Большой куш

      — Мэг, что-то мне подсказывает, что это будет лучший вечер во всей нашей жизни, — сказала Люси скорее в пустоту, чем обращаясь ко мне, однако я решила, что стоит что-то ответить.       — Хм, пожалуй, соглашусь. Однако, — я слегка помедлила, оглядев кучу людей, которые толпились в паре метров от нас возле Мэтта, — если сейчас же вся эта толкучка не разбредется или хотя бы не переместится куда-то подальше, а останется стоять прямо под окнами Пса, то, смею предположить, нас быстро раскусят, и все, не видать нам ничегошеньки.       — Да ладно тебе, чего тут подозрительного? Как будто каждый день давние друзья из Голландии возвращаются, ясное дело, тут все собрались – поговорить, поглазеть, да просто от скуки.       — Люси! — Я театрально закатила глаза. — Нам нужно, чтобы как можно меньше людей трепались о том, что Мэтью Грин приехал. Ты сама сказала, что с ним все поздороваться хотят. Пускай он, конечно, и не звезда мирового масштаба, но в пределах Сильверстона, а особенно в канун экзаменов, когда ничего не случается, он как Иисус, сошедший с небес. Учителя пускай и закрывают иногда глаза на наши выходки, но они же не совсем дураки. Это только Пес до сих пор ни о чем не догадался. А вот остальные, думаю, сразу поймут, что к чему.       По выражению лица Люси было видно, как сосредоточенно она обдумывает мною сказанное. В конце концов, на этот раз она главная – отвечает, чтобы все прошло гладко. Так что, поразмышляв еще с минуту, она начала быстро разгонять всех. К слову, ее попытки оказались весьма удачными – спустя минут десять вокруг Грина осталось человек пять, да и те уже собирались уходить.       — Ну ладно, чувак, увидимся еще. — Один из тех пяти, кажется, его Тайрисом звали, махнул Мэтту и по-дружески хлопнул его по плечу. Это же движение повторили и все остальные, явно поняв, что пора уходить отсюда.       Не знаю, что на них так подействовало: испепеляющий взгляд Люси или же то, что, судя по всему, Тайрис был главным у них в компании. В любом случае, тот факт, что площадь перед третьим корпусом чиста и теперь подозрений у учителей возникнуть не должно, радовал.       — Ну что, девочки, идем в комнату, что ли? А то, кажется, если я останусь тут, меня на мелкие кусочки разорвут. — И он так лучезарно улыбнулся, что мы с Люси только лишь переглянулись и поспешно согласились.       На самом деле, в его словах был смысл. Хотя, зная то, что к нам в комнату суется чуть ли не вся школа, проку от такого прятанья было немного.       Поднимаясь по лестнице, второй этаж мы миновали почти бегом, перепрыгивая по две-три ступеньки за раз и молясь, чтобы в самый ненужный момент из-за двери не решил выглянуть мистер Граймс – посмотреть, как там дела на этаже обстоят.       Запыхавшись и держась за бока, мы быстро добрались до нашей слегка обшарпанной двери с позолоченными цифрами «115». Ввалившись в комнату, мы начали смеяться, еще больше сбивая дыхание.       — Жутко у вас тут как-то, мужской руки не хватает, вот когда я тут учился, гораздо лучше у вас было, правда. — И мы снова засмеялись.       — Это с Люси-то Брист у нас мужской руки не хватает? Да в этой комнате парней побывало больше, чем насекомых в самый жаркий день июля. И вовсе не парней, а тех, кто за ней пытается приударить. Эх, никакого из-за них личного пространства. Хоть дверь бронируй.       — Мелкая, ты что, оказывается, мисс популярность? — произнес Мэтт и усмехнулся.       — Ой, да иди ты. — Люси сложила руки на груди и нахмурила брови, а затем добавила: — Оба идите.       Я тыкнула в Мэтта пальцем, пытаясь привлечь его внимание, и уж слишком громко, так, чтобы Люси услышала, зашептала ему:       — Вот увидишь, сколько раз к нам постучатся в дверь ее поклонники.       И действительно, за то время, пока мы сидели в комнате, из коридора к нам попыталось пробраться человек тридцать, не меньше. Ясное дело, большинство из них просто хотели достать очередную пачку курева, но Мэтт-то этого пока не знал, и каждый раз, когда из-за двери слышался стук, он покатывался со смеху.       Чтобы чем-то занять себя и нас, Мэтт предложил посмотреть его фотографии из Голландии. Дождавшись нашего согласия, он извлек из дорожной сумки пачку аккуратно запакованных полароидных карточек.       Судя по снимкам, там было просто сказочно красиво. А кроме того, Мэтт, кажется, нашел себе отличных друзей – на большинстве фотографий была запечатлена веселая компания.       Пока мы рассматривали этот своеобразный “альбом”, я решила, что как-нибудь обязательно туда поеду, может, после выпуска. Там жизнь казалась краше, лучше, разнообразнее, что ли. По крайней мере, через призму камеры точно.       