Старый парк
17 апреля 2014 г. в 23:28
Карина
Даже летом в полдвенадцатого вечера в парке очень холодно, и я убедилась в этом сама. Да уж, это лето выдалось не таким теплым, как прошлое. Бродя по темным тропинкам заросшего, неухоженного парка и сжимая в руке теплую ладошку маленького брата, я чувствовала только опустошение. Мы боялись выходить на главные аллеи, потому что вечером в парке каждый час ходит патруль, и, если мои внутренние часы мне правильно подсказывают, буквально через десять минут очередные два невыспавшихся полицейских пройдут по освещенным яркими фонарями дорожкам в поисках бомжей, пьяных компаний или таких же несчастных детей, как мы с братцем. По тропинкам они обычно не ходят, но мы все равно старалась идти в местах, где освещения почти нет. В голове мысли бегали как тараканы: «Когда протрезвеет?», «Куда идти?», «А вдруг менты?», «Данька, наверное, замерз, нужно ему ветровку отдать», «Холодно ужасно» и все в таком духе.
— Дань, ты не замерз? — спросила я мелкого, чувствуя легкое подрагивание его ладошки, крепко стиснутой моей рукой. Мы присели на наше обычное место, скрытое ото всех глаз: старый, разваливающийся пень, спрятанный густой листвой окружавших его кустарников. Часто, когда отец напивался, я подхватывала маленького братца, выскакивала с ним на улицу, чтобы не попасть под тяжелую руку и тащила его сюда. Если нам везло, то мы успевали схватить немного еды и теплые вещи, а потом оставались здесь до самого утра. И если летом, весной и даже осенью было еще терпимо, то зимой приходилось хуже: все тропинки заносило снегом, а наше пристанище превращалось в небольшой заснеженный холмик и становилось негодным для убежища. Зимой мне приходилось старательнее прятать синяки.
— Нет, — коротко ответил ребенок, стараясь унять дрожь. Я со вздохом сняла теплое пальто и накинула ему на мелко дрожащие плечи. Ничего, мне частенько приходилось сидеть в одной ночнушке всю ночь. Данил, или просто Данька, никогда не жаловался мне на голод или холод. Несмотря на юный возраст, пять лет, братец никогда не капризничал и, как он сам частенько повторял тоненьким детским голоском, «старался не осложнять мне жизнь». Он всегда был слишком смышленым для своего возраста. Ради него я готова на все. Он единственное, что еще удерживает меня в этом мире.
— Как думаешь, сегодня надолго? — спросил Даньки, приваливаясь ко мне теплым боком. Я по привычке беру в руки его маленькие ладошки и прячу их в складках своей одежды.
— Не знаю, Тигренок, но думаю, что да — надолго, — поджав под себя ноги в потертых домашних тапочках, чтобы не мерзли пальцы, ответила я. — Ты же видел, в каком он был состоянии, когда мы уходили. Он еле на ногах стоял. Тебе ведь сильно досталось, ничего не болит? — вспомнила я звонкую пощечину, отвешенную щедрой рукой нашего пьяного отца.
— Да нет, — сонно ответил Даня, удобнее устраиваясь на широком пне. Большие серые глаза устало захлопнулись, а тонкие губки умильно вытянулись в трубочку. Значит, скоро заснет. Я обеспокоенно присмотрелась к краснющей правой щеке мальчика и уже не в первый раз ощутила горькое чувство вины. Опять не уберегла. Не защитила. А должна была.
Я долгое время не могла заснуть, обдумывая наше с братом положение. Буквально два года назад у нас была самая обычная семья, каких по всему миру полно: работающие мама и папа, двое детей и третий на подходе, двухкомнатная уютная квартирка пусть не в центре, но недалеко от него, старенькая бирюзовая «шестерка» и небольшая дачка за пределами города. Отец — большой, грузный мужчина сорока пяти лет — работал в полиции, а мама — пухленькая блондиночка, не так давно разменявшая третий десяток — главным бухгалтером в весьма успешной конторе. Мы с братом росли в любви и заботе и не знали хлопот и горестей. Я ходила в ближайшую школу, брат — в садик. Мы были довольно счастливыми детьми и всегда знали, что когда папа придет с работы, мы получим свою порцию ласки и любви. Но все изменилось, когда мама потеряла ребенка.
