Песни, спетые Миром

      — У тебя такие красивые глаза…       Приятно, мракобесы его побери!       А какой девушке было бы не приятно услышать комплименты? Искренние комплименты — уж правду от лжи я отличить могу.       — Они то похожи на два переливчатых непрозрачных драгоценных малахита, то на пару глубоких тёмных изумрудов…       Малахит-то, положим, камень полудрагоценный. Ну да ладно. Восхищение искреннее, а остальное фигня.       — Мне так хочется вырезать их, оправить серебром и спрятать, как самое ценное сокровище…       Ну-ну. Я эти угрозы уже лет сорок слышу.       И даже прижавшийся к коже кончик ритуального ножа меня не сильно беспокоит.       Ибо за эти сорок лет на алтарь — вот на этот самый, из полированного рекой куска базальта, на котором я сейчас и распята крестом заговорёнными кандалами — я попадала не раз, не два и не три. Даже не десять.       Собственно, последние сорок лет я тут оказываюсь приблизительно раз в год-полтора. Иногда чаще, иногда реже, но…       — Но этим я займусь чуть позже…       Ну да, ну да. Не откладывай на завтра то, что можно отложить на послезавтра. Вот поэтому мои «прекрасные» и «удивительные» глаза всё ещё при мне.       Позже — так позже. Тем паче, что сейчас некромант занят делом — он кусочком угля расчерчивает мне грудину.       Я, между прочим, на алтаре растянута что называется «топлесс».       То-есть куртку, рубашку и майку он с меня снять уже успел. И даже куда-то заховал. Вот же… хомяк-извращенец!       — Вот я тебя сейчас…       И этот… поганый некромансер… начинает совать в меня свой… да не то, что вы подумали, извращенцы! Нож.       Аккуратный хирургический разрез тканей над мечевидным отростком и вниз, в сторону пупка. Лезвие острое, стерильное. На всякий случай — после моего зверского взгляда — прокалённое над огнём. Руки не дрожат и явно знают, что делают. Боли я почти не чувствую — спасибо некоторым приобретённым физиологическим особенностям.       Вроде бы причин для беспокойства нет — особенно после того, как когда-то один знакомый мне застрявшее эльфийское копьё вырезал в пьяном виде тупым ножом для хлеба.       Но я не люблю, когда в меня тычут железяками!       Правда своё ценное мнение я выражаю исключительно мысленно, внешне оставаясь неподвижной. На всякий случай. Ибо то, что руки у некроса не дрожат сейчас — ещё вовсе не означает, что они не дрогнут потом.       Вот дёрнусь я… неудачно — и он мне что-нибудь нужное случайно отчекрыжит.       Как говорит в таких — ну, почти в таких — случаях мой папа: остаётся только расслабиться и получать удовольствие.       А потому я мееееедленно выдыхаю и в который раз начинаю пристально разглядывать моего мучителя.       Мягкие черты лица. Губы человека, который часто улыбается. Ямочка на левой щеке.       Тёмно-каштановые волосы до плеч. Вьющиеся локоны даже на вид жёсткие, как проволока.       Глубокие тёмно-синие глаза. Тут если какие мракобесы и водятся, то наружу они даже краешком хвоста не проглядывают. До поры.       Очень аккуратные руки — изящные кисти, тонкие и ловкие пальцы. Ухоженные ногти…       Вспомнила собственные ногти — обломанные, местами обкусанные, в слое грязи уже можно картошку сажать — и тоскливо вздохнула.       Вот он глаза хочет — а я ногти. Встретились, называется, два одиночества.       А некрос меж тем доводит разрез до пупка и аккуратно делает ещё один — по линии всё того же пупка, перпендикулярно первому. Потом отводит лоскуты плоти в стороны и устремляет вдумчивый взгляд куда-то в переплетение моего кишечника.       И взгляд этот что-то не вызывает во мне радости. Помнится, такое выражение лица у него делалось аккурат перед тем, как он готовился изречь какую-нибудь феерическую гадость.       — Какой прекрасный, прямо-таки хрестоматийный, экземпляр… Ларимус Терисс…       И ныряет мне во внутренности руками аж по локоть, начиная там с азартом копошится.       Омерзительное ощущение пальцев, мимолётно задевших печень и потыкавших в стенки желудка чуть не заставило меня дёрнуться.       