Убийственная Шутка

Писк, который повторяется с периодичностью в несколько секунд, запах медикаментов и духов, которыми пытались его заменить, ужасная боль в груди, больно двигаться, нога болит, все тело болит. Ал открывает глаза, но мир кажется расплывчатым. Точнее, не кажется, а именно таким он и является при зрении -5. Суставы ломит. По телевизору, как видимо, идет что-то довольно захватывающее, но он не может определить что именно из-за отсутствия зрительного контакта с экраном. - Эй, - этот голос не принадлежит Альфреду Фреду Джонсу, мальчику, который всегда улыбается и не видит минусов в дожде, этот голос принадлежит Альфреду Фреду Джонсу, который не думает, что его уже чем-то можно поразить или разочаровать. Он на больничной койке, а голос становится приглушенным и сиплым. Приходится откашливаться, что вызывает новый отзвук боли в груди. Телевизор отключается, слышатся тихие шаги. Здесь точно два человека помимо него. - Ал? Альфред медленно повернул шею, из-за чего та тихо хрустнула. Лиз и Гил, как приятно видеть знакомые лица. Они сидели около его койки на одном кресле. Ал улыбнулся. Как хорошо, что они с ним, как хорошо, что они его не бросили. У него есть хоть кто-то, а этого уже много. Он не знал как ужасно сейчас выглядит. Бледная кожа, синяки и ссадины, которые покрывают большую часть тела, капельница, которая торчит из вены на правой руке, канюли, которые поддерживали в нем жизнь и не давали задохнуться, губы сине-фиолетовые, он бы сошел за трупа. - Привет, милый. Лиз аккуратно надела на переносицу Джонсу очки. Теперь он хорошо мог разглядеть своих друзей. Такими счастливыми он их видел в последний раз... Он вообще когда-нибудь видел их такими счастливыми? Да, точно, был такой один момент, когда отца Гила вытащили с того света. Но что случилось, что они так рады его видеть? - А что произошло, после?.. Говорить было непривычно, голос ужасно сипел, пить хотелось. - Я сейчас за водой схожу, - быстро спохватилась Элизабет. Теперь они остались с Гилом одни в комнате. - Старик, знаешь, как ты нас всех здесь напугал? - Гил потрепал Альфреда по голове, пока тот не мог возмущаться из-за состояния здоровья. - Я думаю, ты помнишь аварию, хотя врачи говорили, что это 50 на 50, но ты ведь помнишь, не все так плохо? Ал качнул головой. - Отлично, так вот. Мать твою, чел, ты валялся в коме немного больше недели! Это 11 день, чувак, ты знаешь, как всех напугал?! У Мэтта там истерика была, он с тобой неделю на этом кресле ночевал! Потом мы отправили его отоспаться, теперь у тебя дежурили либо мы с Лиз, либо Франц... Твоя мать приезжала, но... В общем, уехала, что ли, дней 5 назад. Сказала, дела по работе, или черт знает что... - Это так похоже на нее, - фыркнул Ал и опустился обратно на подушку. - Да забей, потом с ней разберешься. Радуйся тому, что жив остался. В больничную палату зашла Лиз с пластиковым стаканом в руке, за ней была женщина лет 30-35, одетая в халат медсестры, на котором был бейджик с именем, но разглядеть с такого расстояния было довольно проблематично. Лиз подала стакан Альфреду. Когда он пил, он невольно нахмурился из-за боли, которая пронзила всю грудную клетку. Ал и не догадывался о том, что пять ребер у него сломано. - Опуститесь обратно на кровать, мистер Джонс. Вам лучше вообще не двигаться, - скомандовала медсестра и вытеснила с кресла Гила, который только недовольно закатил глаза, но не стал спорить. - Как вы себя чувствуете? - Нормально, - как жаль, что он не может перехитрить медсестру, которую, кстати, зовут Самантой Вирдж. Она что-то записывает на своем листочке, на котором неаккуратно выведено полное имя Ала. - Что последнее вы помните? - Потолок скорой помощи. - Вы помните аварию? - Да. Она еще несколько раз что-то начеркала на листе, а затем улыбнулась больному, который негодовал, что же это за странные каракули, которые Саманта выводит так тщательно на листке. - А теперь, Альфред, можете отдыхать. Вам тут как минимум 2 недели валяться. Ал закрыл голову подушкой и прошептал какие-то проклятия. Он либо не замечал, либо не хотел этого делать. У него все руки были в синяках, а вены ярко просвечивались через тонкий слой кожи.

