heartache

В его сознании даты, события и люди давно путаются местами. Они проносятся вспышками в памяти и гаснут, словно световые сигналы уходящих вдаль кораблей дальнего плавания. Чунмен давно уже перестал считать свои часы. Грибоедовское «счастливые часов не наблюдают», пройденное еще в школе, слишком издевательски бьет по реальности. Очень страшно вести отсчет до смерти. Чунмен открыл глаза, услышав какой-то механический писк. В предрассветных сумерках принимаясь за поиски источника звука, он чуть было не рухнул с кровати (кажется, вчера они все-таки добрались обратно), прежде чем поднял с пола пейджер. Еще вчерашним числом висело сообщение о доноре. У Чунмена будет сердце. Свое собственное здоровое сердце. У него будет шанс на жизнь. Тонкие бледные пальцы задрожали, дыхание сбилось, но ладонь крепко сжала пейджер. Мён обернулся, чтобы разбудить Чонина, но не обнаружил того рядом. Это ведь совсем ничего, да. Чунмен выйдет из больницы и тогда сможет просыпаться каждое утро с Чонином. Чунмен поправится, как ему обещал младший. Дверь открылась, и в палату вошла медсестра с градусником. День начинался так же, как и все остальные, вот только еще недавно умирающий Чунмён сегодня (хотя, вообще-то, вчера) получил право на вторую жизнь. И это повод, чтобы поверить в Бога, поверить в чудо, поверить во все, что угодно. Медсестра протянула парню градусник. Тот вдруг впервые для себя отметил, что эта девушка работает тут не больше недели, что цвет ее волос так напоминает о локонах первой школьной Чунменовской любви и что клен за окном давно пожелтел. Мелочи вдруг стали такими важными, яркими и необходимыми, что больной задыхался от избытка чувств и впечатлений. Словно пыльный холст обмахнули тряпкой, освободив буйство красок и позволив даже прочувствовать цвета кожей. Но он разучился говорить об этом, подобно рыбе, выбросившейся на берег, он только открывал рот, хватая воздух и выдыхая привычные утренние фразы. День начался так же, как и десятки предыдущих. Для всех, но только не для Чунмена. Лухан объявился через пару часов. Он познакомил пациента с анестезиологом, дал несколько указаний и обещал прислать медсестер, чтобы подготовить Мена к операции. Кажется, Чонин узнает обо всем уже после, потому что в операционную его никто не пустит. Такие правила, и, может, оно к лучшему. Чунмена увозят на операцию еще через несколько часов, Лухан смотрит на время: 11:00. Лухан не знает, как там насчет счастливых, но вот он внимательно контролирует время. Операция долгая и тяжелая, но его движения точны и расчетливы. Он делает задержку на несколько секунд дольше только один раз, когда ему приносят сердце донора. Под врачебной маской его зубы сжимаются до скрипа, он втягивает воздух и, выдыхая, принимает в руки чужое сердце. К концу операции практически вся группа врачей уже еле стоит на ногах, только молодой врач, кажется, сможет остановиться, только услышав биение нового сердца Чунмена. И он слышит его. Ровно в 19:45. Лухан переводит дух, лишь теперь выдавая свое волнение, и одобрительно кивает, командуя к завершению операции. Чунмен просыпается на следующий день. Яркий свет реанимационной режет глаза, множество трубок вызывают неприятный дискомфорт, но, когда в голове пищит «ты больше не должен умирать», все вокруг кажется такой ничтожной ерундой. Он снова засыпает, улыбаясь и думая о том, как к новости отнесся Чонин. Ведь он уже наверняка все знает. Второе пробуждение приходит уже поздним вечером того же дня, когда наркоз окончательно сходит на нет, когда сознание проясняется и когда до Чунмена доходит, что такой человек, как Чонин, давно бы мог просочиться уже даже и в реанимацию. Если бы хотел. Чунмен осматривается по сторонам, видит на прикроватной тумбочке конверт, и его новое сердце болезненно ударяется о самые ребра. Что-то не так… - проносится в его голове. Парень не успевает дотянуться до конверта, как дверь открывается. На пороге появляется сияющий всеми цветами радуги Сехун, радостно набрасывающийся на старшего с объятиями. - Хён, хён, хён, - запыхавшись, бормочет Се, ероша светлые пряди Чунмена и намереваясь объятием выдавить душу парня, как пасту из тюбика. - Я сейчас умру от кислородного голодания, - шипит блондин, радостно отстраняясь от своего друга. - Я так рад, я так рад. Я привез тебе подарки, - Сехун подбирает одну ногу