Идол

Автор не может найти оправдания тому, что не писал так долго. И извиняется за это. Спасибо за все отзывы и за то, что продолжаете читать и ждать. Куроко резко открыл глаза, вырываясь из паутины кошмара. Несколько долгих мгновений ему потребовалось, чтобы окончательно вернуться в реальность и восстановить в памяти все недавние события. Акаши заснул возле его кровати, положив голову на край постели. Куроко нашел бы это весьма романтичным, если бы увидел в какой-нибудь дораме. Но сейчас присутствие бывшего капитана заставляло возвращаться к не самым приятным мыслям. Нет, Тецуя не пытался отрицать очевидное и накручивать себя. Сейджуро узнал о его связи с Кодзири, но при этом не начал презирать, и уже за это Куроко был ему благодарен. К тому же, хоть и казалось, будто прошло несколько дней, даже недель, но на самом-то деле все случилось лишь вчера – и концерт в том числе. Думая о той песне и своем побуждении, Куроко понял, что признал тот факт, что Поколение Чудес ему не безразлично, как бы он усиленно не убеждал в этом то их, то себя. Это не означало, что он тут же бросится к ним, все простит и снова станет безоговорочно доверять. Но и полностью отрезать их от себя он теперь просто не мог. То же относилось и к мирно спящему Сейджуро. Прошлой ночью Куроко принял его помощь, так что было бы глупо вновь возвращаться к тем отношениям, которые он строил у себя в голове последние пару лет, то есть – к равнодушию. Тецуя не считал правильным отрицать произошедшие за ночь изменения. И мысль о том, что Акаши – его шанс избавиться от Кодзири, не представлялась такой ужасной. Неприятный осадок заключался в том, что Куроко чувствовал отвращение, вспоминая некоторые детали вчерашнего дня. Часть его души хотела исчезнуть из этого теплого и безопасного места потому, что ощущала себя чересчур запачканной для окружающей чистоты. Впрочем, к таким эмоциям он привык. И привычка эта была едва ли не хуже самих эмоций. Куроко прекрасно знал, что равнодушие в конечном счете не спасет его, а уничтожит, забрав все чувства и желания. Он старался не подпускать его близко, особенно здесь и сейчас, когда появилась надежда на перемены, но оно все равно подбиралось, пусть и медленно. Куроко хотелось, чтобы Акаши тоже проснулся. Равнодушие отступало от людей. Куроко скосил взгляд на часы, стоящие на прикроватной тумбочке. Было только шесть утра, то есть проспать ему удалось всего пять часов. Да и Сейджуро столько же, так что вряд ли стоило ждать его пробуждения. Смирившись с этим, Тецуя перевернулся на бок, чтобы видеть красноволосый затылок императора. Вскоре он опять заснул. *** Куроко жутко неуютно сидеть вот так в кухне бывшего капитана, которого он еще до вчерашнего дня старался ненавидеть, и пить чай. Да и в принципе сидеть не слишком удобно, но не обращать внимания на ощущения собственного тела Тецуя научился давно. С душой это сложнее. Сейджуро не спрашивал его ни о чем. Они вообще не сказали друг другу ни слова после того, как Куроко проснулся во второй раз и не обнаружил Акаши в комнате. Молчание с каждой секундой становилось более напряженным, и фантом не выдержал его первым: - Кто тебе рассказал? – вопрос показался подходящим, чтобы начать разговор, хотя об ответе Куроко уже догадывался. - Близнецы. Слово прозвучало неправильно. Тецуя всегда называл братьев по именам, в крайнем случае – по фамилии. По его мнению, «близнецы» больше подходило для какого-нибудь неодушевленного предмета. - Когда? – его голос сухой и ломкий. - После концерта. Акаши ведет себя так, что решимость Тецуи довериться ему, такая сильная утром, тает. Сейджуро не смотрит в глаза фантома, отвечает кратко и безэмоционально, и Куроко навязчиво преследует чувство ненужности и отвращения к себе. Когда его группа узнала о том, на что он согласился, он был уверен: они поймут. Они сами выступают на сцене, и сами поступили бы так, угрожай группе распад. И они как никто другой знают, сколь часто в шоубизнесе попадают в безвыходные ситуации. Но сейчас он не вправе ждать такого понимания от Акаши, и единственное обстоятельство, дающее надежду на него, это вчерашний поступок Сейджуро. Тецуя хочет высказать все эти сомнения вслух, но он ограничивается одной лишь фразой, за которой, впрочем, видны и остальные. - Зачем ты приехал туда? Акаши, наконец, поднимает на него абсолютно стеклянный взгляд. Тецуя может разглядеть в чужих глазах свое бледное отражение. Он продолжает