Снежный сад

Коридоры, ступени и комнаты превратились в один гигантский прыжок, в конце которого был Гарвад. Кайлин влетел в зал, где жили альфы, и, не останавливаясь, рванул к своей цели. Гарвад заметил его, но даже не подумал защищаться. Он не считал молодого омегу серьёзной угрозой и наверняка подумал, что тот снова обратится человеком и начнёт кричать на него. Но Кайлин не собирался говорить. Сейчас он не смог бы, даже если бы захотел. Гнев перечёркивал всё, разжигая жажду чужой крови. Мгновенно пролетев половину зала, Кайлин набросился на Гарвада и вцепился ему зубами в шею. В первую секунду волк не понял, что произошло, но потом бешено зарычал и, извернувшись, впился в плечо Кайлина. Тело полоснуло болью, но парень будто бы не заметил её, ещё сильнее сжимая челюсть. Гарвард взвыл и с разбега налетел на стену так, чтобы ударить Кайлина, но и это не помогло. Тогда он стал носиться по залу, неистово рыча, биться об пол, но разъярённый волк всё не разжимал зубов, белой тряпкой мотаясь из стороны в сторону. Кайлин уже не чувствовал своего тела, глаза заливала кровь, но это было не важно, так как он всё равно ничего не видел перед собой, кроме озлобленной морды Гарвада, врывающегося в комнату Рема. Сначала это казалось смешным – самый слабый омега в стае нападает на едва ли не сильнейшего альфу, но очень скоро другие волки поняли, что Кайлин сейчас вполне способен убить Гарвада. Издав низкий рык, один из волков бросился на помощь товарищу, но даже ему не удалось отцепить Кайлина. Казалось, что тот прирос к шее чёрного волка, и не разожмёт зубов, даже если умрёт. Наконец, троим волкам удалось отодрать Кайлина от Гарвада. Кайлин очнулся только тогда, когда стал захлёбываться чужой горячей кровью. В тот же момент в него впились множество зубов и с силой отшвырнули в сторону. Парень ударился об пол и закашлял, выталкивая из себя клочья шерсти и куски плоти. Стоило ему поднять голову, как он встретился с десятками пар испуганных глаз. Теперь в них не было ни презрения, ни ненависти. Только страх и удивление. Неожиданно Кайлин понял, что сам сейчас скалится точно так же, как Гарвад, когда набросился на Рема. И у Рема был такой же взгляд, которым теперь на него смотрит сам Гарвад. Чёрный волк лежал на каменном полу и хрипло дышал. На его шерсти не было видно крови, но она блестела вокруг раны, глухо отражая пламя костра. Это было не похоже на укус. От тела оторвали кусок, словно оно принадлежало не живому волку, а оленю, забитому на охоте. «Это я сделал?» - пронеслось в голове у Кайлина. И с мрачным удовольствием он осознал, что это полностью его вина. А потом стало бесконечно противно и стыдно за самого себя. Кайлин понял, что Ночная скала поглотила его, сделала одним из своих острых камней. Язык жёг вкус чужой крови. Кайлин коротко простонал и, обратившись человеком, поплёлся прочь. Никто не преследовал его. Может, из страха, а может, они просто знали, что никто не накажет Кайлина сильнее, чем его собственный муж. Парень еле передвигал ноги и держался за стену, чтобы не упасть. Всё его тело было искусано и покрыто синяками. Волком двигаться было бы проще, но так он рисковал потерять слишком много крови, потому продолжал медленно ползти по стене подальше от зала, где ненависть к Гарваду постепенно превращалась в ненависть к самому себе. Сначала Кайлин по привычке направился к комнате, где жил с Ремом, но стоило ему подойти к лестнице, как ноги отказались двигаться. Причиной тому была вовсе не боль, захватывающая сознание. Парень понял, что никогда теперь не сможет заставить себя перешагнуть порог той комнаты, и послушно поплёлся в другую сторону. Сил хватило только на то, чтобы добраться до небольшого помещения на нижних этажах. Здесь давно уже никто не бывал, потому ни ламп, ни шкур не было. Ничего, кроме темноты и горячей каменной стены. Кайлин прижался к ней и замер, позволяя измученному телу наконец расслабиться и отдаться боли. Каждый мускул и каждая кость словно горели от многочисленных ушибов, но парень не обращал на это никакого внимания, полностью увязая в мыслях. Сейчас, в зале альф рядом с костром, который греет эту стену, лежит Гарвад с