Вспомнив о данном мисс Мэдисон обещании записывать все, что со мной происходит, в дневник, я подумала, что стоило бы занести небольшую пометку «Голландия» на страницы моей тетради.       Как можно более незаметно я достала из верхнего ящика письменного стола мой дневник (не хотелось, чтобы о нем узнал кто-то) и, покрутив в руках шариковую ручку, сделала маленькую запись:       «02.03.2004. Все та же суббота – 17:26       Хочу отправиться в Голландию, там красиво. Может, уговорю маму с отцом отпустить меня туда после выпуска хотя бы на недельку.       Приехал Мэтт (всего на пару дней, пока в его голландской школе, куда он уехал по обмену, каникулы). Он вроде бы неплохой парень. Интересно, как они начали общаться с Люси. Несмотря на то, что Люси пользуется успехом, не думаю, что Мэтт бы обратил на нее внимание просто так. У него таких в Сильверстоне было с избытком.       Но, кроме этого, ничего больше не произошло. Все по-прежнему однообразно. Я очень надеюсь, что вечеринка будет классной. А если и нет, то пускай нас поймает Пес. Пускай, правда. И неважно, что мы чуть ли не со скоростью света пробежали по лестнице мимо второго этажа. Я не боюсь ни его, ни его дурацких угроз. Зато хоть что-то произойдет.       А так писать не о чем, так что прости.       Пока»       Буквально через пару часов каждый ученик Сильверстона – начиная с перепуганного первокурсника и заканчивая абсолютно безразличным ко всему выпускником – позабыл о своих планах и предвкушал что-то грандиозное. Казалось, что все знали о предстоящем веселье. В воздухе стояло почти ощутимое возбуждение. Кто-то ожидал от вечера долгожданной встречи с Мэттом, кто-то алкогольного насыщения (вылить внутрь себя столько красного «Чарльза Шау»[1], чтобы хватило на месяц вперед), а для кого-то вечеринка – удачный шанс перепихнуться с подвыпившей любовью всей жизни. В любом случае, несмотря на мотивы, все, как один, желали поскорее устроить Весенний Шабаш.       Правила были просты, ничего нового: ты приносишь что-то, что может пригодиться для вечеринки (любой алкоголь, еда или пачка сигарет с фильтром – на что денег станет), а тебе ставят пометку на руке – своеобразный пропуск. Пометка, надо сказать, каждый раз новая – элементарная осторожность на случай чего. Если Пес поймает – не стоит, чтобы из-за одного выставили всех. Хотя, по правде говоря, никого из Сильверстона за такое не выгоняли, максимум – пятнадцатиминутный судебный процесс школьной мэрии да неделя осуждающих взглядов от учителей. Вот и все, что ожидало непутевого тусовщика. Однако никто все равно не хотел разделить такую участь.       Но наибольшему риску подвергались вовсе не те, кто, напившись в стельку, валялся по углам, а те, кто дезориентировал Пса. Всячески отвлекая его, они играли с огнем. Если Граймс сложит все воедино или что-то пойдет не так, то это конец!       Но что поделать, ради веселья нужно рисковать. Одним из основных девизов сильверстонцев (естественно, в узких, а может, уже и широких кругах самих сильверстонцев) был «кто не рискует, тот не пьет».       Так вот о тех, кто собирался в этот раз отвлекать смотрителя.       Люси вытащила из переднего кармана наспех сунутый туда потрепанный лист бумаги и развернула его. Положив его так, чтобы нам с Мэттом было видно, она сверилась с тем, что было написано. Заметив наше недоумение, она пояснила:       — Это список учеников старшей школы. Все добровольцы, — огласила она, пройдясь указательным пальцем по листу, — почти все. Каждый раз мы в соответствии со списком выбираем тех, кто будет отвлекать Граймса. В прошлый раз была я и Линда Маккалистер. А сегодня… хм… Миранда Уолтиш из 289 комнаты и… Мэган Эйприл, комната 115. Мэг, сегодня твоя очередь.       — Что? Господи, да я же понятия не имею, как его отвлечь.       — Прости, Мэг, правила есть правила. Давай я сообщу Миранде, что на сегодня вы сообщники, а там уже попробуете что-то придумать. Времени у вас еще вагон и тележка. — С этими словами Люси аккуратно сложила список и закинула его куда-то вглубь стола.       Отодвинув Мэтта, она перегнулась через кровать и вытащила оттуда жестяную банку с привязанной к ее основанию леской, которая тянулась куда-то за пределы комнаты. Это у нас был такой своеобразный способ общения. Вообще, были и сотовые телефоны, не у всех, но были, однако связь до жути дорогая, тем более, так гораздо веселее.       Потарахтев жестянкой и протерев дно рукавом кофты, Люси крепче ее сжала, так как леска натянулась – это кто-то на другом конце провода узнал о наших манипуляциях. Пытаясь потянуть так, чтобы сигнал пошел прямо в комнату напротив нашей, Люси стала крутить прибор в разные стороны и изгибать леску под разными углами. Наконец-таки добившись, по ее мнению, удовлетворительного результата, она приложила банку к губам, протянула вторую половинку мне, чтобы услышать ответ, и заговорила:       — Внимание-внимание, 289, прием, это 115. — Люси перекрестила пальцы, надеясь на удачу.       