верить, что Сейджуро добивается от него чего-то таким образом, а не выражает свое настоящее к нему отношение. - По-твоему, я не должен был? Интонация Акаши опережает лед по температуре (Куроко не считает, что сравнение вышло удачным). - Нет, - утренние мысли определенно нужно забыть. Куроко чувствует, что равнодушие вновь готово завоевать прежние позиции. Если Акаши думает, что его действия всем кажутся ясными и объяснимыми, то он крупно ошибается. Куроко, например, ничего не ясно. – Это тебя не касается. Возврат к прошлой позиции представляется лучшим вариантом. У фантома подрагивают пальцы – чересчур много волнений за последние сутки, чересчур мало снотворного за ночь. Акаши изгибает бровь в притворном удивлении. - Не касается? Что же ты тогда стоял и смотрел, как я избиваю твоего неприкасаемого продюсера? Сказал бы, что тебя все устраивает. Ведь тебя, судя по всему, все устраивает? Слово – удар. Именно так ощущает происходящее Тецуя. Его бьет дрожь, и отчаянно необходимо время, чтобы осознать услышанное и примириться с ним. Куроко не верится. Нет, он не совершил тот же промах, не доверился этому человеку снова, просто… не ожидал. - Все устраивает? – он неосознанно переходит на сиплый шепот. – Все устраивает? Раз ты считаешь, что меня все устраивает, то какого черта ты творишь?! Какого черта лезешь в мою жизнь, принимаешь за меня решения, заставляешь меня чувствовать?! Раз я для тебя еще что-то значу, то почему ты отворачиваешься от меня сейчас, когда я опять начал надеяться? Не нужен – не трогай, почему же тебе так хочется доломать? У тебя такое хобби: рушить все, что у меня есть? Если я вызываю у тебя отвращение, то зачем кидаться меня вытаскивать? После того, что ты сделал, я либо все потеряю, либо добровольно отдам себя в личное пользование. И знаешь, скорей всего второе. Ты находишь это противным? О, это более чем противно! Но ты даже представить не можешь, что для меня Hanabi, тебя не бросали раз за разом те, кому ты доверял! Хотя бы тогда, три года назад, неужели это было невыполнимо – поговорить со мной, пусть наврать, но, черт возьми, не выкидывать, будто мусор, в открытую! Впрочем, зачем возвращаться к этому… А ты вернулся и еще требовал от меня третьего шанса! Разве нет, Акаши? Разве ты не обещал, что этот шанс ты не потратишь зря, разве не рассказывал мне, разве не давал мне надежду?! А теперь что? Разочарован во мне? Да, я грязный и отвратительный, я… - Куроко сбивается, пытаясь восстановить дыхание, и осознает, что плачет. Он ненавидит истерики, особенно свои собственные, но мысль о том, как жалко он выглядит, не помогает остановиться и взять себя в руки. Он грязный и отвратительный, он жалкий и бесполезный, ему следует ненавидеть Акаши, а не унижаться перед ним, и он вовсе не обязан оправдываться, и… Стекло во взгляде капитана исчезает, но Куроко не замечает ни этого, ни того, что Сейджуро встал и подошел вплотную к нему, пока разноглазый не опускается на колени и не берет его за руки. - Прости меня, Тецуя. Мне не стоило так себя вести, но иначе ты бы ни за что не высказал все это вслух. Не признал бы, что все-таки даешь мне – и нам всем – этот третий шанс. А мне тоже порой нужна твердая уверенность, нужны слова. Зато теперь я знаю, что ты действительно доверяешь мне снова, и, поверь, не обману твое доверие и не позволю тебе снова отгородиться от меня, - Акаши терпеливо ждет, не ответа, а осознания этих слов со стороны фантома, и только затем продолжает удивительно мягко и осторожно: - И я… не разочарован. Я могу понять тебя. Куроко долго на него смотрит, и никогда еще глаза напротив не казались Сейджуро такими яркими. *** Такао с трудом заставил себя выйти из дома. Он до сих пор злился на всех и все, а в первую очередь на себя, за проигранный матч. И за необходимость исполнять чертово обещание, данное сгоряча. И за очень-очень многое, начиная с событий трехлетней давности. В общем, день не удался с самого начала. А еще он слегка боялся предстоящей встречи. Мидорима стал каким-то непривычным, неправильным, слишком похожим на того, кого Такао не раз рисовал себе в мыслях во время учебы в Сютоку. Кого надеялся однажды отыскать в непрошибаемом снайпере. Кого теперь не хотел видеть и перед кем ни за что не станет снова натягивать улыбку. Такао боялся сдаться и позволить увлечь себя. Он ускорил шаг, увидев подъезжающий к его остановке автобус, и успел нагнать его как раз вовремя, чтобы вскочить в задние