Отец тогда долго не мог прийти в себя. Он начал избегать нас с братом, долго засиживался на работе, а когда приходил — сразу же шел в их с мамой комнату и запирался там вместе с ней. Он перестал интересоваться моими успехами в школе и помогать с математикой, с Данькой старался не пересекаться вообще и всегда, когда видел его на кухне или в коридоре, уходил в другую комнату. Мама, выйдя из больницы, старалась казаться веселой и непринужденной, но глаза ее всегда были красными и припухшими, как будто она не спала ночами, а поливала слезами подушку. Она старалась возместить нам отсутствие внимания отца, но получалось у нее, мягко говоря, не очень. Она бы никогда не смогла заменить нам его.
А потом он запил. По-черному, с постоянными скандалами и выяснениями отношений. Он уходил утром на работу, а возвращался ночью, и от него всегда ужасно пахло спиртом. Когда Данька первый раз увидел его в таком состоянии, он разрыдался и попытался спрятаться за моими ногами. В тот день мы получили оба, и это был первый раз, когда он ударил нас.
Спустя месяц отца уволили с работы за постоянные прогулы, а мать понизили в должности. Она вкалывала за двоих, стараясь прокормить всю семью, а отец даже пальцем не шевельнул, чтобы ей помочь. Он только выколачивал из нее деньги на очередной пузырь, без которого он уже и жить не мог.
Первым делом продали машину. Почти за бесценок, ведь она была уже довольно старой и потрепанной временем, но на эту сумму мы смогли оплатить детский садик Даньке на два года вперед, мои занятия в музыкальной школе и прожили на остаток еще несколько месяцев. Затем ушла дача. Отец продал ее, не посоветовавшись с мамой, и только потом мы узнали, что он отдал вырученные деньги за долги. За какие нам с братом, естественно, никто не сказал. Мне пришлось продать свой ноутбук, чтобы купить нам с Данькой мобильники. После этого я неделю не ходила в школу, потому что стыдно было появляться там с огромным фонарем под глазом. Отец наградил, когда узнал, что я без его ведома распоряжалась его имуществом. Но я не жалела, ведь я могла в любой момент связаться с братцем и узнать, как его дела.
Спустя еще полгода не выдержала мама. Из-за постоянных побоев мужа, она обозлилась, перестала ухаживать за собой и стала похожа на потрепанную потаскуху. Именно тогда для меня и Данила наступил кромешный ад.
И вот мы уже два года живем в этом кошмаре под названием «жизнь». Если бы не маленький брат, который нуждался во мне, я бы, скорее всего, не выдержала. Благо живем мы на восьмом этаже, а следить за мной некому. Я бы прыгнула. И в этом я твердо уверена. Но я боюсь смерти, я хочу жить и именно поэтому стараюсь держаться за своего брата. Потому что он — моя единственная надежда на жизнь.
Я не заметила, как заснула, прижавшись к маленькому худосочному тельцу Даньки в поисках тепла. Но проснулась от того, что кто-то упорно светил мне фонариком в лицо и что-то громко спрашивал. Когда я немного пришла в себя, и мне удалось наконец понять, чего от меня требует стоящий напротив мужчина, то поняла весь размер той задницы, в которую мы попали.
— Девушка, проснитесь! — настойчиво тряс меня мужчина в синей форме. Черт, ну почему мне так не везет? — Что вы тут делаете?
— Да ладно, бродяжки обычные, — вступил в разговор второй голос, обладателя которого я не видела. На улице не утро все-таки. — Таких полно по всему городу, тащи их в машину, повезем в участок, а там уж будем разбираться: кто, откуда и как…
Но конец фразы я уже не слышала. Подхватив Даньку на руки, я стрелой ломанулась сквозь кусты, раздирая в кровь лицо о колючие ветки. Сзади послышались громкие крики, ругательства и треск ломаемых ветвей, но я старалась не обращать внимания на посторонний шум. Бежать в тапочках было крайне неудобно, подошвы постоянно неприятно шлепали по пяткам, а подол длинной ночнушки путался под ногами. Как жаль, что перед выходом я успела переодеть только Даньку и захватить свое старое пальто.
Прижимая голову брата к своему плечу, чтобы ему ненароком никакая ветка в глаз не попала, я прорывалась сквозь густой кустарник, пока, споткнувшись, не вывалилась на освещенную аллею парка. Рядом со мной шумно приземлился Данька и слегка всхлипнул. Прислушавшись к окружающей тишине, поняла, что буквально через несколько минут менты все-таки догонят нас.
