Память

— Даже если мы оба возненавидим друг друга, всегда найдутся те, кто убедят нас, что это — любовь. — Ты собираешься меня возненавидеть? — Никогда. Что бы ни случилось, что бы ты ни натворил — я не смогу тебя ненавидеть. — Почему? — Ты дорог мне.

Род приехал ровно в полдень. Матье уже давно выписался, прошел последний осмотр, получил кучу наставлений и поучений от врача, собрал свои вещи и сидел на лавочке у больницы, всматриваясь во все подъезжающие машины. — По тебе часы сверять можно, — немного нервно улыбнулся Матье забрасывая сумку на заднее сиденье. — Спасибо, — усмехнулся Род. — Но я бы приехал на час раньше, если бы не эти чертовы парижские пробки! Всюду они! Как так можно? Давно пора расширять центральные улицы. Род недовольно бормотал себе под нос ругательства в адрес мэрии Парижа, руководства дорожной службой, странных водителей, которым в полдень в будний день куда-то надо, и они забивают улицы... Матье невольно улыбался, с наслаждением вспоминая, что это бормотание давно стало привычным для всей труппы: Род редко бывал доволен транспортом и поездками. — Как ты? — неожиданно спросил Род. — Себ сказал, что память вернулась практически полностью. — Да, почти. Остались кое-какие пробелы, но уже почти все! — Прекрасно! И это я сейчас не как соавтор мюзикла говорю, а как твой друг. Так... Сейчас мы тут срежем, — Род резко вывернул руль и едва не столкнулся с другой машиной. — Ха! Он мне ещё угрожать будет! Мэтт, держись! Сейчас будет быстро, резко, но не больно. Род вдавил в пол педаль газа и буквально пролетел пару кварталов. — Вот, доехали. Вылезай, а я в студию. Давиду привет! Матье потряс головой, приходя в себя от столь резкой смены скорости. — Угу, передам. Дом казался знакомым и незнакомым одновременно: вот этот вазон явно тут не стоял, а здесь, наоборот, раньше стояла тумба. За несколько месяцев изменилось не многое, но даже это заставило Матье тяжело вздохнуть: он так много пропустил! Он тихо открыл дверь ключом, почти на цыпочках вошел в квартиру, быстро скинул обувь и оставил на полу сумку. Давид легко перебирал струны, сидя на балконе, и тихо напевал очередную новую песню. У меня давно Нет новостей. Прошло много дней, Когда тебя не было рядом. Матье замер на пороге, вслушиваясь в текст. Сколько дней он уже не рядом? Чуть больше двух месяцев назад он попал в больницу, и с тех пор... С тех пор у Давида действительно не было новостей из другой, внебольничной жизни. Дни напролет он проводил у Матье, учил его, репетировал, помогал... А Матье только постоянно язвил и совершенно не желал понимать, как тяжело приходилось Давиду все это время. Твоя улыбка делает мне больнее всего, Я знаю, худшее ещё впереди, Но тем хуже. Если это кажется банальным, Мне больно, мне больно. Матье закусил губу от резкой, почти непереносимой боли в сердце. Ему было стыдно за свое поведение, но что он мог тогда сделать? Что он мог сказать, если вместо памяти было решето? Если бы мы поговорили о нас, Если бы мы поговорили о тебе, Если бы мы сказали друг другу То, что никогда не говорили прежде, Если бы мы поговорили о тебе, Если бы мы переиграли сцену, Без декораций и запретов, Как все влюбленные люди... А говорил ли он Давиду о том, что любит его? Кажется, нет. Ни разу. Давид, эмоциональный и открытый, часто говорил Матье о любви, но сам Матье... Он всегда считал, что это и так очевидно, а зачем говорить вслух об очевидных вещах? Вот только сейчас, глядя на Давида, Матье понимал, что надо было говорить. Часто, много, обо всем. Но даст ли Давид ему сейчас шанс? Всего один, он справится. Лишь бы только Давид поверил ему... Это неправильно, Когда вокруг меня Картины, на которых тебя нет. Я напрасно искал, Всё меня возвращает к тебе. Мне не хватает тебя. ...Но если завтра Ты дашь мне шанс, Возвращайся, возвращайся... Матье не выдержал. Слишком больно было слышать эту песню, понимать, что Давиду сейчас намного больнее, чувствовать вину за свои слова и лишь надеяться, что все поправимо. — Прости меня, — негромко сказал Матье. Давид вздрогнул и вскочил, вцепившись в гитару. — Ты... Как? Когда? Почему ты не сказал мне? Я бы забрал тебя! — Да куда ты со своей температурой поехал бы, а? Я сказал Себу, Род меня забрал и подвез. Все в порядке, правда. — Как ты? — Давид с некоторой опаской приглядывался к Матье. — Твоя память?.. — Восстановилась практически полностью, — улыбнулся Матье. — Я... Я дурак. Я тогда сказал не подумав. Мне было больно, что ты приходишь из-за Дова. Черт, Давид... Я не умею говорить красиво и правильно, но дай мне ещё один шанс. Пожалуйста... Он замер, а Давид чуть улыбнулся и прижал к себе Матье. — От тебя пахнет дождливым летом, лесом и чуточку морем, ты принес с собой гулкое эхо шагов по пустым коридорам больницы, тихий шелест бумаги и стук клавиш в кабинете врача, мерный писк приборов, которые никогда не отключаются, страшную, неправильную тишину в паузах, когда я уже не могу говорить, а ты пока еще не знаешь, о чем мы можем молчать, на твоей одежде запахи чужих людей, бывших рядом на обследованиях и процедурах, на языке горечь лекарств, а на теле сотни отметин от игл и присосок. Но ты — живой, хоть и кажешься призраком, пришедшим, чтобы свести меня с ума. И все равно ты — мой, хочешь ты этого или нет, моя страсть, моя любовь, сумасшествие мое вечное. Я никуда не отпущу тебя, не отдам ни болезням, ни смерти. Пока мы живы, пока мы оба дышим, мы будем дышать вместе, ты и я. Мы уже учились этому, помнишь? Очень давно, в прошлой жизни, когда мы поняли, что в одиночку — никак. И я не позволил бы тебе уйти от меня, даже если бы ты никогда меня не вспомнил и уже не полюбил бы заново. Я люблю тебя, Мэтт. Люблю так сильно, что, кажется, хватит на двоих. Матье улыбнулся, обнимая Давида в ответ. — Знаешь, когда я только очнулся, все, что я мог помнить, это то, что меня кто-то любит. Любит настолько сильно, что из-за этого кого-то я и выкарабкался обратно. Жаль, что не сразу смог тебя вспомнить. — О чем ты подумал, когда решил, что уже не выживешь? — Я вспомнил наши разговоры по ночам, свое обещание помнить о тебе и наш общий мир, один на двоих. И знаешь, я понял, что просто обязан выжить, ведь я так и не сказал тебе, как сильно я тебя люблю...