двери. Шинтаро назначил встречу в парке Эйки, и Такао мог лишь гадать, куда именно они отправятся потом. В кафе? В кино? Нет, этому точно не бывать – в конце концов, они не влюбленные старшеклассники. Хотя, насчет влюбленных Казунари уверен не был. Слова, сказанные Мидоримой в доме близнецов, не выходили у брюнета из головы. Я все еще люблю тебя. Такого Такао не представлял даже в самых глупых и радужных мечтах. Шинтаро изменился, и то, что он, спустя три года, говорит нечто подобное, заставляло задуматься. Вряд ли это была издевка или шутка. И то, и другое вписывалось в характер Мидоримы меньше, чем понятие о любви и привязанности. Это приводило к логичному выводу: Шинтаро не врал. И Такао злился сильнее прежнего. Действительно, так сложно было признать свои чувства тогда! И так просто – уехать, поставив перед фактом, разорвать любые связи. А затем вернуться и заявить – я соизволил полюбить тебя, так что бросайся сейчас же мне на шею. Мидорима не спрашивал, есть ли у Такао ответные чувства, не поинтересовался, чего хочет он. Шинтаро, видите ли, уверен, что Казунари на него не наплевать. И худшее из этого – то, что Казунари правда не наплевать. Но слово свое придется держать в любом случае. Такао раздраженно уставился в окно. Токио уже проснулся: повсюду на тротуарах спешили люди в отглаженных деловых костюмах, с портфелями для бумаг и одинаковыми лицами. Такао становилось тошно от идеи, что когда-нибудь и он превратится в офисного червя и погрязнет в рутине. Да, лучше отвлечься на свое далекое серое будущее, чем на близкое цветное. До парка он доехал в столь же мрачном состоянии. Мидорима, стоявший в двух шагов от остановки, тоже не обрадовал. Не то, что раньше, когда он мог улыбаться этому человеку, несмотря на собственные проблемы и настроения. Пожалуй, он смог бы так и сейчас, не будь в их отношениях разрыва. Мидорима тогда учился бы в том же университете, и Казунари бы с трудом успевал за ним во всем – и в баскетболе, и в учебе. В какой-то степени отъезд Шинтаро в Америку помог Такао начать жить в первую очередь своей жизнью. В какой-то степени это было лучше, чем любое другое будущее. В парк они вошли молча. Это место всегда отличалось малолюдностью и тишиной, и извилистые старые аллеи тянулись вглубь, к реке, полупустые. Их неухоженность радовала глаз: не запущенные, но и не такие идеально подстриженные деревья и цветы, росшие в произвольном порядке, а не высаженные ровными рядами. В воздухе пахло исключительно весенним ароматом. Такао вспомнил, что совсем скоро должна расцвести сакура – через неделю или полторы, не больше. На некоторых деревьях уже показались маленькие розовые бутоны. В общем, если Мидорима все-таки превратился в романтика, то ему следовало выбрать для их встреч следующую неделю. Гулять по парку во время цветения сакуры. Такао, может, и оценил бы. И долго они будут играть в молчанку? Он-то непротив, но… - В Америке много таких парков. Правда, сакуру и прочее там не найдешь. - Да, давай, расскажи мне, как здорово в Америке. - Раз у тебя есть более подходящий способ начать разговор… - Теперь это твоя обязанность. - Ты изменился. - Неужели? А я и не заметил. - Не прекратишь язвить? - Нет. Игра в молчанку и то выглядела менее глупой. Но, вопреки ожиданиям Такао, говорить с Мидоримой было легко и вместе с тем необычно, ново. У Казунари не возникало чувство дежа вю, и происходящее ни капли не походило на прошлое. Злость никуда не исчезла, просто объект, на который она была направлена, оказался не таким, как Такао представлял. Прежний Шинтаро бы не сделал ничего, что сделал Шинтаро нынешний. Казунари изменения удивляли и нравились. Он смотрел на снайпера и видел человека, которого стоило уважать. Это сложно объяснить. Три года назад он увлекся Мидоримой, непробиваемым, холодным, гениальным баскетболистом, чьи улыбки хотелось ловить и коллекционировать. Три года назад он и сам отличался от себя сейчас. Они оба изменились (кажется, эту мысль он озвучивал сегодня не один раз), и их изменения, произошедшие именно потому, что они расстались, теперь совпали друг с другом, как совпали их прошлые личности. Но, конечно, Такао не собирался прощать его. - Ты позвал меня сюда, чтобы погулять по парку? Да, фантазия у тебя никогда не блистала, но не настолько же… - Зачем бы я тебя сюда ни позвал, ты обязан прийти. Не скажу, что победа была в полной мере моей, но условия от этого не меняются. - Она не твоя и в