***

- А Артур ко мне приходил?.. - как бы невзначай спросил Альфред, поедая бургер, который нелегально протащили друзья. Теперь все были в сборе. Все 5 друзей, если считать Ала. Наступило минутное молчание. Все переглянулись, но затем как-то не очень натурально улыбнулись. Альфред начал что-то подозревать, но решил промолчать. - Ага. На 5 или 6 день, что ли... - А сейчас он где? Теперь Лиз толкнула Мэтта и показала всем на дверь. Они обещали вернуться через несколько минут и попросили его никуда не уходить. Это было очень смешно, если учесть, что у него сломана нога и ребра. В голове американца зарождались мысли одна хуже другой, но он не мог ни в одну из них поверить и продолжал надеяться, что они все еще вместе, и его никто не бросил. Он скрестил пальцы под одеялом. Дверь открылась, и вошли все друзья. Они не были счастливыми, да и грустными тоже, просто... Какие-то потухшие. В них не было того азарта, что присутствовал минут 5 назад. - Ты знаешь, что твой телефон выжил после аварии? - Не-а, а зачем мне это знать? Как это, черт подери, относится к его отношениям с Артуром?! - Прослушай последнее голосовое сообщение, пожалуйста. Джонс неуверенно посмотрел на ладонь Элизабет, в которой был зажат мобильный. Он был такой же, как и раньше, только одна полоса трещины разделяла его на две части. - Mon ami, мы, наверное, пойдем. Тебе нужно хорошо обдумать все, что ты услышишь, договорились? - Да... Ал, после этого послушай диск. Он у тебя в тумбочке лежит, - Мэтью обнял брата и покинул помещение, все это за ним повторили. Обещали вернуться завтра рано утром и, конечно же, принести ему еще немного нелегального товара. Альфред им всем улыбнулся, но как только последний человек оставил его в одиночестве, он начал с интересом читать сообщения и смотреть пропущенные звонки. Несколько из них были от Артура и... сообщение. То самое последнее, голосовое... Ал неуверенно включил его и поставил на максимальную громкость. Лучше об он об этом не знал. Черт, лучше бы никто ему об этом не говорил, а соврали бы. "Привет, Альфред. Я знаю, что ты слушаешь это сообщение. Не знаю, любишь ты меня или ненавидишь, не знаю, что должен чувствовать по отношению к тебе, не знаю, что сейчас буду делать. В моей руке металлическое лезвие... Знаешь, оно блестит, как твои небесно-голубые глаза... Черт, отстойное сравнение!.. Прости, ладно. Я... я просто не могу больше. Прости, правда. До встречи в аду. Надеюсь, это случится не скоро. Люблю. Прощай." На этом моменте оно оборвалось, как и оборвались нервные окончания внутри американца. Первые несколько минут были стартом того, что должно было случиться еще неделю назад. Замешательство, отчаяние, понимание того, что ты бессилен, затем груз ответственности, а потом наступает тупая боль, которая перекрывает дыхание и сердцебиение. Это ужасное чувство, когда проводишь по коже тупым ножом, как режешься бумагой или ударяешь в солнечное сплетение, и все это вместе взятое. Ал набирает номер, такой знакомый и выученный наизусть, пытается сохранить ровное дыхание, но вместо этого вообще прекращает дышать. Абонент недоступен. Еще одна попытка, и все тот же результат. Отрицательный результат тоже результат. Сейчас это не работало, если он отрицательный, то значит он потерял то, что так отчаянно пытался сохранить. Он потерял то, ради чего предал друзей, потерял то, ради чего жил и дышал. Он всех теряет. Все из-за него. Рука сама открывает тумбочку и достает диск. Коробочка. Маленькая и вся черная. На ней внизу написано белым маркером "Для Альфреда Фреда Джонса". Такой каллиграфический почерк может быть только у Артура. Руки дрожат, а в носу начинает щипать из-за подступивших слез. Там диск и маленький клочок бумаги, который дотерт почти до дыр ластиком. "Я не знаю, с чего начать. Если ты это читаешь, значит, что меня нет. Точнее, я есть, но я не совсем жив, а точнее, не жив вообще. Я знаю, что ты будешь во всем винить себя, но