Остановило меня ажно две причины. Во-первых: от резкого движения он мне может или чего-нибудь там случайно оторвать (чего, конечно, ещё не было, но всё бывает в первый раз и нечего дразнить Случай), или что-нибудь туда случайно уронить (что, уже, вообще-то, один раз было и это несчастное кольцо я нашла только через два месяца, причём почему-то в пятке). А во-вторых: понимание, что все эти ощущения — есть не более, чем моё чрезвычайно бурное воображение. А с воображением я борюсь долго и упорно, ибо оно у меня какое-то странное и несвоевременное, да и вообще…       — Туррррук! Туррррук! — затрещало сбоку, нафиг сбив меня с мысли.       — Таррррак! Таррррак! — так, в каком ухе у меня трещит?       — Туррррук! Таррррак!       В обоих. Потому как полупрозрачные клубочки тумана с торчащими в стороны стрекозиными крылышками — фирменные вестники Ковена Некромантов — вились с двух сторон. Один — справа — у меня практически над головой, а другой — слева — выделывал фигуры высшего пилотажа в попытках привлечь внимание работающего некроса. Некрос — вот жеж творческая натура! — так увлёкся, что сейчас вообще ничего не воспринимает.       А вестники-то срочные. Их абы с чем не отправляют.       Я такие получала только трижды — и каждый раз они были к неприятностям. В которых мне — в неподражаемой (и абсолютно непререкаемой) манере нашего бессменного Главы — предлагалось поучаствовать. Добровольно-принудительно, ага.       А, ладно! Если он мне чего-нибудь оторвёт — он же мне и пришьёт всё оторванное обратно.       — Тисс! Хэй, Тисс! — воот, есть результат. Хмурый такой результат со зверским выражением на лице.       — Чего тебе, неугомона? Я… — и вот тут вестнику надоело ждать, и он просто приземлился ему на голову. Вот и попробуй не заметь. Мой, кстати, проделал тоже самое.       «Наших бьют!» — однако лаконично. А Тиссу, судя по его виду, дали несколько более продолжительные пояснения.       Видимо и правда — лично Глава рассылал. Индивидуально каждому. Только он один, пожалуй, и знает поголовно каждого из своих «подопечных» настолько, чтобы предугадывать действия с точностью до интонаций в словах.       Паук-пенсионер, тоже мне.       Впрочем, это всё лирика. Там где-то наших бьют!       — Стой!..       ***       Хорошо быть Голосом!       Нас же никакие щиты толком удержать не могут. Даже некроманские.       — Студентка Акай! — оп-па.       — Здравствуйте, милорд ректор, — о, и Глава рядом стоит.       — Почему в неподобающем виде? — и скалится этак паскудственно, с намёком.       Я честно оглядела себя.       Потом оглядела ещё раз.       И ещё раз — для верности.       Ничего такого особого не нашла. Ну топлесс. Ну подумаешь! Сисек пятого размера — ну ладно, хотя бы нулевого — у меня отродясь не росло. Собственно, после Змеевой Крепи — из которой я чудом выбралась и ещё большим чудом не отдала коньки в процессе лечения последствий — у меня даже сосков нет. Вообще. Только уже почти исчезнувший — то есть полностью слипшийся и почти сросшийся — разрез, оставленный Тиссом. Но для того, чтобы его найти, нужно очень внимательно смотреть и щупать. Остальное у меня вполне прилично. Да и сомневаюсь я, что матёрых некро могут смутить мои чуть выпирающие рёбра.       Чего им тогда надо?       Из-за спины раздался сначала тяжкий вздох, а затем голос Тисса:       — Цепь отдай, полоумная.       А… ну да. Я опять поторопилась, сиганув в телепорт.       Странно, что я весь алтарь не притащила.       Впрочем, нет. Алтарь ведь от таких случаев специально зачарован — а то были уже прецеденты, были.       — Кто это? — неожиданно подал голос стоящий рядом с Главой незнакомый эльф.       — А это, изволите видеть, сиятельный, наши Краса и Гордость.       ***       «Краса и Гордость факультета некромантии».       И это не шутка. В бытность нашу студентами МАМ — Межрасовой Академии Магии — мы оба с честью и достоинством несли это звание.       Но тут, наверное, следует уточнить.       «Гордостью» прозывался Тисс. Неистощимая воля, упорство в достижении цели, умение нестандартно мыслить, приличный резерв, яркий талант, а главное — потрясающее чувство меры делали из него идеального, прямо-таки образцового некроманта. Учёного, который сможет не стать фанатиком. Ему уже после первого курса предложили индивидуальную программу обучения.       