Часть 3
19 февраля 2015 г. в 23:25
Тень была всегда. Матерчатым узором выглядела она с внутренней стороны Купола. Узором на ткани. Но узором живым, движущимся, робкими усиками черных дымных протуберанцев касающимся стекла. Они выстреливали то тут, то там, не оставляя следов, но как бы ощупывая, стыдливо лаская непроницаемый барьер трепещущими от невидимого глазу ветра лучиками первозданного мрака. Тень выжидала. Тень была терпелива. Нечасто удавалось ей насытиться, ведь город был мал. Но время от времени кто-то из жителей этого небольшого мирка очарованных паром уставал. От вечного ли машинного гула, от вездесущего металла, от упорядоченной системы или же от Купола. Мать говорила, что усталость эта не накапливалась постепенно. Она просто приходила однажды и уже не позволяла жить, как раньше. Мать сравнивала ее с ресничным волоском на уязвимой слизистой глаза - казалось бы, такая малость, а забыть о ней уже не получится ни на секунду, до самого освобождения. Поэтому к Тени шли без страха. К ней приходили, нуждаясь в освобождении от ресничного волоска - опостылевшей жизни.
Человек тонкой душевной организации. Именно так всегда говорила о нем Гала, жена Цирюльника и, по совместительству, подруга матери. Она несколько брезгливо поджимала губы, пожевывая нижнюю и устремляя взгляд абсолютно бесцветных глаз на двоих молодых людей, сидевших за обеденным столом. Он лишь хмыкал тихонько, слыша подобную оценку собственной экстравагантной личности. Мать качала головой и уверяла Галу, что у него еще все впереди. Что руки у него не менее золотые, чем у дяди и брата, а голова даже более светлая. Глотая очередную порцию хереса, та ворчала в ответ что-то о том, что свет в его голове, похоже, заполняет пустое пространство. Мать не отвечала. Дальше ужинали в молчании.
Через неделю мать отдала себя Тени.
Почему в день, когда Путешественник и Писатель впервые вместе покинули Дом, он так ярко вспомнил об этом?
Наверное потому, что они направились к Тени.
Пар был повсюду. Улицы состояли из него, им дышали бездомные собаки в загроможденных металлическими конструкциями подворотнях, его выдыхали бессчетные машины под окнами каждого из домов. Паром питались инструменты уличного оркестра, он же приводил в движение целые заводы, дававшие работу большинству жителей Города. Писатель взирал на все это из-под своего Цилиндра, бывшего в то время не черным, а болотно-зеленым, и руки его непроизвольно тянулись к громоздким гогглам, надежно закрепленным на высокой тулье. Но взгляд старшего брата останавливал его, красноречивый, как никогда: надев очки, ты пропустишь ту красоту мира, что я желаю показать тебе! Глаза самого Путешественника оставались незащищенными, но лицо его прикрывала плотная кожаная маска-респиратор с медно-латунными рычажками тяги. Тускловатые светлые волосы топорщились сзади из-под ремней, закреплявших ее на затылке, а металлические зажимы на передних прядях периодически звонко бились о клапаны вдоха. Каждый шумный выдох и каждый тяжелый шаг по брусчатой мостовой приближал их двоих к чему-то новому и удивительному.
Мимо погружённого в работу Сварщика, который был настолько сосредоточен на своем занятии, что не замечал ничего кругом. Мимо приземистого домика, принадлежавшего общине Радиотехников, из которого доносилось подозрительное хриплое карканье. Вдоль улицы Поваров, по которой сновали люди, пришедшие за продовольствием... Писатель неуклюже кланялся встречным дамам и чуть приподнимал Цилиндр, тогда как его брат шел прямо, даже не озираясь. Этот мир, мир ослепленных паром и подчиненных скрежету металла, не был его миром. Он желал показать своему Рассказчику мир из его историй, лежавший за пределами Купола.
Путешественник знал, как выйти за пределы стального Купола, укрывавшего Город колоссальной, непроницаемой для солнечных лучей полусферой. Дверь наружу была всего одна, не считая двери, ведущей в Тень и нескольких лент транспортера товаров, увозящих наружу продукцию заводов и поставляющих внутрь продукты питания. Обе двери, Внешнюю и Теневую, отпирал сам Ключник. Единственное существо в Городе, которое нельзя было назвать человеком в полной мере. Ключника боялись и почитали, его сторонились, но ему же с завидным постоянством приносили дары. Именно Ключник был Мастером над погодой в Городе, лишенном света солнца и живительной силы дождя. Он владел Магией.
Младший брат никогда не смеялся. Путешественник твердо знал это, поэтому вел его к Внешней двери без опаски. Он был спокоен, и минуя последние улицы перед Пустырем, молчаливо сжимал руку Писателя своей, даже не помышляя о том, чтобы предупредить его. О том, что Ключник не потерпит смеха. О том, что Ключник безобразен. О том, что он способен на все. И даже о том, что обе двери находятся в шаге друг от друга, он не предупреждал тоже. Впрочем, Писатель не был слеп и, несмотря на уже изрядно разъевший глаза химический пар, пораженно взирал на открывшееся впереди зрелище. Пустырь упирался в Купол. Часть его, покрывшаяся коррозией и блеклая, была привычна каждому, живущему под ним. Но вторая часть, прозрачная и почти невидимая, была окружена Тенью. Две крупных литых двери с многочисленными гвоздями-заклепками были расположены ровно на границе - одинаковые, но ведущие в разные вселенные.