Буквально через пару секунд леска завибрировала, и из своей части «телефона» я услышала голос Миранды:       — 115, это 289, как слышно?       — Слышно хорошо, как меня? — Люси затараторила в трубку. Дождавшись, пока собеседница дважды дернет леску в свою сторону, что значило, что на том конце провода слышно без помех, она продолжила: — Через пятнадцать минут встречаемся на четвертом этаже нашего корпуса. Есть дело.       Видимо, все эти чуть ли не детские махинации с банками и импровизированными телефонами так рассмешили Мэтта, что он чуть ли не задыхался, наблюдая за тем, как Люси возится с проводами.       — Чего ты смеешься? Сам так же год назад делал.       — Да ничего, забавно просто.       Захватив блокнот и ручку, я плюхнулась в шаткое кресло возле окна. Пытаясь хоть что-то сообразить насчет мудреного плана отвлечения Пса, я сидела там, покачивая ногой и время от времени черкая что-то неясное на листке. Идеи совершенно не шли в голову. Точнее, была у меня пара идей, но все они были если не полностью идиотскими, то невероятными.       Из бредовых размышлений меня вывел стук – Миранда пришла. Из дверного проема показалась сначала голова девушки, а потом и вся она: невысокая, стройная, с рыжими волосами до плеч и зелеными глазами. Ее лицо было усыпано веснушками, а на губах застыла улыбка.       — Мэтт! Привет! Как же давно не виделись, какими судьбами? — Девушка прямо с порога бросилась в распростертые объятия парня, что сидел на моей кровати.       — Да вот, пока у нас каникулы, со старыми друзьями повидаться приехал. Я всего на день-второй.       — Ах, — Миранда прищурила глаза, поняв, что это за дело ее ожидает, — значит, в этот раз Пса отвлечь нужно любой ценой? Эх, Грин, только ради тебя.       Меня почему-то взбесила эта фраза. Ясное дело, что Миранда будет рисковать вовсе не потому, что так рада видеть Мэтта и готова на все ради него. Конечно же нет. Я вообще не уверена, что они общались, когда он у нас учился. Уолтиш так быстро согласилась на это только потому, что иначе она бы стала изгоем. А кому хочется быть изгоем? Даже самый большой интроверт на земле будет рад чьему-то обществу. Пускай даже и не покажет этого никогда, но без людей жить сложно. Одиночество – это тяжело. А Миранда и подавно бы не выжила без постоянного внимания. Она безумно любила обращенные к себе взгляды и шлейф слухов, что прямо-таки ощутимой лентой тянулся за нею. Именно поэтому Уолтиш и ходила во все эти заведения для детей богатых родителей, хотя, честно сказать, денег у нее было вовсе не много. Зачастую она заказывала себе что-то подешевле и тщетно пыталась растянуть небольшую порцию всё равно дорогущего блюда на весь вечер, пока не подоспеет кто-то, кто согласится заплатить за ее заказ. Только вот в таких местах не встретишь ни одной искренней улыбки или счастливого взгляда. Все они заказывают дорогие коктейли, которые им, закрыв глаза на юный возраст посетителей – ведь главное – внушительность набитого баксами кошелька неокрепшей натуры, приносят недружелюбные официанты. А коктейли до ужаса вредные для детского организма, мерзкие, горячие. Хочется выплюнуть обжигающий алкоголь, но приходится глотать жидкость – на тебя уже обращены жадные взгляды остальных: насколько красиво ты отхлебнешь из бокала? Но на самом деле всем плевать, если ты не облажаешься по-крупному. Нет, какой-то гадостный слух о тебе и так придумают, но если ты сделаешь что-то не так, поводов будет больше.       В общем, не нравилась мне эта Миранда, а еще больше не нравилось, что придется провести с ней весь вечер, да еще и в такой сомнительной ситуации. По правде говоря, на Шабаш мне тоже не особо хотелось идти – курить я не курю, а напиваться вдребезги тоже не хотелось. Странное на дворе время, когда если в неполных шестнадцать ты трезвенник – тебе окажется нечего делать.       Присев в кресло около меня, Миранда закинула ногу на ногу и сосредоточенно потерла переносицу большим и указательным пальцами. Мысли, которые бились об уголки ее сознания, казалось, было можно увидеть. Пару раз она глубоко вздохнула, и когда окончательно разочаровалась в своей изобретательности, обреченно произнесла:       — Ну что, есть у кого-то какие-то идеи? — Миранда потерла руки и заглянула в мой блокнот, в котором я так ничего путевого и не написала – все рисунки да обрывки предложений. — Ясно, значит, идей никаких. Ну что ж, будем думать дальше.       — Ну, вообще, есть у меня одна идея, — робко начала я, выдвигая свое невероятное предложение, — мы могли бы притвориться больными, а учитывая, что мадам Прим, наша медсестра, в отпуске, Пес бы отвез нас в больницу. Ближайшая больница в километрах двадцати от Сильверстона, так что только на дорогу у нас бы ушло минут сорок, вы же знаете скорость жестяной старушки Граймса.       — Замечательно! — воскликнула Люси. — Начало мне нравится, а дальше? Сорока минут нам, думаю, не хватит.       — На обследование уйдет еще с полчаса, а потом – обратный путь, к тому же, мы можем спустить шину, и тогда в Сильверстон нам не явиться еще часа два.       — Ну вот, отлично! — Мэтт хлопнул в ладоши.       Обдумывая план действий, мы и не заметили, как стемнело, а значит, до начала оставалось совсем немного времени. Решив действовать как можно быстрее, потому что в наш корпус уже начали подтягиваться люди из других зданий, мы договорились разделить план на части. И при выполнении каждой обязательно звонить друг другу, чтобы держать друг друга в курсе событий. Для этого дела мы даже раскошелились на дорогие звонки по сотовой связи, – дело того стоило. Да и успех иначе не представлялся возможным, ну правда, кем вы будете без контроля над ситуацией?       Мне почему-то стало смешно, жутко смешно, знаете, по-идиотски, по-наркомански смешно, когда ты не можешь ни понять причину веселья, ни остановиться. Наверное, это нервное. Все-таки я волновалась, ведь если не получится, то под угрозой окажется большая часть сильверстонцев.       — Я так понимаю, мы больше не увидимся, — я протянула ладонь Мэтту, — приятно было познакомиться. Пока.       — Не зарекайся, мисс Эйприл. — Он сделал реверанс, почти такой же неуклюжий, как и я днем, когда мы только познакомились. — До встречи.       Я слабо улыбнулась.       Раздав последние указания вроде «делайте все как можно медленнее» и «будьте максимально правдоподобными, вы же сильверстонцы, увиливать – в крови», Люси пообещала повеселиться за нас и отправила вниз, к Граймсу. Мы стояли около двери минут пять, пока Миранда наконец не постучала по шероховатому дереву. Как только из его комнаты послышалось шарканье ботинок и тяжелые шаги, мы поспешили сделать жалостливую гримасу и скорчиться, будто от боли.       Выйдя в холл на втором этаже, Пес прошелся по нам своим злобным взглядом с головы до пят. Так посмотрел, что кровь в жилах стыла! Хотелось расплакаться, рассказать ему все о нашем плане и убежать. Он вообще не любил детей. Нет, конечно, может, и любил, но не чужих, точно. Да и не сейчас. Возможно, в далеком прошлом он просто обожал маленьких ребятишек, каждый день ходил по улицам с конфетами и раздавал их прохожим детям. И, скорее всего, он лучезарно улыбался всем, но бывшая работа его сломала – он ведь с год работал в подростковой колонии. А там детки не сахар. Да, впрочем, и сильверстонцы не слишком замечательные. Мне на долю секунды даже жалко его стало: он, наверное, нормальный человек, а мы с ним так. Но потом я опомнилась, сейчас мы оппоненты, да и ближайшие пару лет таковыми останемся. Мы из разных поколений, а значит, все равно будем враждовать. Знаете, как-то на уроке английского мы писали сочинение на три печатных страницы, а темой его была пропасть между поколениями. Сколько же чуши я тогда в нем наплела только для того, чтобы снова два получить. Но спросите меня об этом еще раз, я уже без страха перед плохой отметкой отвечу, что никакой пропасти нет, это не пропасть, это два разных мира, и никаким хлипким веревочным мостом их не соединить. Если уж не повезло родиться в разные времена с нужным тебе человеком, — значит, не повезло, ничего и сделать нельзя, даже пытаться не стоит.       — Так-с, что произошло?       — Мистер Граймс, сэр, дело в том, что у меня уже второй день жуткая боль в животе, возможно, это заразно! — Видно было, что Граймс совершенно не разбирается в медицине, потому что при слове «заразно» он немного пошатнулся и постарался стать от Миранды как можно дальше. А Уолтиш тоже хороша, заразные боли, надо же! Ну и ладно, главное, Пес повелся.       — А у тебя что? — Граймс перевел взгляд на меня, ожидая то ли новых симптомов нашей выдуманной болезни, то ли подтверждения слов Миранды.       — У меня то же самое, — не стоит путать и так нескладную историю дальше, — скорее всего, это отравление. Ну, знаете, тепло уже, продукты быстро портятся?       — Это ты хочешь упрекнуть нас в том, что вас плохо кормят? Или что вы, ученики, едите всякую дрянь?! — воскликнул он. Это явно задело Пса. Не стоило говорить про отравление, больно уж ревностно он охраняет права Сильверстона.       — Нет, что вы, мистер Граймс, я имела в виду, не могли бы вы отвезти нас в больницу?       — А, ты об этом? Ну ладно, спускайтесь вниз, я сейчас подойду.       Мы с Мирандой довольно переглянулись и быстро набрали на ее Нокии сообщение Люси:       «Спускаемся в тарантайку, ч1 выполнена успешно».       Пса ждать долго не пришлось, буквально через несколько минут он уверенной походкой вышел из корпуса, подозвал нас за собой, и мы втроем молча погрузились в его седан. Потратив немного времени, чтобы завести потрепанный автомобиль, мы наконец-таки тронулись. И лишь когда мы отъехали метров на двадцать от главной аллеи Сильверстона, я решилась незаметно глянуть в боковое зеркало. Ученики большими кучками заваливались в наш корпус. Теперь все зависело от нас.       Граймс сначала пытался разузнать, что же все-таки произошло с нами, но поняв, что ничего, кроме мычания, мы вымолвить не способны, он оставил свои попытки и включил радио. Весь салон погрузился сначала в тихую музыку Black Eyes Peas, чей сингл вышел в середине 2003, а потом Eminem. Наверное, это был какой-то хит-парад самых успешных песен, но какая, по сути, разница. Так мы и ехали в полном молчании, точь-в-точь в соответствии с расчетами, сорок минут. Время от времени я перекидывалась взглядами с Мирандой, а та проверяла свой телефон на наличие сообщений от Люси. Судя по тому, что приходили они немного реже, чем мы договаривались, стало ясно, что вечеринка в самом разгаре.       — Приехали, — зачем-то объявил Граймс, хотя это и так было ясно, когда машина чуть резче нужного остановилась, а из окон стало видно освещенную лампочками вывеску больницы Святого Грува.       Выйдя из машины, Миранда протянула мне одну из двух цветных таблеток, которые перед отъездом нам дала Люси. Они должны быстро поднять температуру.       Проглотив ее, я не почувствовала ровным счетом ничего. Надеюсь, это не плацебо, потому что в таком случае, увы, ничего не сработает. Уж слишком много я об этом думала. Знаете, всегда так происходит. Мама мне когда-то говорила, что мысли материальны. Не знаю, так ли это, но благодаря моему собственному жизненному опыту я выяснила, что чем больше ты о чем-то думаешь, тем меньше все идет как задумано. Вспомнив об этом, я постаралась сразу же переключиться на что-то отстраненное, но, увы, у меня этого не получилось. Мысли как-то неловко путались, все время обращаясь к начальной точке – мнимому беспокойству.       За те десять минут, что мы продвигались к корпусу больницы, мне показалось, что моя температура поднялась с привычных 36,6 до 39 градусов – тело будто поместили в чан с кипящей водой, ещё немного, и я сварюсь заживо. Черт знает, что за таблетки, но они явно действовали. Я глянула на Миранду – с ней, кажется, все было нормально. Поднявшись на второй этаж, Граймс передал нас дежурной медсестре, а сам остался ждать в холле.       — Так, девочки, что случилось? — Медсестра приветливо усадила нас в кресла и протянула по стакану воды.       — Все нормально. — Не очень хотелось, чтобы она стала докапываться до симптомов, тогда мы точно скажем какую-то чушь и прогорим. — Скорее всего, обычное отравление, знаете, живот болит и все такое.       — А у тебя? — миссис Прауэт – как я узнала благодаря бейджу на ее белоснежном халате – обратилась к Миранде.       — То же самое.       — Ладно, ждите здесь, сейчас принесу ваши медицинские карты. — Она поспешила забрать наши пустые стаканы. Наклонившись, миссис Прауэт случайно задела мою руку своей и тут же ее отдернула. — Господи, деточка, да ты же вся горишь!       Она дотронулась губами до моего лба, чтобы убедиться в своих предположениях. Черт, как же мерзко. На секунду показалось, что она, словно шарпей, измажет все мое лицо слюной. Я стала вырываться, а она лишь отпрянула:       — Держи ее здесь, я сейчас вколю ей успокоительного, — крикнула медсестра Миранде и быстрым шагом вышла из кабинета.       «Вколю?! Мне правильно послышалось?» — в мыслях стало пульсировать одно лишь «вколю», «вколю», «вколю». Оно стучало по вискам, создавая головную боль. Словно это короткое слово пленником закрыли внутри меня, а оно неистово пытается выкарабкаться наружу, разрушая мою кожу.       — Так-с, все идет по плану, отлично! — Миранда начала набирать очередную эсэмэску на мобильном.       — Миранда! Миранда Уолтиш! — Я, не совсем осознавая, зачем, вскочила с глубокого кресла и стала трясти девушку. — Что она собирается сделать? Я боюсь игл. Очень боюсь! Мне нельзя!       — Или не совсем по плану… Ничего она тебе не будет вводить, максимум, витаминку, — изрекла Миранда, пытаясь покрепче ухватить меня за руки, но я все вырывалась. — Эйприл, возьми себя в руки, не то она действительно вколет тебе это чертово успокоительное.       Перед глазами навязчивой картинкой встала медицинская игла, а вся комната почему-то вдруг оказалась в крови. Везде были алые пятна! Стены цвета мяты окрасились в омерзительный оттенок, а откуда-то издалека — я точно слышу! — капает кровь. Настоящая! Человеческая! Моя! Я в ужасе глянула на руки – чисты. А потом перевела взгляд на Миранду – ее белоснежная футболка стала красной.       — Мэган!       — Не подходи ко мне! — завопила я, ища пути отступления. Зная, что с минуты на минуту из коридора выйдет медсестра, а в холле сидит, склонившись над газетой, Граймс, я решила, что у меня нет другого выхода. Одним рывком отпихнув стойку с железными инструментами, что мешали пройти, я оказалась у окна и распахнула его.       Второй этаж вовсе не внушительная высота. Я уверена, что ничего не произойдет. Это легко! Лишь на секунду замешкавшись, я вскарабкиваюсь на подоконник и с громким визгом прыгаю из окна, зажмурив глаза.       Я умерла? Страшно открыть глаза и обнаружить себя летящей через этажи. Хотя я прекрасно знаю, что с глухим шлепком приземлилась уже около минуты назад. Наконец, собрав силу в кулак, распахиваю глаза: все вокруг такое прекрасное! Яркая зелень, золотистые переливы фонаря – вот бы остаться тут, укрыться мягкой травой.       Останавливает меня лишь крик Миранды, который буквально разрезает окутавшую меня тишину:       — Мэган, ты, черт тебя побери, ненормальная! ЭЙПРИЛ!       Несмотря на то, что я знаю, что это всего лишь Миранда, ее голос пугает до дрожи. Я поднимаюсь с земли и, что есть мочи, бегу прочь от окна. Пару раз в голове проскальзывает мысль, что, наверное, должно быть больно, все-таки я упала со второго этажа и, кажется, вместе с приглушенным звуком падения, я слышала еще и хруст костей, но боли я не чувствую, и поэтому просто бегу вперед.       Я слышу, как громким визгом тормозов разрезает ночное небо машина Граймса. Я чувствую, как он вдавливает педаль газа в пол, чтобы догнать меня. Но он не догонит. Меня никто не догонит!       Пару раз я оглядываюсь, чтобы увидеть хотя бы силуэт того, чьи шаркающие шаги я слышу позади себя, но там никого нет – только моя собственная тень. И тогда я еще больше ускоряю бег. Я не сдамся.       Мои зубы сжаты так сильно, что двигая челюстью, я слышу, как крошится эмаль.       Не знаю, сколько я бегу, но вот уже вдалеке виднеется шоссе, с которого мы сворачивали, когда ехали в больницу. Значит, километра три есть. Тяжело дыша, я преодолеваю последние несколько триста метров и выбегаю на дорогу. Последнее, что я вижу перед собою – слишком знакомые испуганные глаза водителя, чей автомобиль летит прямо на меня. Больше я не вижу ничего – сколько бы я ни пыталась ухватиться за чудесное ночное небо или за зеленую листву – перед глазами только зыбкая темнота, а вскоре и та ускользает. И я куда-то падаю, не в силах зацепиться за неподвижные уголки сознания. А оно лишь услужливо подкидывает странные образы – минувший день – словно киноленту.       Из невесомости меня вытягивает спасительный запах нашатыря и пара хлопков по лицу. Тусклый свет автомобильной лампы кажется слишком ярким и причиняет только тупую боль. Я резко встаю, игнорируя то, что голова кружится, все для того, чтобы увидеть бесконечную красоту мира, о которую я спотыкалась некоторое время назад. Но вместо золотистых переливов мягкого фонарного света и радужного вечернего неба можно разглядеть только глухую ночь. Я замечаю, что тело ноет от усталости, колени саднит, а все руки в мелких порезах и ушибах. Эйфория прошла, температура спала, осталось только легкое опьянение, как от двух бокалов вина, и печаль. Переведя взгляд на фигуру, что нависает надо мной, держа в руках несколько бутылочек с лекарствами, я с трудом узнаю очертания. Но наконец паззл складывается в более или менее четкую картинку, и я чуть ли снова не отключаюсь от удивления.       — Мэтт!       — Да уж, Эйприл, насчет «не зарекайся» я угадал. Ну, выкладывай, в какой момент все пошло не так.       — Сейчас. — Я сама понятия не имею, зачем говорю ему хоть что-то, кроме «отвези меня в Сильверстон, пожалуйста, спасибо, что не оставил меня на дороге». — Все идет не так сейчас. Какого черта мы сидим тут, какого черта ты чуть не сбил меня и какого черта именно ты из тысяч жителей Хидден-Хиллса наткнулся на меня сейчас? — я ждала, что он начнет говорить о том, что я сумасшедшая, или молча заведет машину и отвезет меня в школу, или, в конце концов, вышвырнет меня из салона автомобиля на улицу, но он просто начал отвечать на мои глупые вопросы.       — Мы сидим тут, потому что ни мне, ни, думаю, тебе не хотелось бы сидеть на сырой земле. Но если, конечно, ты горишь желанием подышать свежим воздухом, — он показательно заблокировал и разблокировал дверь, — можешь выйти. Давай, выходи, — я покачала головой в знак того, что хочу остаться, и только тогда он продолжил: — А лучше бы тебя сбил? Ну, это, поверь, случайность. А вот то, что я тут – не нарочно. Как только ты начала творить черт знает что, Миранда написала сообщение нам, и я выехал за тобой. Ну, то, что выехал именно я – это уже совпадение. Так сложилось, что я как раз собирался уезжать из Сильверстона.       Я все недоверчиво смотрела на Мэтта, не понимая, что вообще происходит. Хотелось в чем-то упрекнуть его, но не в чем, – этот человек прямо сейчас спасает мне жизнь. На секунду в отголосках сознания пробудился страх: то, от чего я бежала, должно быть, совсем близко. А потом до меня дошло, что моей главной угрозой была собственная тень и Граймс на старой тачке. Черт, Граймс. Даже если он так и не просек наш план, то точно разозлился на меня из-за всего, что произошло за последний… час? Я понятия не имею, сколько времени прошло с того момента, как мы приехали в больницу Святого Грува.       — Мэтт, сколько я… Ну… без сознания провалялась? — Мне было немного неловко у него спрашивать.       — Часа два-три, я все не мог привести тебя в чувство, пока не догадался сходить в больницу за нашатырем. А теперь твоя очередь давать мне ответы. Что произошло?       — В общем, — я немного помедлила, но все же продолжила, — когда мы приехали к больнице, мы с Мирандой выпили по таблетке, которую нам дала Люси, чтобы поднялась температура и медсестра с нами подольше возилась. А дальше… дальше все как в тумане. Помню только, что все стало таким ярким. Странно даже как-то, знаешь. Все было таким красочным, а теперь я и вспомнить не могу. А еще я выпрыгнула со второго этажа! — наверное, это дополнение было слишком восторженным, и я немного смутилась.       — Слушай, а можно спросить, как выглядели эти таблетки?       Я попыталась воскресить в памяти такую мелкую деталь, как цвет таблетки, вот, кажется, оно:       — Одна была желтая, а вторая зеленая.       — Боже, Люси, ты дура, — нараспев протянул Мэтт и запрокинул голову, взывая к небесам, будто так бы Люси его услышала. — Ну, в общем, спешу тебя обрадовать, а может, огорчить, это были экстази.       — Ясно.       Я правда не знаю, что нужно говорить в таких ситуациях. Ну, честно сказать, я никогда в них и не попадала. Раньше… Единственное, что пришло мне в голову спросить, так это:       — А почему с Мирандой все было окей?       — Доза-то небольшая, да и наркотики слабые, видно, девушка крепкая, такое уже не берет, — заключил, улыбаясь, Мэтью. — Так, ясно, мы никуда не едем, пока ты окончательно не придешь в себя. Ну, что ж, устраивайся поудобнее и расскажи что-то о себе. Все-таки ты сидишь в моей машине, а я о тебе знаю только то, как тебя зовут, где ты учишься и что ты впервые попробовала наркотики. И то, последнее – всего лишь логическое умозаключение. Так что выкладывай.       Обычно я всячески отнекиваюсь, когда меня просят рассказать свою биографию, на самом деле, просто понятия не имею, о чем говорить, – моя жизнь непростительно скучная. Но сейчас, возможно, от легкого состояния опьянения, мне казалось, что я готова толкнуть лучшую речь в своей жизни. Да и человек подходящий для такого дела – мы то с ним никогда больше не встретимся.       — Что тебе интересно?       — Все.       — Ну, тогда давай обо всем. Только по порядку, ненавижу путаницы. Родилась я в городке Брэдбери, ничтожно маленьком – всего в тысячу человек населения – и совершенно бесперспективном. Забавно, правда? Носит имя такого великого писателя, а сам такой… никакой. В буквальном смысле никакой, если ты родился в Брэдбери – считай, ты заранее умер. Да и мистера Рэя Брэдбери я тоже не люблю, Сэлинджер мне гораздо ближе. Хотя вот знаешь, они все ни о чем. Зачем, ну скажи мне, Мэтт, зачем они писали о жизни, когда есть столько других вещей в этом мире. Вещей гораздо более интересных: любовь, путешествия, безумства и болезни, да та же смерть, наконец. А все зациклились на жизни, пишут о ней, описывают каждую крупицу ничтожного существования. Зачем?! Жизнь она вот – вокруг, ее болезненно много. Другое дело — приключения, их в реальной жизни нет. Так почему бы не чувствовать их хотя бы через толстый слой бумаги? Я бы хотела путешествовать. А, кстати, мы же как раз обо мне. В Городе Скуки я жила четырнадцать лет, знаешь, я на стену от тоски лезла. А потом мы переехали в Хидден-Хиллс. Он, конечно, не многим лучше, но тут хотя бы людей больше, чем в Нью-Йоркском молле во время распродажи. Отец определил меня в Сильверстон – показатель достатка и статусности, – но я и не жалуюсь, тут хотя бы весело. Да что я рассказываю, ты и сам знаешь. Правда вот, даже найдя тут друзей, настоящих друзей, понимаешь, не фальшивых, а таких, которых напишешь с большой буквы «д», я не привязалась ни к чему. Ни к ним, ни к школе, ни к городу. Мне все равно. Хорошо, что чувства взаимны: исчезни я, никому бы не стало хуже, — я горько улыбнулась, всматриваясь в Мэтта – впервые за все то время, что мы сидим в машине я заметила, что он чертовски пьян. Его взгляд словно затуманен, а белки покраснели от высокого содержания алкоголя в крови. Теперь-то ясно, почему он чуть не убил меня на повороте – его организм сейчас на девяносто процентов состоит из Двухдолларового Чака[1]. Подумав, что он все равно назавтра ничего из моих слов не вспомнит, я продолжила: — Хочешь знать, почему я должна была посещать школьного психолога целый учебный год? До черта много! Хочешь узнать, зачем?       — Я уже сказал. Я хочу знать все.       — Да потому что я невменяемая, вот почему! Я дважды пыталась совершить суицид. И вовсе не от плохой жизни или недостатка внимания, просто в какой-то момент мне стало скучно. Черт возьми, скучно! Мне не хватает новых впечатлений, новых людей, нового всего, смекаешь? Мне просто надоело. Надоело каждый день вставать в семь утра, отправляться в душ, слушать свежие слухи от Люси, а потом плестись на уроки. Надоели оценки, надоели занятия, надоело однообразие. Какой вообще смысл в жизни, если ни ты, ни кто-либо другой не будет о ней помнить? Зачем жить в непрерывной цепочке однотипных дней, если можешь из нее вырваться? Вот я и попыталась вырваться, – правда, способа лучше, чем крыша Сильверстонского общежития, не нашла. В итоге я грохнулась оттуда, как гнилое яблоко в начале августа, сломала себе руку и получила сотрясение мозга. И на этом все. Понимаешь, я даже не в силах уйти, вот что прискорбно. А потом меня отправили к мисс Мэдисон, которая отпаивала меня мерзостным чаем из пакетиков. Ах, как же я ненавижу чай в пакетиках. Иногда мне кажется, что если бы в реальной жизни существовала шкала ненависти, то он разместился бы между шортами из атласа и однообразием. К тому же мисс Мэдисон мне ничем не помогла – моя ненависть к моей скучной жизни до сих пор продолжает меня грызть изнутри. Даже сейчас я чувствую, как сильно я ненавижу свое существование. Ну, сейчас, наверное, не так уж и сильно, потому что я вдребезги пьяна, да что там, как оказалось, я под наркотой, но вообще да, — мой внутренний голос подсказывал, что пора бы прекратить нести чушь, но я все продолжала, — я люблю сегодняшний день. Он замечательный. Каждое сегодня лучше, чем вчера. Меня этому бабушка научила. Она всегда смотрела на жизнь только так: до жути оптимистично и абсолютно беззаботно. Словно никогда и не задумывалась над тем, какая жизнь жестокая штука.       — А знаешь, — перебил меня Мэтт, — я понимаю, о чем ты. Правда понимаю. Только наше однообразие слишком разное. Мне надоело каждый день просыпаться в новом городе в тесном трейлере.       — Что? — Не знаю, то ли экстази замедлял мою реакцию, то ли это Мэтт нес чушь, но я совершенно не понимала, о чем он.       — Не учусь я в Голландии ни по какому обмену. Еще в первый месяц моего пребывания там меня выгнали из колледжа за бесконечные пропуски. Понимаешь, я не мог упустить шанс исследовать каждый миллиметр нового воздуха, – я перелетел за океан! Ты-то знаешь, о чем я говорю. И я знаю, о чем ты мне рассказывала – я сам был таким. Сбегал с уроков, чтобы шляться по Амстердаму в поисках всего нового: людей, впечатлений, мест и воспоминаний. И, знаешь, я их нашел. Нашел-таки! Но теперь… — он посмотрел мне в глаза, чтобы убедиться, что я внимательно слушаю. — Теперь мне надоело все это. Никогда бы не подумал, что когда-то со мной такое случится, но я хочу постоянства, хочу незаконных вечеринок и ежедневной рутины.       — Безумец. — Я улыбнулась.       — Давай я заберу тебя с собой?       — Куда ты меня заберешь?       — В мир! Клянусь, заберу. С тебя только вкусные ужины и сто баксов за авиабилет в Голландию. Поехали, тебе ведь все равно нечего терять.       — Знаешь, а я согласна. Согласна!       Наверное, это «Я согласна» было самой важной фразой в моей жизни. Кто бы мог подумать, что я стану вершить свою судьбу на заднем сидении тесной Тойоты. Кто бы мог подумать, что самое главное решение в своей пятнадцатилетней жизни я приму в состоянии наркотического опьянения. Кто бы мог подумать, что это случится так внезапно, а моим спутником станет человек, которого я знаю чуть меньше, чем двенадцать часов? Вероятно, даже сам Иисус не ведал об этом. Как, впрочем, и я сама. Пока что… [1] Чарльз Шау (он же "Двухдолларовый Чак") — самое дешевое вино в США. Называют его именно Двухдолларовым Чаком, потому что бутылка напитка стоит всего $2.