Я же, напротив, особым талантом в этом виде Искусства не блистала. Всегда была крепким середнячком, таких в Акаде на любом факультете было семь на дюжину. Единственное, чего во мне было выдающегося — это почти бездонный резерв. Да и то — только потому, что я Голос. Но зато всякие-разные дурацкие конкурсы, которые наш директор выдумывал для сплочения факультетов — особенно те, в которых требовалось придумать частушку, рассказать стихотворение или спеть песню — я выигрывала на раз. Это не значит, что остальные некроманты тупые, слабые или не творческие, нет. В беге на длинные дистанции или лазании по деревьям на скорость мы можем даже боевым магам фору дать. Особенно если за спиной радостно щёлкает клыками нежить первого-второго уровня. Тут уж и кросс в пятнадцать километров по пересечённой местности, и облитый маслом гладкий столб особой проблемой не являются. Да и других талантов у нас немеряно.       Но вот почему-то чемпионата по копанию на скорость, первенства в кастовании заклинаний на бегу в прыжке с переворотом, турнира по фехтованию лопатой или конкурса на самого креативного зомби у нас не разу не проводили.       Да и когда в Акад притаскивались очередные проверяющие — экскурсоводом и сопровождающим всегда была я. Они настолько отвлекались на меня — что забывали зачем пришли.       Плюс к этому я на третий месяц обучения стала старостой курса, а на четвёртый — старостой факультета. А ведь мне — на минуточку — было чуть больше двенадцати. Я была единственной девочкой на курсе, состоящем из парней-некромантов восемнадцати и старше лет. Меньше этого возрастного порога — в Акад не брали, для мелких есть Школы.       То-есть: вот я — хрупкое и трогательное создание лет восьми-десяти (я почему-то всю жизнь выгляжу младше, чем должна бы) на вид. А вот остальные — здоровенные восемнадцати-двадцатилетние лоси, которым я макушкой хорошо если до пояса достаю. Но пока я была старостой — некроманты были образцовым факультетом.       По одной простой причине — ребятам было совестно меня гонять, обижать или подставлять. Ведь даже если умом они понимали, что мне, как инициированному Голосу, возраст надо умножать на три, а-то и больше, то видели-то они перед собой маленькую девочку. Которая ещё и обозначалась как безусловно своя, потому что тоже некромант.       Гадов, крыс, подлецов и прочих… морально гибких… среди некро не было. А если и появляется такой субъект с Даром — то Дар ему попросту блокируют. Что бы генофонд не портил.       Поэтому меня всегда аж до трясучки бесит, когда кто-то начинает вешать на некро всех собак только потому, что они некро.       А меня — и это известно всем, кто хоть раз со мной встречался — лучше не доводить…       ***       Крепости Агура было без малого восемь столетий. А так как строили её в своё время гномы — то была она молода и простоять собиралось ещё ничуть не меньше, чем столько же.       Некогда — то есть ещё в предыдущем поколении, лет так двести-двести пятьдесят назад — данная постройка принадлежала роду Ангин. Не слишком-то известному, не особо родовитому, со средним (для рода) достатком. Младшая аристократия.       Всегда верные действующей власти — не из избытков верноподданности, а из трезвой оценки сил. И всё.       А, нет. Наследник рода Ангин — Каястос Ангин — ушёл в паладины, принеся обет безбрачия и прерывая тем самым род Ангин. Доставшийся от предков замок был отдан на нужды ордена… ордена… о! Ордена Чайки.       А что я помню об Ордене Чайки? Кроме того, что он у нас ортодоксально светлый (читай «безмозглый») и совершенно непримиримый (то есть безмозглый вдвойне)?       Только то, что там недавно сменился Глава. И я что-то никак не могу припомнить, кто же это такой теперь. Ай-ай-ай! Недоработка!       — Внимание! — Глава, наш Глава, взмахнул руками в начальном жесте заклинания Рупора. Вот сразу виден опыт. Я так, уместив громоздкую конструкцию в один жест, не умею. — Внимание! Коллеги, — перекрывая слабое шур-шур от собирающихся «коллег», — два часа назад из Школы Исскуств Асветра ушли восемнадцать детей. На экскурсию в этот вот замок. По халатности преподавателей — без сопровождения взрослых магов. На запросы из замка не отвечают. Коллеги, — Глава оглядел наши дружные ряды в гробовой тишине, — возможно повторение киллианского инцидента…       ***       Старая это история, плохая.       