наполовину перегрызенной глоткой. И это сделал он, Кайлин. Тот, кто никогда не охотился ни на кого, крупнее зайца. Тот, кто по собственной воле стал заложником мира. - Дурак! Рассерженный голос Фелона ударил в голову. Кайлин не знал, как много времени просидел так. Он привык уже прижиматься к двери комнаты Рема, привык к тому, что мышцы деревенели от неподвижности, но сейчас он не чувствовал ничего, кроме разочарования. Ему бы хотелось всю оставшуюся жизнь просидеть у горячих камней, но пришел Фелон, а значит нужно было двигаться, нужно было говорить. - Почему ты не помог? Почему держал меня? – тихо спросил Кайлин куда-то в стену. Челюсть свело от этой короткой фразы и мышцы лица обдало новой порцией боли. - Гарвад бы и тебя прикончил, идиот. И меня, вздумай я вмешаться. - Ты же альфа… - Будь я действительно альфой, то меня точно бы никогда не подпустили к здешним омегам, - голос Фелона мгновенно изменился, стал тише и искреннее. – Я не мог ему помочь, понимаешь… - Ваша дружба не стоила даже попытки? – Кайлин чуть смягчился и повернулся к мужчине. - Она стоила моей жизни, но не жизней тех, кого я должен лечить. Думаешь, тут сейчас мало беременных омег, к которым так же приходят их сумасшедшие мужья? - Но Рем… - Я врач, Кайлин, и как бы ты ко мне не относился, я буду изо всех сил стараться сохранить твою жизнь. Разговаривать больше у Кайлина не было сил. Челюсть будто бы заклинило, а все спутанные мысли встали на своё место. Он больше не нуждался в оправданиях. Раньше Фелон был для Кайлина тёплым кусочком дома, таким же дорогим, как цветы в тайнике. Он был умнее, старше и опытнее, пусть и грубо, но заботился о них с Ремом. Иногда ему даже казалось, что Фелон один из его старших братьев, который всегда готов прийти на помощь. Но не теперь. В этом замке у Кайлина не осталось никого, кого он мог бы назвать другом. Дни сплавились в единый стон боли. Едва зажившие рёбра вновь были сломаны, челюсть сместилась, говорить было трудно, а жевать Кайлин не мог вовсе. Плечо было вывихнуто, а на теле не осталось ни одного места, где не было бы ушиба или следа волчьих зубов. Впрочем, парню всё это даже нравилось – боль отвлекала от мыслей о Реме и собственном будущем. Много раз Фелон упрашивал Кайлина перебраться в лучшую комнату, но парень отказывался, упрямо оставаясь там, куда добрался в порыве отчаяния. Смирившись с его выбором, врач принёс шкуры и лампы, чтобы обеспечь хоть какой-то комфорт своему пациенту. В каждый свой визит Фелон пытался разговорить парня, добиться хоть какой-то реакции, но Кайлин игнорировал его, молча принимая лечение и еду. И дело было вовсе не в том, что с травмой челюсти разговаривать сложно. Фелон понимал это, и вскоре бросил попытки к примирению, вновь смирившись со своей новой ролью предателя и соучастника убийства. У него была своя правда, у Кайлина – своя, но для обоих было верно то, что друзьями им больше не быть. Дни напролёт Кайлин лежал в своей комнате и разглядывал серые камни. Иногда он позволял себе представлять, что рядом с ним не оленья шкура, а шерсть Рема. Они часто лежали так, бок о бок, наблюдая за своими будущими цветами. Иногда Рем переворачивался на спину, позволяя Кайлину гладить своё беззащитное пузо, где жил маленький волчонок. Но каждая минута такого сладкого обмана стоила часов смертной тоски и отчаяния. Гораздо проще было думать о Арене, который скоро должен был вернуться с охоты. Кайлин не сомневался, что он убьёт его, как только узнает о нападении на Гарвада. «Есть ли у Арена человек, перед которым он может лечь на спину?» Фелон рассказал, что в тот день Арен и Гарвад всё же подрались. Арен победил, хоть и получил серьёзную рану, а проигравший Гарвад помчался срывать свою злость на Реме. Это не было ни важным, ни интересным. Как и всё, что говорил Фелон. Для Кайлина он теперь навсегда был одним из тех, кто виновен в смерти его друга. Фелон находился в одном ряду с убийцей-Гарвадом и Ареном, который просто стоял под дверью и слушал. Время шло, и Кайлин всё больше утверждался в мысли, что в мире для него не осталось ничего хорошего. Отец и братья были далеко, словно в другой жизни, но рядом был