Отмахнувшись от назойливого старичка Архивариуса, увязавшегося за ними от самой Ратуши и настойчиво повторявшего, что ему необходимо записать их имена в Книгу покидавших Город, Писатель сделал первый шаг на Пустырь. Брат его все же хмуро склонился над Книгой и в очередной раз росчерком медного рапидографа подтвердил, что собирается выйти за Купол. Кроме его подписей, повторявшихся снова и снова, на страницах Книги было пусто.
Он шел вперед и Тень приближалась. Она росла, и вот уже он мог видеть те самые юркие протуберанцы, облизывающие поверхность Купола. Черными мазками акварели они проливались над ним и перед ним, обволакивая собою и завораживая грацией первозданной тьмы. Движение Тени, запертой снаружи, ускорилось. Она будто чуяла свою жертву. И поспевающий следом старший брат видел, что Писатель очарован ею, готов отдаться. Стиснув кулаки, он шел на расстоянии шага, чтобы перед дверьми направить брата в верном направлении. Не дать ему уйти в мир темноты и неизвестности, вместо прекрасного живого мира за Внешней дверью.
- Стой, кто идет!
Голос был даже не хриплым, он был почти афоническим, но оттого лишь более пугающим. Приказ этот прозвучал откуда-то сверху и, не успели двое молодых людей задрать головы, как со стального "неба" Купола, с самого стыка с Тенью, гремя несмазанными цепями, опустилась огромная ржавая клеть. Путешественник не шелохнулся, в то время как брат его в испуге попятился назад. В клетке двигалось странное существо. Оно было немногим больше обычного человека, но строение его тела было чудовищно: корпус был слегка выгнут назад, словно у насекомого, лысую, чересчур крупную голову покрывала сплошная шлем-маска с прорезями для дыхания и круглыми металлическими иллюминаторами глаз. Но самым страшными было не это. Конечности Мастера над погодой жили своей, отдельной жизнью, и было их никак не меньше десятка. Жалкие, скрюченные ноги были всего одни, но рук...рук было множество. Они прятались в туловище и выскальзывали обратно, словно тело существа было мягким, как тесто. Руки беспрестанно шевелились, делая десятки разных дел и изгибаясь под немыслимыми углами: одной рукой страж дверей подписывал стопки сложенных в клетке бумаг, другой крутил скрипящее колесо какого-то механизма, третья и четвертая руки тянулись вверх, к свисающим с прутьев латунным табличкам на тонких цепях... Писатель похолодел. Эти руки легко вытягивались из тела все дальше и дальше, будто у них не было пределов, будто они лепили сами себя из живого пластилина плоти. Потянув таблички на себя, монстр резко, по-животному быстро дернул головой в сторону, наблюдая, как открываются какие-то клапаны на Куполе, выпуская часть пара наружу. В это время из его туловища возникали все новые руки: одна короткая конечность мимолетно почесала живот и принялась поправлять крепления маски, другая вытянулась до невероятной длины и осторожно касалась Купола со стороны Тени, будто проверяя на наличие повреждений...
- Ключник, к вашим услугам!
И тут старший из братьев ощутил ЭТО. Предощущение. Антиципацию. Момент предчувствия, когда изменить ничего уже нельзя, но последствия ярко встают перед глазами. Он знал: через секунды привычный мирок рухнет, сотрется, потеряется навсегда. Две судьбы, связанные прежде, пойдут разными дорогами. Город что-то потеряет.
И за доли мгновения, пока Путешественник осознавал это, по Пустырю сухими горошинами покатался заливистый смех. Смех младшего брата.
Всего оказалось слишком много. Просто слишком много для молодого Писателя, никогда прежде не выходившего за пределы своего Дома. И кто бы упрекнул его за то, что эмоции переполнили всегда такое спокойное сознание? Поры кожи с самого утра раскрывались навстречу ядовитому пару, ноздри впитывали ароматы нагретого металла, кожи, масла и ячменной крупы с улицы Поваров. Глаза видели Город, людей, видели живую Тень и Купол. Глаза узрели Ключника, который был настолько абсурден, настолько чужд его воображению, что оно отказывалось принимать его существование. И человек в цилиндре рассмеялся, запрокинув голову и вздрагивая плечами. Захохотал безудержно и громко, звонко и бесстыдно.
И был прерван. Мягко, почти что бережно прерван легшей на губы ладонью одной из рук Ключника. Остальные его руки тоже прекратили свою работу и вытянулись в сторону братьев, нависая над ними, как змеи, готовые к броску. Но они не бросались. Текли минуты. Никто не нарушал мертвой тишины, повисшей над Пустырем. Лишь скрипение не управляемого больше колеса в ржавой клетке панихидным стоном повторялось вновь и вновь, вновь и вновь... Мастер над погодой медленно разворачивал свой корпус, приникая им к прутьям решетки, и вот его голова уже тесно прижалась к ним, замерев на уровне лиц братьев. Из щели в маске на месте рта слышалось глубокое сиплое дыхание.
Черные дыры в металлических иллюминаторах на маске не были глазами. Они не смотрели, они поглощали что-то, выскабливали изнутри человека, только что бывшего Писателем и Рассказчиком. А выскоблив, они спокойно отстранились. Корпус Ключника принял прежнее положение и руки вернулись к прерванным делам. Только одна ладонь все еще лежала на губах юноши, но через мгновение и она, плавно отстранившись, была утянута гуттаперчевым телом назад, в клетку.
- Сегодня я не открою тебе проход, Путешественник. Уходи.
Весь обратный путь до Дома младший брат был еще более молчалив, чем обычно. Он не понимал, что изменилось в нем, но чувствовал - что-то было отнято. Он уже не приподнимал свой цилиндр перед встречными женщинами, не замечая происходящего вокруг. Переступив родной порог, он обернулся к Путешественнику и заключил его в объятия, простые объятия, такие редкие между ними. И попытался заговорить...