если ты это сделаешь, то считай, что мы никогда не были вместе, не курили и не бегали по улицам Нью-Йорка, не валялись в парке и не читали книги, не любили... Пропустим это. Знай, что все, что с нами произошло - полностью моя вина. Мне заплатили за те фотографии, я заставил тебя поверить в то, что это сделал Франц, только чтобы прикрыть свою задницу. Я хочу, нет, я прошу тебя - ненавидь меня! Презирай меня! Я хочу того, чтобы ты желал моей смерти, и хочу, чтобы она не была напрасной! Я эгоист, который недостоин находиться рядом с тобой, я никогда не был достоин тебя, я надеялся, что смерть уровняет меня с тобой, но ошибался. Она ничего не сделает, а просто отпустит меня туда, куда я хотел попасть уже очень давно. Я сделал столько всего... Я такой урод, сейчас я понимаю, что куда хуже всех, кто издевался над нами. А знаешь, что стало той самой последней каплей? Я понял, что ты попал под машину из-за меня. Я понял то, что я виноват в том, что ты так сильно страдал из-за одиночества. Я прошу, не прощай меня. Ненавидь меня всем сердцем, считай ничтожеством, пиши на моей могиле, что желал моей кончины. Я хочу этого. Никогда не вспоминай обо мне. Забудь то, что я когда-либо был в твоей жизни, и продолжай дышать дальше. Я - никто для тебя, а ты навсегда останешься единственным для меня. Я хочу этого. Я хочу быть убитым не только физически, но и морально. Господи, почему я не могу не цинично это написать?! Я -УБЛЮДОК. Вот! И не надо меня жалеть! Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ, ЧЕРТ ТЕБЯ ДЕРИ, АЛЬФРЕД ФРЕД ДЖОНС, И ТЫ ДОЛЖЕН ЭТО ЗНАТЬ. Я НИКОГДА НЕ ЛЮБИЛ НИКОГО ТАК СИЛЬНО КАК ТЕБЯ! пока... Просто живи ради себя." Ал накрывается с головой одеялом и всхлипывает. Все, как и в детстве, когда отец забрал Мэтью и уехал. Тут темно и не страшно. Его никогда никто не найдет, а это, наверное, станет его домиком, который не сокрушат никакие враги. Туда не проникает страх и горести, тут идут торжественные парады, люди любят людей, идет уничтожение ядерного оружия, а в голове поносятся слова "Не умирай, ты мне нужен!". Альфред плачет очень тихо и незаметно, только одеяло немного подрагивает. Ему почти нечем дышать, но это и к лучшему. Лучше уж умереть так. В своем мире, где он жив, он может обнять и поцеловать, может разрушить глупые мечты и поддержать, когда выхода нет, он может жить вечно без поисков фонтана жизни! Он может жить! ОН МЕРТВ. ПРИМИ ЭТО. ОН НИКОГДА НЕ УВИДИТ ТЕБЯ. ОН УМЕР. НЕ БУДЬ ТАКИМ ИДИОТОМ. ВСЕ КОНЧЕНО. Ал сильно сжимает простынь, а слезы пропитали всю подушку. Еще щит беззаботности сломан. Он ничего не может с собой поделать и именно поэтому плачет так, как плакал, когда ему было лет пять. У него ужасно болит голова, а все внутренности скручиваются и выворачиваются наизнанку. Он не слышит, как сам кричит, он не слышит, как прибегают санитары и вкалывают ему в капельницу успокоительного. Он их и правда просил не делать этого. БОЛЬ ХОЧЕТ, ЧТОБЫ ЕЕ ЧУВСТВОВАЛИ, ПОЧЕМУ ОНИ НЕ ПОНИМАЮТ?! Он все еще плачет. Он ненавидит себя, а руки поцарапаны в кровь ногтями, он не чувствуют эту боль. Она не такая тупая. На его нервы льют раскаленный металл. "На счет три меняемся салфетками." Артур улыбался и был счастливым, он не резал вены и не продавал своих друзей. Он улыбался и аккуратно выводил "да". Он был другим человеком, а это было в другой жизни. Есть такие вещи, о которых лучше не знать. Тогда жизнь явно кажется лучше. Ал проводит рукой по спине Артура, снимает с него футболку, а тот боится этого как огня. На его коже много шрамов, но все молчат и не любят об этом говорить. Почему все кончается на словах "Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ" ?! Ал последний раз всхлипывает, перед тем, как снотворное начинает действовать. Ему приснится он, тот самый счастливый мир. Ему будет хорошо хоть насколько часов, а затем хуже, чем было. Боль хочет, чтобы ее чувствовали. Рука в последний раз сжимает покрывало.