Арен. Сейчас, когда нечем было отвлечься, парень постоянно вспоминал тот ужас, что случился с ним, и представлял, что может случиться дальше. Это было больно, то такая добровольная боль нравилась Кайлину. Ему казалось, что хуже, чем он может вообразить, уже не будет, и возвращение Арена вовсе не так страшно. Но сколько бы он не убеждал себя, сколько бы не готовил, сердце всё равно в ужасе замерло, когда в нос ударил пряный аромат альфы. Арен направлялся к нему. Тело мгновенно вспомнило боль, а предательское воображение воскресило в памяти образ чёрного волка с горящими гневом глазами. Но уже через несколько секунд к страху примешалось новое, совершенно чуждое Кайлину чувство – влечение. Сначала парень не понял, что с ним, но подобное состояние не нуждалось в долгих объяснениях: возбуждённый течкой организм реагировал на запах истинного альфы, который всего-то поднимался по лестницы. Стоило Кайлину осознать природу своей реакции, как его едва не стошнило от отвращения к самому себе. Арен – худший из известных ему волков, который практически убил его друга и собирался убить его, вот-вот должен был войти в комнату, но вместо гнева или презрения Кайлин испытывал только дикое желание и готов был умолять о близости. Извернувшись так, чтобы ударить травмированные рёбра и плечо, парень на несколько мгновений утонул в спасительной боли. Она врезалась в сознание, но отступила, стоило двери открыться. Запах, до этого едва ощутимый, затопил всю комнату, и позорные мыли, от которых хотелось убежать, вернулись на своё место. Кайлин ненавидел это в себе. Жгучее желание, продиктованное инстинктами, противоречило его истинным чувствам. Это сбивало с толку, выводило из себя, и становилось совершенно неважным, стоило Арену появиться на пороге. Кайлин шумно выдохнул, стараясь хоть немного избавиться от наваждения, и посмотрел на мужа. Мгновенно его охватил животный ужас перед этим человеком, устало смотрящим на него. Тело задрожало, вспоминая ужас их предыдущей встречи. - Сидишь здесь… - рассеяно сказал Арен, не отводя взгляд. Ответа не последовало, и он продолжил: А что ты ещё умеешь, кроме как сидеть тут, и потакать своим желаниям? Захотел спрятаться – спрятался, захотел сказать– сказал, захотел покричать – кричишь… Нравится? Кайлин слушал и с нарастающим ужасом понимал, что сейчас всё намного хуже, чем в прошлый раз. Арен впервые так разговаривал с ним, он казался спокойным, но в каждом слове чувствовалась холодная ярость и раздражение. Кайлин боялся, но вместе со страхом пришло острое понимание того, что он безумно хочет жить. Сама мысль о том, что он может просто умереть, уничтожив собственные усилия и веру в него других людей, казалась кощунственной. Кайлин определённо хотел жить, но сейчас он не знал, как это сделать. - Нравится, - ответил за него Арен, - очень нравится. Но, знаешь, всегда есть тот, кто сильнее тебя. Есть тот, кто остановит, когда хочется бежать, тот, кто заткнёт, когда хочется кричать, тот, кто найдёт, как бы тщательно ты не прятался. В несколько широких шагов Арен преодолел расстояние, отделяющее его от Кайлина, и попытался схватить парня за горло, то тот вывернулся и отскочил к стене. Тело, охваченное ужасом, двигалось само, дыхание сбивалось, а мысли путались. - Боишься… - с мрачным удовольствием сказал Арен. – И правильно, потому что я сильнее, и заставлю тебя запомнить это. Голос смолк, и мир снова заполнился подавляющим волю запахом. Кайлину хотелось дышать только им, забыть обо всём, кроме этого пьянящего аромата. Единственное, что его останавливало – твёрдая уверенность в том, что это неправильно. То, что должно было быть величайшим наслаждением его жизни, теперь виделось ужасным проклятьем. Он боялся Арена, но вместе с тем хотел его. Это противоречие раздирало сознание в клочья, лишая последних капель воли. Арен глубоко вдохнул и медленно выдохнул. Он наверняка испытывал сейчас схожие чувства. Может, он пришел убить Кайлина, может, просто наказать, но сейчас намерения его изменил сильный запах омеги. Арен прикрыл глаза и вновь с шумом втянул воздух, а когда снова посмотрел на Кайлина, то тот понял, что умрёт он не сегодня. Медленно. Мучительно. Ужасно. Но