Второстепенный Персонаж

— Люди вечно бегают туда-сюда, суетятся, ненавидят и убивают друг друга. Постоянно умирают, а затем вновь живут, любят, женятся, создают новых людей, которые в свою очередь продолжают бегать туда сюда по бесконечной дороге, опоясывающей всю нашу планету и завивающуюся в косички, что простираются до самых дальних горизонтов вселенной… Представляешь? Каждый день, каждую минуту, каждую секунду, каждое мгновение что-то происходит, а мы… Мы с тобой лежим на диване и смотрим в потолок. Время идёт и что-то происходит. А мы лежим и смотрим. Лежим и смотрим в этот потолок, такой же белый и обычный, каким был вчера, позавчера и неделю тому назад. Поэтому я знаю, я просто уверен — завтра вечером он ни капельки не изменится, а мы всё так же будем лежать на диване и смотреть на него. И мы с тобой тоже никогда-никогда не изменимся. И наша жизнь, и твоя и моя — тоже не изменится. Ведь, в конце концов, никоим образом нельзя изменить то, что ещё даже не началось. — Что тебя не устраивает? У нас же есть всё — дом, работа, машина, счёт в банке и просто будущее. Замечательное стабильное будущее. Может быть, мы и не слишком богаты, но и не бедны, чтобы не позволить себе отдых на море или просто вылазки в город. А если ты так хочешь перемен — перекрась потолок в другой свет или облицуй его какими-нибудь узорными панелями, переставь мебель, поменяй обои — есть множество вариантов дизайна. Постой-ка, у меня где-то в нижнем ящичке лежал журнал… — Дело не в том, как выглядит наш дом. — Так ты… Ты несчастлив? — Да. — Но почему? — Это не похоже на жизнь, милая. Это просто пустое существование. Меня это угнетает. Я хочу это изменить, понимаешь? — Да, я понимаю. Я готова следовать за тобой куда угодно, если это сделает тебя хоть чуточку счастливее. — Спасибо. — Но для начала давай уясним маленькую деталь. Ты знаешь, как нам изменить это «пустое существование» на настоящую жизнь? — Я не знаю. — Ох, боже милостивый! — Прости. Если бы только я знал, я бы... — Может быть, нам просто стоит прекратить лежать на диване и смотреть в потолок? А жизнь, она уж как-нибудь сама начнётся, хотим мы этого или нет. — Кажется, теперь я начинаю понимать, почему я полюбил именно тебя. И жизнь наконец-таки началась. Вот только она была несколько менее спокойна, чем обычно. На самую чуточку. Ведь это уже была и моя жизнь тоже. В тринадцатый майский день, в шесть часов утра, хотите, верьте, хотите, нет — с неба повалил крупный ледяной град, который изрядно подпортил крыши большинства домов нашего городка. В шесть сорок пять мой дедушка поднялся с инвалидной коляски. Он сделал несколько шагов по коридору тогдашнего дома престарелых, на месте которого сейчас расположен универмаг, в общем, мой дедушка неожиданно исцелился от оцепенения… или паралича, называйте как угодно, а суть одна — он просидел в коляске несколько лет, а затем вдруг взял и пошёл. У деда была быстрая, прыгающая походка, словно к подошвам его ботинок кто-то нарочно прикрепил маленькие пружинки. Он шёл уверенно и вполне осознанно. Дошёл до двери в комнату отдыха, ту самую, что с продавленными креслами и древним телевизором. Дедушка повернул ручку двери, но открыть её так и не успел. Уборщица, вышедшая из-за угла с наполненным до краев ведром, заметила его и остановилась. Дедушка улыбнулся ей широко и радостно. А затем вдруг упёр руки в бока и начал отплясывать чечётку. Он отплясывал её до тех пор, пока не прибежал дежурный врач и не приказал санитарам скрутить его. Затем деду вкололи что-то, вероятно, успокоительное. Но было уже поздно. Его сердце остановилось, не выдержав такой яростной нагрузки. Секунда в секунду с этими событиями роддом номер триста два пронзили истошные всхлипывания и крики. Это был мой день рождения. Точнее, наш. Мама говорила, что у меня был брат, но он родился вслед за мной и почему-то был уже мёртвым. Говорят, он умер от удушья. Не думаю, что я мог быть к этому как-то причастен, ведь я был слишком мал и беспомощен, чтобы как-то помешать ему выжить в наружном мире. Моё детство было безоблачным, пока не появилась младшая сестра. Конечно же, это всего лишь совпадение, но с момента появления её на свет на меня начали сыпаться разнообразные несчастья, начиная от двоек по математике и заканчивая синяками от пинков сверстников и просто неловких падений на ровном месте. Когда я закончил первые три класса, жить стало немного легче. Мои одноклассники смирились с моим существованием и даже перестали замечать меня. Меня это радовало поначалу, ведь, в конце концов, я должен был сконцентрироваться на учёбе, чтобы подать сестрёнке хороший пример и показать ей, что на старшего брата стоит равняться. И всё шло замечательно. Мама часто улыбалась, а папа больше времени уделял нам, а не своему хобби (он обожал решать головоломки) в свободное от работы время. Пока однажды вся моя жизнь вдруг не остановилась на одном затёртом до дыр месте. И имя ему — рутина. Как я уже говорил, меня это вполне устраивает, но в тогда это начинало надоедать. Понимаете, мне было пятнадцать и у меня совершенно не было друзей, так что я не общался ни с кем, кроме родителей и сестры. Но это ещё не самое досадное обстоятельство. Дело в том, что в то время я понятия не имел, кем хотел бы стать в будущем и чем собираюсь заниматься. Я прекрасно понимал, что у меня впереди ещё уйма времени найти своё предназначение, но, тем не менее, мне захотелось начать поиски уже сейчас. Так началась моя подработка в магазине и последующее решение поступать в университет. Сейчас я стою в классе, вытянув руку и прижав указательный палец к белому выключателю. Раздаётся щелчок и комната озаряется светом. Я оглядываю помещение и быстро зацепляю взглядом забытую тетрадь с конспектами, продолжающую мирно лежать на парте. Я делаю шаг и поскальзываюсь на… кто разлил здесь малиновый сироп? Поднимаюсь на ноги и лицезрею на штанах и ладонях весёлые алые пятна. Замечательно. Подношу измазанные руки к лицу. Принюхиваюсь и осторожно слизываю с кончика пальца свёртывающуюся хрупкую бусинку. Не похоже это на сироп. Скорее больше напоминает… Кровь? Я устремляю взгляд вниз, на пол и вижу мисс Уильямс. Голова учительницы лежит прямо у меня под ногами. Стёкла её очков разбиты, глаза выколоты двумя карандашами, вставленными в глазницы. Губы и скулы очерчены красным. Её шея белая, с прожилками синих вен, выступающих ветвистыми ручейками на заледеневшей коже, превращающейся в неряшливые лоскуты плоти и костей в том месте, где кто-то грубо поработал затупившимся топором или ржавой пилой. Хотя здесь нет следов ржавчины. Значит, топором или чем-нибудь ещё. Мне очень жаль мисс Уильямс. Она была неплохой учительницей географии, не смотря на то, что она была новенькой. Совсем новенькой и молодой. Единственное, что я должен сейчас сделать — взять эту чёртову тетрадь и как можно быстрее свалить из школы. Ведь как знать, вдруг убийца мисс Уильямс явится и по мою душу. К сожалению, у моей головы нет никакого желания быть продырявленной карандашами, и валятся на грязном полу. Я в два прыжка достигаю свою парту и хватаю тетрадь. Машинально пролистываю её, оставляя на исписанных листах отвратительные кровавые отпечатки. Меня здесь не было. Я ничего не видел и ничего не слышал. Я к этому не причастен. Пускай полицию вызывает кто-нибудь другой. Я же могу просто уйти, правда? И тут я понимаю, что скорее всего не поступлю в университет, не найду достойную работу, не куплю машину, не перееду в собственную квартиру. И моё будущее, вся моя жизнь вспыхнет и обратится в прах, который затем разлетится и не оставит после себя совершенно ничего. Нет. Мне не страшно. Да, у меня вся одежда в крови. Ну и что? Приду домой, что-нибудь навру предкам, а затем быстро запрусь в ванной отстирываться. Никаких проблем. Ничего страшного. Завтра же утром папа начнёт читать свежую газету и заметит заголовок на первой странице. Он прочтёт статью об убийстве нашей учительницы и вспомнит о пятнах на одежде старшего сына. Подозрительно, не так ли? Мне не страшно. Совсем немного времени пройдёт, и кто-нибудь непременно скажет, что я уходил из школы самым последним. И дольше, гораздо дольше всех находился в этом классе. Наедине с учительницей географии. На месте преступления. Отчаяние обволакивает меня с головы до пят, и я начинаю постепенно задыхаться в его мерзких объятиях. Меня арестуют. Перероют вещи и найдут тетрадь прежде, чем я успею спрятать её. Заметят следы крови на листах. А затем… Хватит паниковать. Лучше пораскинь мозгами. Нерешаемых задач не бывает. Должно быть быстрое решение. Нужно только избавиться от неправильного ответа. Стереть его с доски вычислений. Да. Может, просто избавиться от неё? Сжечь тетрадь. Немедленно. И чёрт с ними, с конспектами. Я не собираюсь отправляться в тюрьму за преступление, которого не совершал. Я запихиваю злосчастную тетрадь в сумку и распахиваю ближайшее окно с твёрдым намерением свалить из школы по карнизам. Не хочется лишний раз маячить у парадного входа. Перекидываю одну ногу через подоконник и… Кстати, а я закрыл дверь класса? Конечно