Идол

Аомине волновался. Это чувство было для него непривычным и странным. Неправильным. Оно казалось легким, и Дайки надеялся, что умело скрывает его за своим обычным, скучающим выражением. Он даже немного завидовал Кисе, который не волновался ни о чем. Но вместе с тем его волнение было скорее радостным. Аомине не знал, как Акаши удалось помириться с Тецуей так быстро и так просто, да еще и переселить его к себе. Догадки, конечно, были, но Дайки предпочитал не догадываться о том, о чем капитан не желал рассказывать прямо – в этом случае чрезмерная проницательность могла вылиться в проблему. Потому Аомине принял это, как факт, и теперь этот факт вызывал в нем то самое, жутко-счастливое волнение и предвкушение встречи, смешанное со страхом. Он видел Куроко вживую всего лишь четыре раза, причем в двух из них фантом находился на недосягаемом для зрителя расстоянии – на сцене. И потому Аомине не успел еще рассмотреть все изменения, объяснить их себе и не удивляться. А изменений было много, от мелочей до того, что он когда-то считал неотделимой частью своей тени. Так много, что он боялся вдруг увидеть совершенно незнакомого человека. В какой-то степени, на уровне интуиции, он знал, что такого не случится, что в сущности Куроко все тот же, но все равно боялся. Позади Дайки лениво шагал Мурасакибара, шелестя конфетными обертками. В этом тихом шелесте Аомине видел отражение собственного волнения. Центровой часто проверял телефон – так часто, что это казалось больше нервным, чем необходимым – и Дайки прекрасно знал, от кого именно он ждет сообщения. В последнее время Ацуши вообще будто бы стал серьезнее. Это не заметил бы посторонний, но им всем это бросалось в глаза – и все понимали, что даже для Мурасакибары, которого было так легко прощать, одного примирения явно было недостаточно для того, чтобы наладить отношения. Это было все равно что получить разрешение прикасаться к полуразбитой вазе, но ведь ее нужно было еще и склеить – аккуратно и постепенно. Кагами отставал на несколько длинных шагов. Он плелся, не поднимая глаз от тротуара и не переставая хмуриться. В отличие от остальных, он не был связан такими прочными и старыми узами, которые связывали Поколение Чудес – то, первое Поколение. Отсутствие этих уз одновременно усложняло и упрощало его отношения с Куроко, но сам Кагами явно думал о худшем из вариантов. И волновался. Вот уж кому Аомине не завидовал. До дома Акаши оставалось около десяти минут, когда их нагнал звонкий голос Момои. Девушка перебегала дорогу чуть впереди и, как всегда улыбаясь, махала им рукой. Аомине вяло, но все же помахал в ответ, чего никогда бы не сделал раньше. Он едва ли тесно общался с ней эти три года, хоть она и звонила. Но их короткие телефонные разговоры были больше похожи на повторяющийся ритуал, чем на настоящее желание поговорить: Дайки не любил телефоны, не любил такое общение, и оно никогда не удавалось ему. И только сейчас, после трех лет, буквально за те последние несколько дней, прошедшие с их встречи, он почувствовал, как ему не хватало Сацуки. - Дай-чан! – и даже эта привычка выкрикивать его имя не казалась ему такой раздражительной. – Мурасакибара-кун, Кисе-кун, Кагамин, - Момои улыбалась всем. – Как я рада, что вас встретила, а то я не слишком хорошо запомнила, где живет Акаши-кун. А Мидорима-кун не с вами? Она говорила быстро и легко, словно они виделись каждый день – и неделю назад, и две, и месяц, и вообще весь этот год. Аомине знал, что это совсем не так, что это не получается у нее естественно и просто, что это требует от нее усилий. Она не делала вид, что все нормально – она действительно хотела сделать их «всё» нормальным. - Он с Такао. Но он придет. - О, Казу-кун тоже будет? – спросила девушка и тут же, не дожидаясь ответа, продолжила: - Ладно, ведите меня, что ли. И расскажите мне что-нибудь, а то мы с вами так и не поболтали, кроме Дай-чана, конечно. Кагамин, я видела ваш матч, почему ты все время сидел на скамейке? Момои тоже училась в Токийском университете и помогала его команде также, как когда-то помогала Поколению Чудес и Тоо. Кагами, цепляясь за возможность отвлечься, принялся объяснять их новый принцип игры. Разговор в итоге завязался быстро – вначале в объяснения встрял вездесущий Кисе, потом и сам Дайки, а после втянули и Мурасакибару, сбросившего свою апатию ради неожиданной встречи. Они все скучали. Присутствие Сацуки успокаивало, равно как и ее умение заводить разговоры. Значит, они хотя бы не будут страдать от неловкости и неспособности начать. С Мидоримой и Такао они столкнулись у подъезда. *** На несколько часов раньше. Заброшенные дома в Америке пахли дешевой выпивкой, не менее дешевым табаком и, если особенно не повезет, - блевотиной. Запах ничуть не романтичный и едва ли приятный, но и он не мог лишить эти места особой красоты. Не мог появиться на старых крышах или неработающих эскалаторах. Не мог испортить странное чувство нереальности, которое всегда вызывал полуразбитый пол с пробивающейся между плитами травой. Мидорима просто не замечал запаха, словно тот не был частью стен. Но заброшенные дома в Японии пахли пылью и тишиной, и Шинтаро впервые наслаждался каждым вдохом. Здание было ветхим и расшатанным, но относительно безопасным. Раньше здесь был завод, но едва ли можно было угадать теперь, какой именно. Ленты конвейеров, лестницы, подвалы и склады – все было теперь открыто, доступно и помечено сотнями надписей, кричащих со стен. Такао шел позади Мидоримы. Пока они добирались до завода, он уже исчерпал весь свой запас язвительных комментариев, которые Шинтаро встречал с неизменным спокойствием. Он давно привык к такому отношению со стороны своей команды, считавшей его любовь к заброшенным местам очередной странностью. Мидорима и сам себе не мог объяснить это чувство. Ему просто нравилось иногда приходить туда и просиживать по несколько часов в полном одиночестве. