Ir estel fir...

      Прошло знойное лето, наступила тёплая осень, время сбора урожая. Октябрь выдался всем на удивление, а некоторым на омерзение, жарким с сильными вечерними ливнями и грозами. Жители Минас Тирита пребывали в отличном настроении и готовились праздновать самый жизнерадостный, щедрый и хмельной праздник людей Запада — Праздник Урожая. Улицы крепости были украшены красными, оранжевыми, жёлтыми цветочными гирляндами, золотистые флажки были повешены на двери каждого дома; таверны и трактиры, из открытых окон которых слышались песни и пьяные выкрики, работали даже в ночное время. Пройдёт ещё неделя, и во всём городе развернутся шумные гулянья, танцы и пышные пирушки, а пока Минас Тирит затаился в ожидании самых главных гостей этого праздника — жителей Анбейлукора.       Южному народу с давних времён были открыты все торговые пути в Гондор, однако друзьями северных людей они не были никогда. Гюнейлинцы не вмешивались в политические дела своих соседей, в особенности харадрим, и предпочитали оставаться на нейтральной стороне, из поколения в поколение торгуя с мирным населением. Каждые десять лет в дни Урожая южане пересекали границу Гондора и присоединялись к празднованию, привозя с собой удивительные товары, драгоценные камни, угощения, диковинных животных и прелестных танцовщиц.       В третий день праздника запрещался любой труд, поэтому слуги могли без разрешения покинуть своих господ и насладиться представлением, которое развернули гюнейлинцы на улицах Минас Тирита. Эйриен была безумно рада, что наконец-то смогла избавиться от пристального взгляда Наместника и угнетающей обстановки Цитадели и выбраться на воздух. В прошлый раз южане приезжали, когда ей было двенадцать, поэтому она смутно помнила, почему жители Крепости так ждут гостей, и теперь шла по улице, разинув рот от восхищения. На белокаменных мостовых была гурьба народа, повсюду висели осенние украшения, у ярких палаток и прилавков собрались длинные очереди; стоял невероятный шум и гам, люди толкались, отовсюду слышались музыка и непонятная речь, которую Эйриен нашла довольно грубой и некрасивой. Девушка видела в толпе смуглые лица и тёмные глаза южан, одетых в красно-оранжевое, отчего всё вокруг сливалось в одно большое яркое пятно. Она была в восторге, а Фарамир, идущий рядом с ней, был невозмутим и сурово смотрел по сторонам. В такой праздник жестоко карались любые злодеяния, поэтому жители старались не буянить, но стражи Гондора всё равно была начеку. Военачальник был облачён в тёмно-синие парадные одежды с изображением Белого Древа, а на талии одиноко болтался чёрный кожаный ремешок для ножн.       — Каждый солдат в Минас Тирите должен быть безоружен. Мы должны проявить своё радушие, а не встречать гостей с оружием на поясе, — сказал Дэнетор за утренней трапезой, медленно попивая вино из своего кубка.       — Недобрые люди воспользуются этим, отец, и, поверь моим словам, безопасность жителей будет под угрозой, — строго ответил военачальник.       — Поверить твоим словам? — Наместник усмехнулся, а его глаза зло сверкнули. — Ты не заслуживаешь моего доверия, чтобы я мог следовать твоим советам. Твоему брату удалось поддержать порядок десять лет назад и без меча, так что не опозорь меня в его отсутствие.       — Тогда стоило бы оставить Боромира подле себя, отец. Он бы сослужил тебе достойную службу, а я бы впредь не расстраивал и не раздражал тебя своим присутствием, — горько молвил Фарамир, встал из-за стола и зашагал прочь.       Эйриен знала, что ему совсем не нравилось распоряжение Дэнетора, и понимала, что за спокойствием гондорца скрывается гнев и обида. Слишком много горя причиняет отец своему сыну и совсем не бережёт его.       В толпе, сквозь которую пробирались Фарамир и Эйриен, сновали южные торговцы, предлагая сомнительного вида товары, бегали дети, разодетые в чужеземные костюмы, шатались выпивохи, заваливаясь на прохожих; прямо на улицах танцевали одетые в бедлу прекрасные танцовщицы, ритмично покачивая бёдрами и делая змеевидные движения руками.       — Тебе не интересно? — спросила Эйриен, заметив, как безразлично смотрит сын Наместника на всё вокруг.       — Будь моя воля, да, я бы ушёл отсюда, — прямо ответил мужчина. — Не может душа веселиться, когда на ней тяжёлым грузом висит уныние. Но если я оставлю тебя, боюсь, некому будет остудить твой интерес к нашим гостям. Идём, впереди ещё много нового.       Несмотря на грустный голос, глаза гондорца засияли озорством, и он, скромно приобняв девушку за плечо, повёл сквозь торговые ряды. Эйриен почувствовала, как заливается краской.       Они побывали у небольшого навеса, где продавались лакомства, на вид приятные и не очень, которые девушка даже не решалась попробовать. Фарамир лишь тихо смеялся над её выражением лица и рассказывал забавные истории из своего детства, связанные со сладостями, а Эйриен вспоминала, как десять лет назад стояла здесь же, а рядом с ней — её отец. Тогда он был главным мужчиной в её жизни, а теперь сын Наместника занял его место. Какая ирония судьбы, подумала девушка, но на сердце стало больно и грустно.       Они останавливались у палаток с тканями яркого цвета, поразительно мягкими и приятными на ощупь. Затем — у прилавков с фигурками животных, растений, людей из разных материалов: дерева, металла, янтаря и слоновой кости. Гюнейлинцы были очень добродушны и приветливы, задаром отдавали интересовавшимся прохожим кое-какие безделушки из своего товара, но чем больше девушка общалась с ними, тем больше темноглазые и хитрые на вид южане пугали её.       — Эй, красавица, — кто-то окликнул девушку, и она обернулась. В тёмном переулке между домами раскинулся шатёр, который ни Фарамир, ни Эйриен сразу не заметили. Женщина, одетая в чёрные одежды, манила к себе рукой, а её глаза таинственно блестели. — Не проходи мимо, смотри, какие драгоценности у меня есть.       Позади торговки девушка увидела стеллаж с соблазнительно поблёскивающими украшениями. Если у других прилавков было полно народу, то здесь не было никого, и Эйриен это насторожило. Она повернулась к Фарамиру, застывшему в размышлениях и пристально разглядывающему двух воинов у входа в шатёр, а затем услышала короткий приказ женщины. Подозрительные мужчины пошли вверх по улице, военачальник заметно расслабился, и девушка расценила это, как разрешение подойти.       — Не бойся, не бойся, дитя, — приговаривала южанка с ужасным акцентом, рассматривая Эйриен, широко улыбаясь почти беззубым ртом. Когда острый взгляд женщины остановился на кулоне из лунного камня, она поражённо воскликнула: — О! Какая замечательная вещь! У юной леди хороший вкус, очень хороший. Такую красоту непросто достать, очень не просто. Посмотри сюда, эти серьги прекрасно подойдут тебе.       — Простите, я не любительница украшений, — протестующе замахала руками девушка и развернулась, чтобы уйти, но наткнулась на Фарамира.       — Хм, интересно, очень интересно, — размышляла торговка, с поразительной быстротой сделав шаг в сторону, чтобы получше осмотреть военачальника. — Благородный алмаз, по-вашему адамант, как и его обладатель, великолепное кольцо... — Она говорила с интонацией знающего человека, а Эйриен следила за тем, как меняется выражение лица женщины. — Не смотрите так на меня, не надо. Старая Джума много видела, она не скажет плохого, она всё знает о блестящих каменьях. Вот у нас алмазов нет, и они стоят ещё дороже, чем все мои драгоценности. Дорого-дорого мы продаём их вам, у вас нет того, что есть у нас. Но покупают много, покупают по несколько штук. Богатые знатные дамы своим дочерям и подругам, да, да...       Под конец её речь стала совсем бессвязной и тихой, а глаза потускнели, как бывает в моменты задумчивости, и смотрели на Фарамира совсем отстранённо. Тот в свою очередь смотрел на неё пристально и неприязненно, но не выявлял желания уйти; даже Эйриен, несмотря на всю странность гюнейлинки, почему-то прониклась к ней интересом. Неожиданно кто-то коснулся её плеча, девушка резко развернулась и увидела молоденькую улыбающуюся южанку. На её раскрытой ладони лежал тонкий браслет; глаза насыщенного зелёного цвета словно глядели в душу, отчего внутри у Эйриен всё перевернулось. Торговка тут же разразилась проклятиями на своём грубом языке, но её помощница не двинулась с места, по-прежнему настойчиво протягивая вперёд руку с украшением.       — Нет-нет, не нужно, — вежливо отказалась светловолосая девушка.       — Тебя никто не спрашивает, нужно или нет, — заворчала Джума. — Бери, раз дают! Билге не всем дарит подарки, она не ошибается ни в выборе, ни в человеке. Забирай, дитя, и уходи.       — Странные они, народ Юга, — задумчиво говорила Эйриен, рассматривая тонкий браслет из лунного камня, красовавшийся на её запястье. Её безумно радовал и прельщал этот подарок, голубой цвет которого тускло сиял на солнце. — Некоторые пугают своими чёрными, словно ночь, глазами, а над некоторыми хочется смеяться.       Фарамир хмыкнул.       — Да, это так. Но не встречал я более ласковых и учтивых жителей Нижних стран*, чем гюнейлинцы.       — Неужели? — съязвила девушка. — Кто-то так пристально смотрел на ту торговку, словно хотел испепелить её взглядом. Или ты таким образом выказывал ей своё уважение?       Мужчина рассмеялся, неожиданно резко остановился, а его ясный взор сделался твёрдым.       — Говорят, что многие из них знакомы с чёрной магией, которой увлеклись однажды, как увлёкся тот, чьё имя не будет названо, — заговорщически прошептал мужчина, а Эйриен затаила дыхание в предвкушении истории. — Украшениями маги приманивали жадных и алчных людей, убивали их, а их души заточали в драгоценности. Кто знает, может та торговка хотела твою душу.       — Ты хочешь сказать, что я ношу на запястье чью-то... душу? — девушка судорожно сглотнула и уставилась на свой браслет. У него и вправду было какое-то мертвенно-бледное свечение, а голубой цвет лунного камня только усиливал опасения. Она перевела тревожный взгляд на гондорца, непоколебимо смотрящего на неё, и подозрительно прищурилась. — Ты снова шутишь!       Фарамир расхохотался, а Эйриен слабо улыбнулась, довольная его оживлением.       — Нет, не шучу, — сурово сказал он, — но не верю в эти...       — Военачальник Фарамир! — раздался громкий голос со стороны, и к гондорцу подбежал запыхавшийся солдат. Наклонившись, он уперся ладонями в колени и перевёл дыхание. Затем он начал говорить, но светловолосая девушка не поняла ни слова: разговор мужчин шёл на синдарине.       — Дела не требуют отлагательств, — вздохнул сын Наместника, развернувшись к Эйриен. Она коротко кивнула, Фарамир склонил голову и бодро зашагал вверх по улице.       Вздохнув, девушка осмотрелась. Она ещё не побывала у половины торговцев и хотела посмотреть товары, которые не успела, но, поняв, что проголодалась, отбросила в сторону мысль о прогулке. Только Эйриен двинулась с места, как чьи-то ладони закрыли ей глаза, и тонкий голос раздался над ухом:       — Gen suilon! Приветствую тебя!       Девушка убрала чужие руки с лица и, развернувшись, увидела Сидена.       — Suilad! Привет! — она бросилась в его объятья, рассмеявшись.       Давно она не видела своего друга: после того, как парень попал в отряд следопытов, он очень много времени уделял тренировкам и освоению новой техники боя. Но проделанный труд, кстати, не прошёл даром: юноша немного окреп и научился говорить на синдарине. Фарамир рассказывал, что он делает большие успехи в освоении языка, и Эйриен удивлялась, откуда у парня такая страсть к обучению, ведь считала, что мальчишкам не нужна учёба, только меч подавай. Теперь Сиден стоял перед ней в коричневых одеждах новобранца, которые отлично сидели на нём; его каштановые волосы чуть ниже плеч развевал лёгкий ветерок, а умные карие глаза смотрели уверенно и насмешливо. Он был таким стройным и приятным на вид, что молоденькие девушки томно вздыхали, глядя на юного воина.       — Как тебе праздник?       — Mae! Отлично! — воскликнул парень и, немного подумав, добавил, запинаясь: — Edain charadren bangar vach vain. Южные люди продают дивные товары.       — Эм, — замялась девушка, — я поняла, что ты сказал на синдарине, но не совсем поняла, что ты сказал. Прошу, не разговаривай со мной на нём, я начинаю жалеть, что не родилась мужчиной и не стала следопытом. — Она шутливо насупилась, а Сиден коротко рассмеялся. Его взгляд стал словно виноватым, но Эйриен не придала этому значения. — Вам можно и воевать, и...       — Не обязательно рождаться мужчиной, чтобы добиться этого.       — Ну а как же ещё? — в ответ на слова девушки парень промолчал, но многозначительно пожал узкими плечами. Она обречённо вздохнула, но тут же оживилась:— Идём, я жутко голодная!       По дороге в таверну они заглянули в несколько палаток, возле которых длинными очередями выстраивались модницы, где продавали красивые платья из лёгких материалов и южную одежду. Эйриен даже присмотрела себе пару нарядов, но Сиден привёл столько аргументов не в их пользу, что девушка тут же передумала их покупать, полностью согласившись с юношей. Она давно заметила и перестала удивляться тому, что вкусы её друга полностью совпадают с её собственными: то, что нравилось ей, нравилось ему, и наоборот. Сиден всегда с удовольствием выслушивал её, подсказывал и помогал советами, когда требовалось. Эйриен рассказывала ему всё: про Фарамира, про свои личные переживания, — и могла не бояться, что парень посмеётся над ней или выдаст кому-то все её тайны. Одним словом, девушка полностью доверяла ему и была безумно рада, что нашла такого идеального друга.       Наевшись в таверне праздничных угощений, Эйриен, полная сил, уговорила Сидена погулять ещё немного. Как только они вышли из помещения, они увидели ужасное столпотворение внизу улицы. Оттуда доносились недовольный ропот и выкрики, и светловолосая девушка беспокойно посмотрела на своего друга: эти звуки не походили на праздничные приветствия. Юноша, нахмурившись, быстрыми шагами направился в ту сторону, а Эйриен засеменила рядом. По мере того, как они подходили к месту, она замечала, что стражники тоже пробираются сквозь толпу, а голоса жителей становятся всё более возмущёнными. Девушка взяла Сидена за руку и быстро вывела в первый ряд толпы. В середине образовавшегося полукруга стояли старая торговка драгоценностями, полная женщина с раскрасневшимся лицом и Фарамир, чуть позади него — стражники.       — ...и третий день его уже нет! — задыхаясь от духоты, говорила жена мясника и прикладывала платок к потному лбу. Сын Наместника сурово смотрел на неё и внимательно слушал, скрестив руки на груди. — Я знаю, знаю, что он заходил к ней, к этой маленькой шлюхе!       — Не смей говорить так про мою Билге! — прикрикнула на неё Джума. — Она порядочная девочка!       — Знаю я, зачем вам понадобился мой муж! Ух, убийцы! Наверное, колечко его приглянулось! Семейная реликвия, которую вы сняли с его тела вместе с пальцем и уже продали какому-то растяпе!       — Чушь! Чушь! — словно старая ворона, закаркала торговка. — Я никого не убивала! Мы никому не желаем зла! Ты лжёшь!       — Успокойтесь, леди, — голос Фарамира неожиданно спокойно раздался посреди этой перепалки, и даже люди в толпе затихли, ожидая дальнейших действий от военачальника. — Давайте будем вежливыми и честными друг с другом. — Он обратился к упитанной жене мясника, и та смутилась.       — Рипта, милорд, — она раскраснелась ещё больше. — В первый день Урожая я как обычно работала в лавке, а Диран, мой муж, ушёл в город на праздник. Наступил уже вечер, он всё не возвращался, а я не придала этому значения, подумав, что он опять где-нибудь напился дешёвого эля и завалился спать. Прошёл ещё день, его всё не было, но и тогда я не стала беспокоиться и лишь вышла в город посмотреть на чужеземцев да на их товары. И Луивен, подруга моя, когда мы с ней встретились, обмолвилась словечком, что видела, как мой пьяница заходил в их шатёр.       — Да-да, так и было, — отозвалась худая женщина позади Фарамира.       — А мой-то, человек разгульный, а эта черноволосая очаровала дурака-то да и перерезала глотку!       — Ложь! Ложь! — завопила торговка, но военачальник жестом приказал ей замолчать.       — Ой, — отмахнулась Рипта, кажется, забывшая о главной черте гондорского характера – учтивости, — знаю я, что вы убиваете, а несчастные души запираете в свои побрякушки, да ещё и продаёте честным людям. А мой несчастный Диран, где же он теперь?       — В каком-нибудь сарае лежит пьяный, — насмешливо выкрикнул кто-то из толпы, после чего некоторые захохотали. — Все знают, что он всегда пропадает на праздники, а ты потом причитаешь, что его убили.       — Было ли такое, что мясник заходил к вам в шатёр? — требовательно спросил Фарамир, обратившись к Джуме.       — Откуда мне знать? На лбу же у него не было написано, что он мясник. Много, много людей приходило, но всех я не помню... — вжав шею в плечи, говорила она и нервно теребила пояс своего платья. Серые глаза молодого военачальника смотрели на женщину твёрдо и властно, и из её горла вырвался странный клокочущий звук. — Заходил! Заходил! От него ещё пахло так неприятно, кровью... Добрый человек, с чистой душой, не зря Билге подарила ему лунный камень, а она не ошибается: всегда-всегда видит хороших людей и плохих. Дар у нас такой есть, ещё от предков остался.       — Можно ли поговорить с ней? — спросил Фарамир.       — Девочка не говорит с детства, милорд, — пожала плечами Джума, а на её лице отразилось мрачное удовлетворение.       От этого Эйриен стало не по себе. Теперь она окончательно признала то, что гюнейлинцы пугают её своими зловещими тайнами, скрывающимися в чёрных глазах. На месте военачальника она бы, не задумываясь, бросила торговку вместе с её слугами в темницу: настолько подозрительно себя вела эта южанка.       — Была ещё малышкой, когда ей отрезали язык. Я могу её позвать, но она вам ничего не скажет. Девочка не в себе, и большое количество народа может напугать её.       Женщина крикнула на своём грубом наречии, и из шатра за её спиной вышла зеленоглазая девушка в сопровождении двух южных воинов. Она подошла к Джуме, и та приказала своим стражникам уйти. Билге поклонилась Фарамиру и улыбнулась Эйриен, заметив её в толпе. Военачальник, внимательно и с сожалением осмотрев южанку, подозвал к себе Гальбу, начальника городской стражи, и велел ему разогнать толпу, чтобы Фарамир мог спокойно продолжить. Он был почти уверен в том, что мясник действительно мёртв, но сомневался, что это дело рук гюнейлинцев. Присутствие Боромира сейчас было бы спасением; военачальник тосковал по брату. Но больше всего заботило и расстраивало мужчину то, что всю вину за случившееся Дэнетор переложит на своего младшего сына и его якобы неопытность и невнимательность.       Размышления были прерваны мычанием и сдавленными стонами Билге: девушка, не в состоянии сказать, показывала пальцем на высокого человека, уходившего вслед за толпой, подносила ладонь ко рту и хваталась за горло.       — О! — воскликнула Джума, заметив жест своей помощницы. — Этот приходил вместе с мясником. Да-да.       — Криптор? — спросила Рипта. — Он мой брат.       Сиден, оставшись вместе с Эйриен возле Фарамира, остановил высокого, чуть сгорбленного мужчину и подвел к военачальнику.       — Да, был я с ним, — сказал он низким голосом. — Заходил он вчера к этой торговке, а я остался ждать его на улице. Ну, знаете, господин, запах в этих шатрах жуткий: травы жгут да табак курят. Долго я ждал, да потом и ушёл. Диран не первый раз заходил к ней, да пропадал там надолго. Понятное дело, чем они там занимались, и я никогда не ждал его, — Криптор тихо рассмеялся, а Фарамир устало потёр шею. Расследование займет больше времени, чем он предполагал: зацепиться пока было не за что.       — Ничем они не занимались! Только приносил он ей всякие вещички интересные да показывал их. А кулончик-то, — протянула Джума, указав на Криптора, — это тот, который Билге подарила мяснику.       — Да, господин, — отрезал мужчина. — Говорил, что хочет отдать своей жене, но оставил его мне, уж не вспомнить, когда, да забыл, видимо.       Он протянул украшение из лунного камня сестре.       — Оно мне не нужно, — фыркнула Рипта, и скрестила руки на груди. — Воротит меня теперь от всяких украшений.       — Но-но! — запротестовала старая южанка. — Таких каменьев нигде больше не сыщешь. Радоваться должна, что такой дар тебе предлагают. Сама ведь говорила, что дорого они здесь стоят, так продала бы и купалась в роскоши.       — Ты у меня в собственной крови купаться будешь, если не замолчишь!       — Леди, спокойнее, — жёстко сказал Фарамир, и его глаза посуровели.       Он подозвал к себе Сидена, что-то прошептал ему на синдарине и велел Рипте показать юноше свои владения и позволить их осмотреть. Затем он начал говорить с Джумой, но Эйриен уже не слушала: ее слишком запутали все эти разговоры. Девушка стала пугаться, а вдруг браслет, который подарила ей Билге, тоже снят с какого-то трупа, как и все продающиеся украшения? Ей казались подозрительными все: и торговка с помощницей, и брат с сестрой.       Эйриен заметила Билге, стоящую в стороне и отстранённо смотрящую на Криптора. Мужчина же смотрел на неё исподлобья и с такой злостью, будто она была виноватой в убийстве. Девушка вдруг догадалась, как можно пообщаться с немой гюнейлинкой, подвела к скамье и дала в руки перо и чистый пергамент.       Фарамир попросил Эйриен вернуться к своим делам, а ночью остаться дома, принял от неё пергамент с закорючками Билге, приказал стражникам осмотреть переулок за шатром и завёл разговор с Джумой. Он видел, что она говорила с ним честно и открыто, не пыталась схитрить или умолчать о важном, как в самом начале. У нее были свои личные секреты, которые не представляли для него никакого интереса.       Плотный полог гулко хлопнул на ветру, и в палатку зашёл стражник, поклонился и позвал Фарамира в переулок. Поблагодарив Джуму, сын Наместника тут же направился туда. В середине тёмной узкой улицы кучкой стояли воины и вытаскивали из старой прогнившей телеги камни и солому, отбрасывая их в сторону. Подойдя к солдатам, Фарамир принял у одного из них факел и, когда стражники дали понять, что повозка очищена от мусора, заглянул внутрь. «Из-за чего же тебе пришлось расстаться с жизнью, Диран?» — спросил он про себя, увидев мертвенно-бледное лицо мясника с посиневшими губами и стеклянными глазами, смотревшими в небо.       Этой ночью гондорец не спал и сидел за столом, рассматривая рисунки немой Билге и пытаясь понять хоть что-то. Сомнения у Фарамира относительно старой торговки, конечно, были, однако он больше склонялся к тому, что тайны Джумы и её помощницы связаны вовсе не с убийством, а с боязнью быть несправедливо осужденными. Даже Дэнетор на вечернем Совете, хоть и был недоволен сыном из-за того, что тот не уследил за порядком в один из самых главных праздников, но согласился с ним в невиновности южан. Если военачальник пришёл к такому выводу, рассуждая логически и основываясь на доверии к ним, то Наместник не взял их под стражу только потому, что они были гостями страны. Никогда прежде гюнейлинцы не попадали в немилость, поэтому пользовались уважением у древних правителей города, которое сохранялось до сих пор, и арестовать южанку, да ещё и казнить за убийство, было бы равносильно предательству со стороны Гондора. Именно так и считал Дэнетор, считал, что он не ошибается и поступает правильно, закрывая это расследование и запрещая сыну действовать. Фарамир же догадывался, что это было необходимо для того, чтобы люди не паниковали в такой праздник, и в глубине души поддерживал отца, но не понимал, почему его некогда мудрые решения стали отчасти безумными и несправедливыми. А Наместник, каждый день уединяясь в Белой Башне и заглядывая в Палантир, видел лишь разрушения и бесчисленные армии Тёмного Властелина и его союзников, поэтому не хотел заводить ещё одного врага в лице гюнейлинцев...       