же… …нет. Спрыгиваю с подоконника обратно на пол и разворачиваюсь назад. Как и ожидалось, дверь класса распахнута настежь. А на её пороге… На пороге стоит девушка в клетчатой длинной юбке и мешковатой блузке с коротким рукавом. Её каштановые волосы заделаны в скромную косу, опоясанную бархатной голубой резинкой, на носу и на щеках расцветают веснушки, а на зубах притаились жутковатого вида скобки. Это Сьюзи, моя одноклассница, глава книжного клуба и просто милейшая барышня. — А-А-А-А-А-А-А-А!!! Милейшая барышня с мощными лёгкими. — А-А-А-А-А-А…!! Твою мать. — Сью… — А-ААА..!!! Я подскакиваю к девушке и резко затыкаю ей рот рукой. Сьюзи подпрыгивает и вытаращивает на меня глаза, переполненные бесконечным ужасом. — Успокойся, Сьюзи. Она мычит что-то нечленораздельное. Сквозь ладонь вряд ли можно нормально разговаривать. — Не вздумай кричать, — предупреждаю я, убирая свою руку от её лица, — И даже не думай реветь. Я этого не вынесу. — Т-т-ты… — слова даются ей с явным трудом, — Т-ты…? Сьюзи передёргивается всем телом и вжимается в стену, так и не составив ни одного связного предложения. — Я Джон, — подсказываю я. — Я… Я з-знаю, — быстро произносит она дрожащим шепотом. Облизывает пересохшие губы и кидает мимолётный взгляд в сторону головы мисс Уильямс, продолжающую валяться на полу, как ни чем не бывало, — Она… м-м-м-м… м-мертвая… — Не живая, уж точно, — соглашаюсь я. — Д-джон, ты н-н-не… — Нет, я её не убивал. Понимаешь, Сьюзи, я уходил из школы, дошёл до дома и обнаружил, что оставил конспекты здесь, — принялся объяснять я, окрашивая свой тон в как можно более уверенные и спокойные тона, — Вот и вернулся за ними, а тут такое. Понятия не имею, кто мог это сотворить. — А п-почему ты в-в… Почему ты весь в крови, Джон? — Стыдно говорить, но в начале я ничего не заметил. Поскользнулся, упал, смотрю — мисс Уильямс лежит, точнее, её голова лежит, а тела нет. Точно, а зачем убийца утащил тело? Хотя нет, даже и знать не желаю. Сьюзи шмыгает носом и окидывает меня оценивающим взглядом. Качает головой и тяжко вздыхает. — Хорошо, Джон, — говорит она уже более спокойным голосом, — Я тебе верю. — Правда? — удивляюсь я. По всем законам жанра никто во всём городе не поверил бы моим словам. Даже я сам себе не очень-то верю, не смотря на то, что это правда, и ничего, кроме правды. Кстати, она не спросила меня о том, какого чёрта я сидел на подоконнике, не смотря на то, что и ежу понятно, что я собирался смыться. Сьюзи не может быть глупее ежа. Так что тут какой-то подвох. —Я никогда не лгу, — произносит девушка, глядя на меня серьёзно и малость испуганно — бледнота ещё не сошла с её лица, — И если я говорю, что тебе верю, значит это действительно так. К тому же, — добавила она, почему-то смутившись, — Ты не похож на убийцу, Джон. У тебя добрые глаза. — Э-эм… Спасибо, Сью. Будь я убийцей, никакие «добрые глаза» её бы не спасли. Милая наивная Сьюзи. — Давай спустимся вниз и сообщим охраннику, — говорит девушка, — Я больше не могу находиться здесь. И не беспокойся, на опросе я обеспечу тебе алиби. Я видела, как ты собирался сбежать из школы через окно. Между прочим, это опасно, Джон. Но я тебя понимаю. Я тоже не хочу впутываться во всё это, но ничего не поделаешь. Мы — самые первые свидетели преступления и наша задача помочь правосудию найти… Сьюзи обрывает себя на полуслове и останавливается на полпути к лестничной площадке. Она вскидывает голову и ошарашенно смотрит куда-то на потолок. Её лицо становится ещё белее и веснушки превращаются в яркие рыжие огни. — В чём дело? — Т-там это… — девушка тыкает дрожащим пальцем в меня и неловко переводит его вверх, на уровень моей макушки, — Это т-там… Ах!.. Сьюзи закатывает глаза и падает в обморок. Я не успеваю её подхватить, и она обрушивается на пол, словно мешок с картошкой. Сажусь рядом с ней и неуверенно смотрю вверх. Да что она там такое увидела-то? Обыкновенный потолок. Штукатурка отваливается. Ну и что? Было бы, ради чего терять сознание. Краем глаза неожиданно замечаю какое-то движение чуть правее, в дальнем коридоре. Вскакиваю на ноги, оборачиваюсь и вижу веревку. Длинную такую веревку, висящую перед моим носом. Пробегаюсь по ней взглядом и отмечаю огромную старинную люстру. Через её-то цепь и протянута упомянутая веревка. На ней никто не подвешен и ничто не привязано, и уж тем более, на ней никто ещё не вешался. Но для чего тогда она здесь висит? Странно, что я не замечал её раньше. Я осторожно дотрагиваюсь до грубой и немного растрёпанной поверхности веревки. И зачем-то дёргаю за неё.