В некрупном городке Киллиа стояла Школа Волшебных Ремёсел.       Они много где стоят — одарённых детей с каждым годом всё больше, и их надо как-то учить. А то маленькие ведьмочки и колдуны без должного присмотра многое натворить способны. Кто-то чашки криком разбивает или молоко портит — но это ерунда, пустяк. Хуже, когда по обиде проклинает кого-то одарённый ребёнок. И обидки-то чаще мелкие, глупые — да только дети края не видят и чувствуют всё полно, много ярче, чем взрослые. Взрослому насмерть проклясть, без ритуалов и заклинаний, трудно — надо себя настолько в злобе и горе позабыть, чтобы все без остатка в пожелание ухнуть. Взрослые, даже рыдая взахлёб, помнят краем сознания, что однажды слёзы надо будет прекратить и идти что-то делать. В отличии от детей, для которых отобранная конфета может стать причиной кровной обиды, за которую и пожелать можно всякого. Нехорошего. И снять такое, стихийное, почти невозможно.       Вот и натыканы по разным местам Школы, где окрестные детки, под присмотром взрослых волшебников, осваивают самые простенькие чары. Концентрация. Основы алхимии, травничество, история. Делом занимают, чтоб не пакостничали. И, попутно, душевное здоровье им правят, если надо. Потому как просто сумасшедший и сумасшедший одарённый — это две очень большие разницы.       Пришли как-то в одну такую школу пятеро молодчиков. Вежливые, улыбчивые, смешливые. Сестрёнку проведать. Подождать согласились, чтобы урок не прерывать. А пока ждут — попросили разрешения по саду погулять — осмотреться.       Привратница — слабая ведьма, весь дар которой амулетами да чужими охранками ограничивался — лжи не почувствовала. Правду ей сказали — и про сестру, и про подождать, и про сад.       Сад особенно хорош был — гордость школы. Высокие серебряные ивы, медвяная трава, мягкая-мягкая, только босиком бегать, качели и деревянный забор. Специально выращенный, затейливый, крепки. Заговорённый.       Он-то и полыхнул первым. Да не простым огнём — уж от пожара-то охранные заклятия школу бы защитили. Нет, взвилось кольцом белое пламя, пожирая чары — Инквизиторский огонь для того и создан был когда-то. Он магией питается, ею горит — а прочие не трогает, будто брезгует. Обычного — неодарённого — только напугает. Одарённый будет гореть заживо. Долго, пока не останется даже пепла — и жить будет, до последнего всё чувствуя.       Его, конечно тоже можно магией погасить — да только маг сильным должен быть. И опытным.       В Школе было два десятка детей, от восьми до пятнадцати лет, и пятеро взрослых: четверо глубоких теоретиков преклонного возраста и сама привратница, хоть и моложе остальных, но неспособная справиться со здоровыми и тренированными бойцами.       Которые дождались, когда огонь окружит Школу кольцом, отрезав путь, и достали из ножен мечи…       Были, конечно же, в городе и другие маги. И пусть Инквизиторский огонь бездымен и беззвучен — но для любого мага издалека виден, потому что фонит от него со страшной силой. Да и здоровенный костёр в центре города не заметить — это очень постараться надобно. Нашлись там и сильные, и опытные — да только все они вне стен Школы находились.       Налётчики рассчитывали всё наверняка. Здание, прежде приветливое и родное, ставшее ловушкой, беззащитные жертвы — старые и малые, а все равно беззащитные — и пятеро охотников…       …бойня.       Вот только недооценили они жертв — видимо по себе мерили.       Бросившуюся под мечи привратницу рубанули не глядя — но почти насмерть. У неё было несколько мгновений, которыми она и воспользовалась. Как сумела.       Добровольная жертва — самая сильная магия. Будь она чуть более умелой, чуть лучше понимай, что делает…       Она замкнула Огонь и барьеры друг на друга.       Потому огонь не пошёл дальше, сжимая кольцо…       …потому щиты вскрывали дольше, чем могли бы.       Старички теоретики — иллюзионист-историк, травник, алхимик и эмпатка — никогда не были боевыми. И толи страх так подействовал, а может понимание, что дети погибнуть могут, а может то и другое и ещё что — но они дали бой.       Глупо думать, что магия — особенно если её чуть больше капли — автоматически делает тебя сильным, могучим и непобедимым.       