Оглянувшись по сторонам в поисках надежного укрытия, я натолкнулась на ошалевший взгляд молодого парня, который таращился на меня, словно на невиданное чудо. Ну да, в домашних тапочках, спальной ночнушке и со встрепанной прической я наверняка выгляжу просто сногсшибательно. В ногах у парня лежал пакет с продуктами, и в хаотичном порядке валялись рассыпавшиеся апельсины. Видимо, я произвожу пугающее зрелище.
Заметив за спиной парня здание старого театра, работающего здесь лет тридцать назад, а теперь являющегося пристанищем малолетних наркоманов и старых дрочащих мужиков, я снова подхватила брата и рванула в сторону темного провала двери. Видимо, подумав, что я решила его ограбить/убить/изнасиловать (нужное подчеркнуть), парень шарахнулся в сторону, но я все-таки довольно сильно задела его плечом, отчего он пошатнулся и шлепнулся прямо на пыльный асфальт.
Скрывшись, наконец, в спасительной тьме здания, я с тревогой наблюдала за разворачивающимся на площади перед ним действием. Рядом со мной, крепко вцепившись в подол моей ночнушки, тяжело дышал Данька.
«Только бы не сдал! — крутилось в голове, когда из того же самого кустарника, из которого вывалились мы с братом, появились двое полицейских».
Двое мужчин, выключив фонарики, подошли к парню, собирающему апельсины в пакет, и что-то его спросили. Хотя не трудно догадаться, что они не время у него спрашивали. Когда парень выпрямился во весь рост, у меня екнуло сердце: «Пожалуйста, не сдавай!», словно пытаясь передать ему телепатическое сообщение, усиленно думала я. И он, возмущенно размахивая руками и ругаясь так, что слышно было даже мне, неожиданно указал рукой в совсем другом направлении. У меня словно камень с души свалился.
Проводив взглядом удаляющиеся спины ментов до ближайшего поворота, парень повернулся в нашу сторону и позвал:
— Эй, можете выходить! Они ушли.
Я знала другой выход из здания и со спокойной душой могла просто взять Даньку за руку и выйти с другой стороны, но что-то меня остановило… То ли искренняя улыбка парня, то ли собственное чувство благодарности. Все-таки мама всегда учила меня говорить «спасибо» помогающим мне людям.
— Спасибо, — негромко сказала я, подходя ближе к нему. В скудном свете уличных фонарей было довольно сложно рассмотреть внешность парня. Я заметила только, что он был очень высок, с приятными чертами лица, и светло-русыми волосами. На вид ему было около двадцати пяти лет, не больше. — Дань, скажи «спасибо» нашему спасителю, — обратилась я к брату.
— Спасибо огромное, — твердо повторил мальчик и протянул руку для рукопожатия. — Меня зовут Данил.
Присев на корточки рядом с мелким, парень с серьезным выражением лица пожал Даньке руку и представился в ответ:
— Очень приятно познакомиться, Данил. Меня зовут Андрей, — он хитро улыбнулся, запрокинул голову и посмотрел на меня. — А как зовут твою очаровательную спутницу?
— Это моя сестра Карина, — представил меня братец. Это было так странно: предоставлять этот разговор пятилетнему ребенку, поэтому я все-таки решила вмешаться:
— Вы нас, конечно, извините, но нам уже нужно идти. Спасибо еще раз.
Взяв Даньку на руку, я снова потащилась в театр, думая переночевать оставшуюся ночь там. А что? Место очень даже не плохое, там даже есть парочка чистых мест, куда можно приткнуться.
— Куда же вы? Может, вам помощь нужна? — услышала я из-за спины, когда уже заходила в темный провал двери.
— Нет, спасибо. У нас все хорошо, — ответил вместо меня Данил. Да уж. «Хорошо», не то слово.
Слава Богу, что Андрей не потащился за нами. На его месте я бы даже помогать нам не стала, но он оказался довольно неплохим человеком, и я действительно была очень благодарна ему за помощь.
Оставшиеся от ночи три часа прошли спокойно и без происшествий. Нам повезло не нарваться ни на полицию, ни на наркоманов, ни на старых мужиков. Ну а через пару месяцев меня ждал неприятный сюрприз...