Следующим утром, сделав перерыв между проверкой новобранцев, Фарамир решил ещё раз поговорить с Джумой: всё-таки он принял решение довести дело до конца, несмотря на запрет Дэнетора. Погрузившись в раздумья, гондорец шёл к шатру, поэтому не сразу заметил возле него слуг отца; плотным полукругом они стояли возле входа в палатку, а Одо отсылал всех любопытных прохожих, говоря что-то весьма убедительное, судя по тому, что люди уходили оттуда с безразличными лицами. Быстрым шагом Фарамир подошёл к шатру, в который Одо пропустил его почему-то нехотя, и зашёл внутрь. На него сразу повеяло тёплым, провонявшим специями воздухом, а в нос ударил противный сладковатый запах крови: в центре, на полу посреди драгоценностей, в красной луже лежала Билге.       — Зачем ты пришёл сюда? — раздался строгий голос Дэнетора, и военачальник отвёл взгляд от тела южанки. Он непонимающе посмотрел на сурового правителя, в голосе которого сквозило с трудом сдерживаемое бешенство. — Я не велел тебе приходить.       — И ты хотел закрыть расследование, отец? — спокойно спросил Фарамир. — Убит мясник, убита невиновная девушка, и ты просто хочешь не придавать этому значения? А если пострадает кто-нибудь ещё?       — Если кто-то хотел отомстить ей, то сделал это. Я уже закрыл расследование, и не намерен пугать жителей расспросами о каком-то безумце, который оказался всего-навсего вором, — Наместник указал на рассыпанные украшения и приказал Одо позвать стражников. — А ты забудешь про всё это и вернёшься к своим прямым обязанностям, понятно? Хоть раз выполни просьбу отца так, как нужно, а не так, как тебе заблагорассудится.       — Ты говоришь «просьба», но на самом деле приказываешь.       — Пойми, — повысил голос Дэнетор, но в нём прозвучала нежность, обычно присущая отцовским наставлениям, — что правление городом непростая вещь, и владыкам приходится идти на крайние меры, чтобы сохранить порядок. Я исправляю твои промахи, которые бросают тень на меня и Минас Тирит. Я всегда умел принимать суровые решения, и тебе следует поучиться этому. Ты слаб, твой брат никогда не был таким. Ох, Боромир, ты бы не допустил убийства прямо у себя под носом!       В шатёр вошли вооружённые воины и довольно улыбающийся Одо. Он подошёл к Джуме, стоящей в углу, сочувственно похлопал её по плечу, протянул небольшой кожаный мешочек с монетами и вернулся к Наместнику.       — Всё готово, владыка, — проскрежетал он и, заведя руки за спину, уставился на Фарамира.       — Людям будет приятно узнать, что убийца нашёлся, — воодушевлённо сказал Дэнетор. — Повесьте объявления о казни той, которая причастна к этому. Рипта, жена мясника, будет обезглавлена за совершение преднамеренного злодеяния в дни Праздника Урожая, поддавшись порыву мести за своего мужа, убитого и обворованного душевнобольной Билге. Прикажите воинам арестовать преступницу, военачальник.       — Так вот на какую меру ты пошёл, владыка, — задумчиво сказал Фарамир. — Ты собираешься приговорить к смертной казни женщину, вина которой не доказана, лишь для того, чтобы вселить в людей ложную уверенность? Это хитрый ход, в чём-то я с ним согласен, но это так не похоже на тебя, отец! Ты никогда бы не стал жертвовать жизнью невиновного. Где твоя былая мудрость?       — Она направлена на защиту Минас Тирита от Врага, да не будет он назван, а не на поимку преступников.       — Я бы нашёл настоящего убийцу, если бы ты дал время, — умоляюще прошептал Фарамир.       — Но у нас нет времени! — отрезал Дэнетор, а его глаза стали безумны. — Ты должен готовить армию, а не бегать по городу в надежде спасти ничего не стоящую жизнь. Выполняй свой приказ, военачальник.       Наместник сказал это четко, выделяя каждое слово и с ненавистью смотря на непокорного сына. Губы Фарамира сжались в тонкую полоску. Несколько секунд он колебался, напрягшись и сжав руки в кулаки, но выдержать властный взгляд отца было ему не по силам, как и не выполнить приказ Наместника Гондора. Он выдохнул и прикрыл глаза, обреченно покачав головой.       — Отведите жену мясника в темницу. Её казнь состоится на закате в последний день Урожая перед всеми жителями города, — твёрдо сказал он и стражники, поклонившись, вышли из шатра.       «Сначала кто-то подставил Билге, затем — Рипту, и я выясню, кто это сделал. Я поступлю так, как ты всегда учил меня, брат: я буду следовать своему сердцу».