Но учителя смогли продержаться — страшно сказать — целых четыре минуты, которых не хватало сильным, могучим и непобедимым.       Вот только цена за эти минуты была страшной.       …выгорела эмпатка, сумев пробиться сквозь амулеты и буквально взорвать мозги одному из налётчиков…       … не успел спастись от своего же яда алхимик, всё же забирая с собой ещё одного…       … упали, заливая пол кровью, трое мальчишек, сунувшихся «помочь» …       … словил инфаркт иллюзионист, не завершив атаку…       … травник, до последнего мешавший налётчикам, дожил до помощи — и упал. Его просто не смогли откачать…       Оставшихся в живых нападавших — живыми и взяли.       Фанатики, выкормыши какого-то радикально светлого Ордена.       Школа находилась под протекцией Ковена Некромантов, а значит — была рассадником безусловного зла.       Сестре одного из этих уродов было девять. И она не была некроманткой. Как и никто из обитателей школы.       Орден тогда просто вынесли — он не был особо крупным и сильным.       А если бы даже и был — маги всколыхнулись единым порывом, не делясь на гильдии и звания. Старые и малые, магистры и только вышедшие в «поле» студенты, богатые и бедные, демонологи и природники, придворные чародеи и деревенские знахарки… кто знал — единой волной встали.       Одно дело — неграмотные селяне, спятившие от страха и пытающиеся сжечь его источник. Пусть это даже ребёнок — ужасно, страшно, несправедливо. Но это — единичный случай.       Атака на Школу в Киллиа могла стать прецедентом. Не просто выплеском страха — началом охоты и травли.       Допустить этого было нельзя — и маги сами объявили загонную охоту.       Умников с повешенным языком тогда хватало, а потому к охоте подключились и сочувствующие неодарённые.       Виновные были переловлены и казнены — всё строго по закону, но максимально устрашающе.       Последователей, могущих продолжить «благородное» дело войны с детьми — не осталось.       Но идеи, как говорится, витают в воздухе…       ***       — А мы идём мстить или спасать? — вопрос, так или иначе интересующий всех присутствующих, раздался у меня над плечом, а потом это плечо оказалось укрыто тканью. И второе тоже.       И вообще всю меня мягко заволокло тёмным плащом — очень вовремя, а-то я уже начала зябнуть.       Благоверный, кутая меня в складки и застёгивая где-то под горлом затейливую фибулу, невозмутимо ждал ответа. Что он тут делает — вопрос дурацкий. Это меня могли не позвать — ибо, повторюсь, таких как я, в среднем, семь на дюжину. Но не позвать мужа, одного из трёх сильнейших представителей гильдии? Три «ха-ха» и два «хи-хи». Собственно, можно было только им и ограничится — он бы этот замок с землёй сравнял не напрягаясь.       А вопрос, между тем, задан отнюдь не праздный — за два часа вооружённые фанатики необученных малолеток могли двадцать раз на дольки покрошить, с соусом пожарить и к столу подать. И даже то, что дети, судя по контексту, были живы — не особо успокаивало.       Опять же — два часа, вооружённые фанатики, необученные малолетки.       Я как-то читывала методичку по ведению «мягкого» допроса — и, в переложении на детей, воспоминания вызывают отчетливую дрожь.       Глава неопределённо пожал плечами, мол одно другому не мешает.       Тисс тоже молчать не стал:       — А что мы делать-то будем? — вопрос звучит странно, но только на первый взгляд. Определение стратегии поведения — очень полезное дело. Особенно сейчас, когда все злы, взбудоражены и собираются идти на штурм. И как бы не вышло, что хотели как лучше, а получилось как всегда.       Если детей обидели — то всё понятно. Заравниваем замок до уровня земли, место засыпаем солью, мертвецов поднимаем как зомби, выживших растаскиваем на опыты и органы. Это, как ни жаль, самое вероятное развитие ситуации.       Если кипеш поднят зря и детки там просто гобелены разглядывают — тоже. Вежливо извиняемся, помогаем восстановить разрушенное и удаляемся в закат с молодняком под мышкой. Но это маловероятно — окружающие, почему-то, редко стремятся поддержать твою веру в лучшее.       А вот если деток не обидели, но хотели… вот тут уже возможны варианты. И лучше о них договориться сразу.       