кейтилин уже оправилась от минутного смущения; теперь она смотрит на него почти спокойно, щурясь таким знакомым движением, и волосы у неё потускнели совсем немного с тех пор. Затеряйся она сейчас в толпе, он всё с той же лёгкостью отыщет её по этому оттенку рыжины — если, конечно, рядом не будет Лизы. Он улыбается и произносит давно задуманные фразы; ему теперь не нужен тотальный контроль, и даже если он отвлекается, его преданный язык продолжает говорить именно то, что нужно и ни словом больше или меньше. Это очень удобно, потому что зачастую приходиться продумывать что-то прямо во время важных разговоров, и тогда он словно раздваивается, продолжая будто бы непринуждённо болтать и в то же время напряжённо думать. Потому что Брандон Старк научил его тому, как важно планировать всё заранее. Тому, что нельзя бросаться на всё сгоряча, поддаваясь минутным порывам. Тому, что если ты уродился Петиром Бейлишем, никто не оценит твоих благородных жестов, а когда люди видят то, что ожидали видеть, их куда легче склонить на свою сторону. Брандон Старк, сам того не ожидая и не зная, стал его первым настоящим учителем. Кейтилин отвечает, и он запоминает каждое её слово, каждый непроизвольный жест, каждый подавленный вздох; расфасовывает и помечает в своих мыслях, заносит в схему. Петиру даже немного — не то чтобы стыдно, — но как-то не по себе, когда он понимает, что сделал свою несравненную Кэт частью плана. Но обходных путей нет, потому что она не просто часть — она самый важный ингредиент, без которого ничего не сработает. Но она, кажется, замечает что-то, и речь её всё более отрывиста, а несколько раз она оглядывается вокруг, словно впервые с начала встречи заметив, что вокруг них — никого. Петиру не хочется думать о том, что она могла бояться какой-нибудь невидимой опасности. Они одни лишь потому, что Брандон Старк научил его: публика никогда не будет на твоей стороне. Чем меньше людей, тем легче Петиру управлять ими, тем проще расставлять их в нужные места заранее приготовленной карты. Чем меньше людей, тем меньше вероятность того, что кто-то разнюхает, подслушает, донесёт. Что поделать, даже в юности у Петира был немного странный круг общения. Кейтилин не должна бояться. Он не причинит ей вреда; эта одна из немногих его установок, которая никогда не изменится, и… неужели она правда подумала, что он сможет что-то сделать с ней? И дело тут вовсе не в том, что они вместе когда-то играли в прятки и прыгали босиком через ручьи; Петир немало доставил неприятностей своим бывшим хорошим знакомым, но Кейтилин просто обязана была знать, что всегда была особенной для него, не могла не знать. Конечно, он собирался принести ей горе — так или иначе. Так же, как вызвал в своё время на дуэль её жениха, он продолжал эту дуэль с другими, только методы немного изменились, стали утончённее, внезапнее — и только; но противостояние не стало от этого менее жестоким, менее напряжённым, менее изматывающим. Потому что Брандон Старк научил его: не пытайся стать тем, кем ты не можешь стать. Не берись за дело, которое проиграно заранее. Используй то, что дано, развивай то, что дано, но не стремись к тому, чего тебе никогда не достичь. Делай так, как можешь. Хоть ты давно умер, Брандон, и перед смертью едва ли обо мне вспоминал, но я до сих пор тебя ненавижу — и благодарю. Кейтилин тревожна и подозрительна, он чувствует это так же отчётливо, как чувствует обычно малейшие перемены в чужом настроении. Она думает, что догадывается о его непростых намерениях, — но только потому, что позволяет ей догадаться. Он даёт ей иллюзию того, что она видит сквозь его маску, но под маской — другой слой, а за ним — ещё один, и ещё. Наверное, даже он сам не знает, сколько там всего слоёв. Но он, кажется, отвлёкся, потому что упустил миг, когда она взяла его за руку — или это он её взял? Он снова у кромки воды, у пенящейся кромки; он снова тоскливо ждёт, потому что только Кейтилин может остановить его, выпутать из всей этой паутины, в которую он добровольно забрался и о которой у него обычно не находится внутренних сил рассуждать. Потому что одно её слово — как и тогда — сможет остановить занесённый над ним — над всеми ними – меч. Интересно, о чём она думала, когда Брандон вспарывал его, заставляя давиться кровью? Если бы только она задержалась ещё ненадолго, если бы позволила хотя бы поцеловать пальцы. Помоги мне, Кэт, — думает он, но на этот раз она, хоть и может, не желает ему помогать.