под себя, усаживаясь поудобнее на больничной койке. – Как самочувствие? Тебя хорошо кормили? Как ты провел без меня время? - Я…. Чонин обо мне позаботился, спасибо. - Чонин? Чунмён пару мгновений немигающим взглядом смотрит на младшего. Сехун начинает чувствовать себя идиотом и морщится, стараясь припомнить, кто такой Чонин. - Чонин, - вновь звучит имя смуглого парня, который своей улыбкой за неделю обезоружил весь персонал больницы. - Ты с кем-то тут познакомился? Кто это? Новое сердце пропускает удар. Мысли в голове сцепляются в клубок, путаются. Может, Чунмён ошибся и просто выдумал Чонина? Может, Чонин скрыл свое настоящее имя? Он вновь переводит взгляд на конверт и подцепляет край плотной бумаги пальцами. - Сехунни, дай мне десять минут, пожалуйста. Сехун хмурится, но видит всю серьезность настроения старшего и решает оставить свои вопросы на потом. Теперь у них очень много времени, он еще все успеет. Младший выдыхает, послушно кивая, и закрывает за собой дверь в палату. На плотной конвертной бумаге одинокое «Тебе» неровным почерком. Открывать страшно, но дрожащие пальцы открывают конверт. Письмо совсем небольшое. В каждой строчке - благодарности, в каждом слове – квинтэссенция тепла. Глаза Чунмёна застилают слезы, он перестает понимать смысл отдельных фраз, понимая только одно «больше они не увидятся, больше Чонина нет». Дыхание сбивается, ребра жгут кожу изнутри. Датчики, которые должны следить за послеоперационным состоянием больного, начинают верещать, и в палату врывается Лухан. Где-то за ним обеспокоенное лицо Сехуна, но перед лицом парня закрывают дверь хлопком. Лухан шипит от злости, достает шприц и вкалывает в резинку капельницы Чунмёна. Чунмён плачет навзрыд и забывает дышать. Врач садится рядом и крепко прижимает парня к себе. Так крепко, что плечо врачебного халата тут же становится мокрым от слез. Но больной успокаивается. Может, ему просто нужно было это объятие, может, просто уже подействовал препарат. - Вы все знали, да? Лухан молчит, стискивая зубы. Если бы он мог воспламенять предметы, он бы сжег сейчас письмо одним взглядом. - Сколько можно, я хочу знать. Я просто хочу знать правду. Разве это так много? Еще одна пауза, но в этот раз ее уже прерывает сам врач. Лу берет Чунмёна за запястье и слегка сжимает худую руку. - Хорошо, - голос Лухана блеклый, как краска на стенах больничной палаты. Чунмён затихает и слушает. - Чонин был болен. Его мозг медленно умирал. Месяц – это максимум, который он смог бы протянуть, но он не хотел умирать просто так. Он хотел пожертвовать свои органы тем людям, которые этого стоят. Поэтому он и захотел узнать, стоишь ли ты того. Я просил его рассказать тебе все сразу, но Чонин ведь глупый мальчишка, который все равно всегда поступает так, как он хочет. Он зашел слишком далеко, его сердце стало твоим еще до того, как оказалось в твоей грудной клетке. - Он отдал мне свое сердце? - Он хотел, чтобы ты жил. У него не было шансов выжить, но была возможность подарить этот шанс другим. Он был моим другом, так что я бы сделал все, что угодно, если бы мог спасти его. - Этот шанс достался мне слишком дорого, - Чунмён перестал плакать. Дорожки слез высохли на щеках, оставив следы, и пустой взгляд остановился на складке одеяла, сжатого бледными пальцами. - Теперь ты должен жить, чтобы все это было не напрасно. Ты должен быть счастливым за вас двоих. Я не верю в загробную жизнь, но я знаю, чего действительно хотел Чонин. Чунмён молчал. Дверь в палату тихо проскрипела. Сехун боязливо сделал несколько шагов внутрь. - Хён…. Но хён молчал. Он продолжал смотреть в одну точку, втягивая воздух через рот. Сехун поджал губы, выдохнул и впервые за все время их знакомства со старшим стал серьезен. Он слышал все, что сказал врач, и хоть и понятия не имел, кто такой Чонин, смог сам достроить недостающие пазлы в мозаике. - Боль – неизбежная часть жизни. Мне очень жаль, что твоя новая жизнь начинается именно с боли, - Лухан поднялся с койки, не поднимая глаз, тихо произнес «ему нужен отдых» и покинул палату. - Нам придется с этим справиться. - Нам? – Чунмён наконец перевел взгляд. - Боль станет легче, если разделить ее на двоих. В палате воцарилось молчание. Чунмён закрыл лицо ладонями, и его плечи вновь задрожали. Сехун прижал старшего к себе. За окном тихо завыл ветер, и посыпал первый крупный снег.