Миф о том, что все некроманты — холоднокровные рассудочные мерзавцы придумали те же идиоты, которые сказали, что все целители — кроткие и доброжелательные овечки, а все боевики — долбанутые и взрывные адреналиновые маньяки. Все эти высказывания имеют примерно одинаковый — очень и очень неубедительный — уровень соответствия действительности.       Несмотря на кладбищенский юмор и профессиональную деформацию — горячих голов среди нас всегда было более, чем достаточно.       Глава очень неприятно улыбнулся:       — Если ошиблись — извинимся, — ударение на первое слово отлично демонстрировало отношения нашего Главы к данному варианту. — Если опоздали — то на ваше усмотрение. Если успели — отправим этих «воителей» к королю. С позором.       К какому королю — понятно. Эти вот, в замке, подданные Его Величества Джеремайи Третьего — а я при нём, вроде как, фицияльное лицо.       Но…       — С позором? — я прям всей спиной почувствовала, как муж бровью дёргает.       Глава ухмыльнулся, показал формирующиеся на ладони Чары Состояний и припечатал:       — Без штанов.       ***       Чары Состояний — фенечка из арсенала Целителей Душ. Они помогают закрепить определённую эмоцию как базовую. Обычно эмоции положительные — так лечат хронические депрессии, паранойю, вспышки агрессии.       Чары обычно слабые — сбрасываются усилием воли.       Но тут вся фишка в чём? Хорошее, «конструктивное» состояние — радость, умиротворение, спокойствие — как правило сбрасывать не хочется. Хотя и тут, конечно, попадаются… мышки с любовью к кактусам, мда… но их немного.       А «деструктивные» — отрицательные — состояния просто не дают сосредоточится. Да и, откровенно говоря, большинство разумных очень любит пострадать. Порыдать, по угрызаться — активно, в общем, пожалеть себя, любимого.       Даже если повод не существенный. Особенно если повод несущественный.       А насколько сильно по и так нестабильному сознанию твердолобых фанатиков ударит унизительный марш до самой дворцовой площади — пешком, в портках, под надзором идеологических врагов?       Для нездоровых головой суицид — явление не редкое и где-то даже понятное.       Разбираться не станут.       ***       Некро редко ведут боевые действия — у нас как-то не принято.       А потому действовать большими группами мы не то, что не умеем — не привыкли. Слишком уж мы единоличники. И выпендрёжники.       Но сейчас на кону — дети. Тут уже не до выделываний — а потому каждый подчинялся приказам Главы беспрекословно.       Все заняли позиции, все приготовились.       Глава вышел вперёд…       ***       Вы верите в чудеса? В хорошие, добрые чудеса?       Я вот, кажется, верю.       Потому, что чудеса случаются.       Потому, что на призыв Главы отдать детей — открылись замковые ворота и оттуда не выскочили конные латники с мечами наголо.       Оттуда выбежали дети — здоровые, невредимые и очень довольные.       Их провели по замку, показали гобелены, дали померить доспехи и помахать мечами — сначала настоящими, а потом деревянными, их угостили медвежатиной — она никому не понравилась — и подарили подвески из когтей на шнурочке, объяснили, почему Орден так называется, откуда герб, и ещё, и ещё, и ещё…       Счастья у детишек — полные штаны. Не менее счастливые воспитатели пересчитывают и сигналят — двоих не хватает.       Только опущенные заклинания снова поднимаются — мало ли — и почти смущённо развеиваются.       Из ворот неспешно и степенно выходит Глава Ордена Чайки.       Не от возраста или важности — Глава молодой и — видно — привыкший двигаться быстро и решительно.       Просто два недосчитанных детёныша виснут у него на руках и наперебой что-то рассказывают «дяде Араку».       Идиллия.       ***       – Да, и тут они все, представляешь?       Муж хихикнул.       – Да уж. Слушай, а что это ты такая… непогодная?       Ась?       Муж неопределённым жестом обвёл свой плащ, в который я куталась и мою обнажённую… ну, будем говорить – грудь.       Я задумалась. А и правда – чего это я?       Здесь я оказалась после… вестника, точно!       А вестник я словила… на алтаре у Тисса.       А на алтаре я…       Ларимус Терисс! Плотоядное растение паразит!       – Тисс!!!