не сегодня. По крайней мере – не сейчас, когда он самая желанная и необходимая омега во вселенной. Это было омерзительно, но позволяло выжить. Кайлин ненавидел себя за радость, принесённую этой мыслью, и на таком честно и понятном сейчас лице Арена читались те же эмоции. Он тоже ненавидел себя за предательство собственного тела, и это было единственным, в чём альфа и омега походили друг на друга. Низко зарычав человеческим горлом, Арен схватил Кайлина за плечо и швырнул на пол, тут же придавив своим телом сверху. Горячая обнажённая кожа – абсолютная концентрация желанного запаха. Едва коснувшись альфы, Кайлин глухо застонал и на инстинктах вскинул бёдра, подставляясь. Остаткам сознания хотелось выть от такой несправедливости и унижения, но тело в очередной раз предавало его, стремясь получить как можно больше альфы. Арен вжал омегу в каменный пол, зарываясь носом в тонкие белые волосы. Он словно нырнул в запах, разжёгший в нём желание, смешивающееся со злостью. Резко надавить на очевидно больное плечо, впиться в пальцами в едва затянувшиеся раны, толкнуться вперёд так сильно, чтобы Кайлин проехался лицом по полу. Альфа тонул в стонах боли и запахе, это сводило с ума. Это было именно то, что нужно. Каждым резким и быстрым движением Арен вбивал Кайлина в пол. Парню казалось, что его бешено стучащее сердце уже давно вырвалось из груди и теперь трётся прямо о грубый каменный пол. Воздуха не хватало, мир крутился где-то внизу живота, а все мысли занимал член Арена. Кайлин чувствовал, как он вколачивается в его зад, как пальцы Альфа сжимают его бёдра. Снова зарычав, Арен сделал ещё несколько глубоких толчков и замер, мелко дрожа всем телом. Это оцепенение продлилось несколько секунд, после чего он расслабился, навалившись на Кайлина и ничуть не заботясь о том, что под его весом парень едва может дышать. - Ненавижу тебя… - выдавил Арен. – Если бы не ты, то всё было бы просто плохо… Краем возвращающего сознания Кайлин зацепился за эту фразу. Почему-то вспомнилось, как он бежал к Ночной скале, а впереди бежал Арен со своим отцом на спине. Сейчас же сам Кайлин был бегущим волком, а Арен – мёртвой ненавистной тушей, придавившей его. Набухший узел не давал им расцепиться, обрекая на долгие минуты общества друг друга. - Лучше бы ты умер ещё в степи. Мне надо было бежать быстрее. Надо было перегрызть тебе глотку. И не было бы этого всего, - продолжил Арен куда-то в пол. Он был как пьяный, словно те волки, которые наедаются перезревшего дикого винограда и на непослушных лапах бредут непонятно куда. - Ненавижу тебя! Ненавижу! – шептал он, до хруста сжимая запястье омеги. Боль заставляла говорить. Она ввинчивалась в голову и требовала выхода. А Кайлин хотел молчать, прекрасно понимая своё положение. Арен был не только зол. Было в нём что-то ещё, раскалённое и слепое, что он сам не до конца понимал и не знал, куда от этого деться. Кайлин бы назвал это горем, будь рядом с ним кто-то другой. Кто угодно, только не Арен со своими каменными глазами. - Море… Ты знаешь, что такое море? – слова вырвались сами собой, минуя здравый смысл. Внезапный вопрос подействовал лучше удара. Арен замолчал. Замолчал надолго. Кайлин даже не был уверен, что вообще сказал что-то, а ответа не ждал вовсе, но альфа ответил: - Нет. - А Рем знал. Я рассказал ему. - Этого диалога не должно было быть. Никогда. Особенно в такой ситуации, когда между ними узел и бездна ненависти. Но слова звучали, и Кайлин, упиваясь невозможностью происходящего, продолжил: Море, оно как перевёрнутое небо. Такое же огромное и синее. Вместо птиц там рыбы, блестящие и гладкие, словно ледяные. В море даже есть ветер. Его зовут течением. Они бывают разные: тёплые и холодные, быстрые и едва различимые. Я видел море. На это раз Арен не сказал ничего. Он лишь приподнялся на руках, желая как можно меньше касаться Кайлина. Если бы мог, то он непременно ушел бы, но проклятый узел привязывал их друг к другу, продлевая муку. А Кайлину хотелось смеяться. Он устал бояться, устал ненавидеть, устал терпеть боль. Где-то внутри догорало то, что когда-то было его личностью, а в ушах почему-то раздавался шум моря.