принципе. Тебе лишь повезло, что ваш император разозлился. - Повезло? О, нам повезло, что он разозлился не на нас. Я видел его таким впервые. Есть догадки? Думаю, это связано с кем-то из вас. - Из нас? Ты говоришь так, будто мы как минимум сборище сектантов. - Хорошо. Связано с Куроко. - Я не в курсе, да и в любом случае… - У тебя нет ни причин, ни желания рассказывать мне. - Да. Но я действительно не знаю. Кстати, ты болел чем-то серьезным в Америке? - С чего ты взял? - Больше десяти слов за пять минут, Мидорима. Ты превзошел сам себя. - Как смешно. - Но это правда. - Все меняется. - Меняется. Изменения. Да это уже слова дня. Шинтаро не ответил. Казунари привычным жестом откинул челку. Они шли медленно, и река едва виднелась в конце аллеи. - Ты поступил в Токийский университет. Куда после окончания? - Не знаю. Примкну к лиге офисного планктона. - Не планируешь профессионально заняться баскетболом? - Нет. А ты попрощался с мечтой стать врачом? - Не с мечтой. С взвешенным и разумным стремлением. Такао удержал готовый сорваться с языка вопрос о том, с каким клубом Поколение Чудес заключит следующий контракт. - Ясно. Я могу быть свободен, когда мы доберемся до противоположного берега, или мне нужно будет вернуться с тобой сюда? - Я подумаю. - Ты провалил свидание. - Оно пока не закончилось. Полчаса прошло. - Не рассчитываешь ли ты, что я собираюсь терять свое время с тобой до вечера? - Я рассчитываю, что ты сдержишь обещание. Семь дней. Семь полных дней. - Вот значит как.. ну хорошо. Поскучаем. И все же я не понимаю, чего ты ждешь. Чуда не произойдет. - Чуда? - В дорамах и фильмах героев сталкивают и сближают чудесные удачные обстоятельства. Например, неожиданно появляется третий злой персонаж, который заставляет их осознать свои чувства или проникнуться, наконец, симпатией. - Не знал, что ты смотришь подобное. - У меня есть младшая сестра, Мидорима. - Не оправдывайся. - И не пытаюсь. И вообще, где твой талисман дня? Или мы гуляем в парке потому, что тебе нужно сегодня находиться на природе? - Я не брал талисман. Такао чуть было не остановился от неожиданности. - Небо упало на землю? Нас ждет метеоритный дождь? Конец света? - Ты успел заметить, что ни чудо, ни удача мне не помогут. - Все, стоп. Кто ты, и что сделал с Мидоримой? – Такао понял, что с его стороны эта фраза была ошибкой, до того, как договорил. Он мог бы отреагировать так раньше, когда виделся с Шинтаро минимум шесть раз в неделю и утверждал, что близко с ним общается. Он мог бы сказать такое другу. «Докатились. Еще бы улыбочку и тон повеселей – и вот, готово, прежний влюбленный я, во всяком случае, точная внешняя копия». - Хотя плевать, - вышло чуть более резко и зло, чем Такао хотел. Эта перемена не ускользнула и от Мидоримы. К реке они добрались в тишине, которая была дольше и напряженнее, чем предыдущие паузы. Такао ощущал ее почти физически. У берега они свернули влево, и шли вдоль воды, пока из-за поворота не показался мост. В этой части парка чаще встречались прохожие, а иногда и парочки, но все же по сравнению с шумными парками и скверами в центре города здесь царило спокойствие. На другом берегу за мостом начиналась широкая главная аллея, по краям ее стояли уличные магазинчики и несколько кафе, из тех, где столики спрятаны под большими зонтиками, и полом служит каменная плитка. Мидорима направился к самому близкому. Казунари не возражал – да и выбора у него не было. Шинтаро заказал бутылку саке. Такао, усмехнувшись, спросил: - Ты решил меня напоить? - Может, и так. - Это финиш, Мидорима. Я обещал провести с тобой неделю, но это не значит, что я буду есть и пить по твоему усмотрению. Зеленые глаза за стеклами хитро блеснули. Такао помнил этот блеск. - Что ж, если ты теряешь самоконтроль после пиалы саке, то закажи себе лимонада. - Не думаешь ли ты, что я снова поведусь на твои провокации? - Провокации? О чем ты? Разве я не прав? Брюнет по натуре отличался азартом, а Мидорима предлагал ему сыграть, причем именно хитрость и этот самый контроль определяли победителя. Да и раз он обязан проводить время в обществе Шинтаро целую неделю, то к чему отказываться от развлечения? К чему делать вид, будто бы ему действительно наплевать на него? Если к вечеру он останется достаточно трезвым, а Мидорима станет достаточно пьяным, то завтра он будет торжествовать. Если же наоборот… в конце концов, Казунари студент, ему не привыкать. - Две бутылки саке и один коньяк.