Мой любимый камергер

Виллим не знал, сколько именно времени он провел в одиночной камере. Часы тянулись, точно годы. Но он был бессилен. И казалось бы, всё только-только начало налаживаться...он нашел более-менее приличную работу, собирался выкупить дом...Пару месяцев назад залог за дом и маячившая на горизонте женитьба казались ему кабалой, но сейчас он был готов согласиться даже на женитьбу на княжне, лишь бы не думать о том, что ему снова грозит каторга или тюрьма. Черт его дернул связаться с этой девчонкой, её так называемой подружкой, которая, как оказалось, не прочь его подставить! Неужели не мог придумать ничего другого? Дверь камеры открылась, прервав его мысленное самобичевание. В полутьме Виллим увидел два силуэта, смутно ему узнаваемых. Это были Меншиков и Ушаков. — Да сиди уже, горе луковое,— бросил князь, усаживаясь на лавку напротив Виллима. Тот сцепил зубы, скрипнул зубами. По его позе - Виллим сидел, придав колени к груди, и обняв себя за плечи руками - Ушаков понял, что Виллима эта ситуация буквально ломает. — Помочь тебе пришли,— нахмурился князь. Виллим раздвинул губы в ухмылке, показывая зубы: — Не верю. Вам только на руку, чтобы я тут оказался. Меня отправят в тюрьму, а дочь выдадите замуж за приличного человека. А с меня что взять? Я нищий. — Прекрати паясничать,— повысил голос Ушаков.— Светлейший не для того сюда к тебе пришел, чтобы шутки с тобой шутить. — Наделал делов...— пробурчал князь. — Да не он, к счастью,— Ушаков выпрямился. — Майя Раткина созналась в обмане. Передали её в руки Петра Алексеевича, пусть сам теперь с ней разбирается. А знаешь, кто за твою невиновность стоит? — И кто же? — Твоя невеста. Виллим удивился. он даже не думал, что маленькая княжна Меншикова способна на такое. Но девушка оказалась, видимо, не из робких. Или у неё тоже тут своя игра? — В общем, так,— сказал князь.— Есть у нас к тебе одно предложение. Ты на своем веку не в одной переделке побывал, а нам как раз такой человек в Тайной Канцелярии потребовался бы. Виллим не мог поверить своим ушам. — Нет, это слишком хорошо, чтобы быть правдой,— нервно хохотнул он.— Уж не хотите ли вы сказать мне, Александр Данилович, что хотите чтобы я служил в Тайной Канцелярии. — А что, будешь секретным сотрудником*. Работать будешь под моим началом...— глаза князя сверкнули - берешься? Виллим долго молчал, поглядывая исподлобья то на Меншикова, то на Ушакова. — Ну, берешься?— нетерпеливо повторил Меншиков. — Оплата будет?— грубо спросил Виллим. — Будет,— твердо кивнул князь.— Токмо сразу в ум возьми - каков ты сотрудник, какое образование имеешь и стаж - такова и оплата. Если сподобишься поступить вольнослушателем на юридический факультет - повысим оклад. — Ясно,— Виллим говорил односложно, но Ушаков заметил его колебания. — Или служба в Тайной Канцелярии, или Сибирь - выбирай!— надавил он. Виллим сдался: — Служба. Дальше на него надели наручники и куда-то повели. — Куда?— успел спросить он по пути. — Увидишь,— был краткий ответ. Его привели в подвал, больше похожий по своему виду на застенок. Кругом были голые кирпичные стены и пахло прогорклым маслом - масло заливали в лампы,которые и без того то едва теплились, то огонь в них периодически шипел и вспыхивал. Около ламп находился длинный стол, за которым сидели 2 секретаря и скрипели перьями. Для полноты картины не хватало только дыбы, но здесь её, к счастью для Виллима, не было. — Принимай пополнение,— почти радостно сказал Меншиков, слегка толкнув Виллима под локоть. Секретари посмотрели на новичка без особого энтузиазма. Вообще, стол и плохо освещенный застенок смутно напомнил Виллиму 1724 год**, о котором у него остались не самые приятные воспоминания. Один из секретарей лениво поднялся и спросил: — Метку, что ли, ставить, Александр Данилович? — Её, родимую,— ухмыльнулся тот. — Поставим... Тут только Виллим заметил в углу подвала что-то, похожее на жаровню с углями и длинной металлической палкой, на которой было что-то вроде клейма. Неужели это и есть метка? Виллим шумно вздохнул, чувствуя, как не хватает свежего воздуха, как холодеет спина и на лбу выступает испарина. Он вздрогнул, как от электрического разряда, когда Ушаков положил ему руку на плечо и сказал: — Мы все через это проходили. — Зачем?— пересохшими губами переспросил Виллим. — Да мало ли что. Служба у нас опасная. Вдруг под прикрытием работать будешь? Вот по меточке-то тебя наши и вычислят, если что... Рубашка Виллима насквозь промокла от пота - он вдруг резко осознал всю опасность своей службы. А что, если...Авалонь***? О таком не говорили вслух, но это всегда подразумевалось. — Не бойсь, у нас у всех такая есть!—Меншиков старался приободрить будущего зятя и сотрудника в одном лице.— Ну-ка, братцы!— он задрал рубаху, сделав знак секретарям и Ушакову. Монс разглядел у каждого на боку небольшую метку. — Паликола здесь?— осведомился князь. — Кликнули уже, скоро будет,— кивнул Ушаков. Паликола оказался невысоким, полным лекарем, глядя на которого нельзя было предположить, что он способен держать в руках раскаленное клеймо и хладнокровно ставить метки на живом человеке. Виллиму велели лечь на длинную, в человеческий рост лавку; руки и ноги связали кожаными ремнями - “чтобы не трепыхался”, как выразился Ушаков. — Да не дрыгайся ты, вот же нервный попался...— расслышал Виллим голос -не то одного из секретарей, не то Паликолы. Раскаленное железо коснулось кожи, изо рта Виллима раздался душераздирающий крик. Тело Виллима дрогнуло и опало, дыхание вырывалось с хрипом. — Да не волнуйся ты так, жить будешь,— приободрил его Меншиков.— Паликоло, перевяжи его. Виллим отстраненно наблюдал, как с него снимают ремни, перевязывают метку. С такой же отстраненностью он подписывал бумаги, необходимые для службы. Как он оказался в санях, он почти не помнил. — Куда едем?— спросил он князя. Меншиков усмехнулся: — Известно куда - в Магнат...Библиотека там обширная, будешь готовиться к зачислению в вольнослушатели...Да, и устроить тебя не мешало бы. Официально. — А служба? — Да бумажки эти для нас, братец, а в Департаменте ты официально пока никак не числишься - порядок такой. Коли на секретной...— Меншиков говорил на пределе шепота, но Виллим едва мог слышать его из-за ветра, завывающего в ушах. Тревога Монса не исчезла, а лишь только нарастала: ему даже стало казаться, что кругом не шумный город, а сибирские леса. Над ним дамокловым мечом всё ещё висела угроза ссылки. Он не верил в происходящее. Князь привез Монса в Магнат, разместил в караулке. — Ночку перекантуешься, утром за тобой зайду, устраиваться будем,— сказал он в дверях, оставляя Монса одного. Вымотанный камергер забылся тревожным сном.