Записки карандашом

- Что? - вместо громкого крика, едва слышный хрип. - Он жив?- непроизвольно сжав пустой стакан. А тот вдруг летит вниз. И взрывается тонкими искрами. Прозрачными гранулами, которые вдруг крошатся под каблуком. С силой сжав зубы. Стеклянная крошка под ногами. Словно саму себя, твои слезы в этих крошках. Куда-то неосознанно. - Галина Николаевна, это правда? - крик. - Да. Круглов в реанимации, - голос сухой. Почти официальный, но все же не твой. И он видит это, ищет слова. Не находит, где-то внутри темнота, которую хочется растоптать как осколки. И в какую-то секунду полу-стон срывается в губ. В холод стекла стен. Куда-то уходит наверх. - Холодов, езжай, - с надрывом скрытым. Он не почувствует, поэтому и он, а не Ванька. Которому достаточно взгляда. - А? - Сообщишь если что... - Хорошо, - быстро уходит. Тоже волнуясь. Тоже... - Круглов до сих пор без сознания, - вдруг так хочется слов поддержки. Кабинет в стеклянных крошках. Чье-то присутствие вдруг необходимо. Того кто поймет, но не выдаст. - Холодов у него сейчас. Отправила. - Мы все волнуемся за Николая Петровича, - словно сердито. Чтобы растормошить. Дать понять, не одна такая. И злость отрезвляющая. Но обманная. - Я тоже утром поеду. Хочется сказать, что тоже. Тоже навестишь, а слова комом в горле. Вдруг... Перезвоном. Сообщение и легче где-то в области солнечного сплетения, и почему-то соленый чай. А ковролин очищен от крошек, кем-то. А впрочем, известно кем...