На перекрёстке неба и земли...

Самоцветы переливались разными красками, а внутри, за казавшимися идеально гладкими стенками, клубились облачка цветного тумана. Раз посмотришь в него — взгляд оторвать не сможешь, среди завихрений чудятся лица, существа, деревья, а порой и вовсе что-то непонятное, без-имени, удивительное и страшное. Одни говорили, что камни ведают будущее, другие утверждали, что помнят все события прошедших лет, третьи уверяли, что всё это происходит сейчас, просто где-то в не-здесь, четвёртые бормотали что-то об относительности времени. Были и пятые, которые считали Христали обыкновенными выдумщиками, и шестые, которые предпочитали просто наслаждаться пейзажами неведомых мест, не задумываясь о том, существовали ли они когда на самом деле — вот там, в сгустке тумана, они есть, и глазу этого вполне достаточно. Казалось — вот он, камень, лежит, поблёскивает в темноте, только руку протяни — можно взять с собой, и будет у тебя в кармане целый мир лежать, нашёптывать сквозь сон истории. Ан нет — самоцветы утекали сквозь пальцы, как вода, оставляя после себя неприятное жжение, и разбивались об землю на сотни крохотных песчинок. Новые Христали росли долго — они кропотливо собирали себя из кусочков, тщательно отбирая каждый, не деля пространство вокруг на своё и чужое, вбирая в себя всё, что понравится, и хорошо ещё, если через сто лет на том же месте появлялся молодой камушек — маленький, как драконья чешуйка. Но что есть сто лет для вечности? Так, мгновение, взмах крыла одинокой Небесной бабочки, которая несёт луну на своих крыльях и приглядывает за ветрами, не давая им улетать слишком высоко. И никого не заботит её судьба, как не заботит и судьба мерцающих самоцветов, затерянных в Песчаных землях и перемигивающихся со светлячками. Говорят, что если сплести сеть из мелодии Скрипача и лунного света, Христали можно поймать и унести с собой. Но сеть эта живёт доли секунды — музыка легка и неуловима, она переменчива и спонтанна, она проистекает из одного и вытекает в другое, она может высосать душу и унести с собой, в свой бесконечный и сумасшедший полёт по землям, и тогда ты станешь лишь ещё одним воспоминанием, а на небе появится новый серый росчерк. Так что времени мало, и лучшее, что можно успеть — это бросить камень в воду. Тогда раздастся тихий треск, словно от невидимого огня, обедающего сухими ветвями, и самоцвет растворится, а дымок внутри покраснеет, разрастётся и заполнит всё — стакан ли, реку, а может и море, только море не даром зовётся Закрайним, быстро туда не попадёшь, поэтому никто ещё не пробовал. Кто отведает напиток, отравленный дурманом, тому будут сниться самые лучшие сны, но поговаривают, что и не сны это вовсе, а другой мир, который затягивает, медленно, но верно, и вскоре на перекрёстке от любопытного дегустатора не остаётся ничего, даже память о нём исчезает. И только ветра никогда ничего не забывают, они-то истории и рассказывают, но кто их слушал — тот сам с ума сходил, так что никто не знает, правда это, или воспалённая фантазия многочисленных сказителей. Камни всё лежат, мерцают, зовут к себе — и они, со всей их текучестью и неизвестностью, самая постоянная и вечная вещь на перекрёстке. Закатится луна, сменится, поредеют ветра, рассыплется чёрным пеплом Туман, а Христали всё будут непреклонно возрождаться из песчинок, словно те большие огненные птицы из баек, что травят драконы с Зелёных Холмов. Возрождаться из пепла — это искусство.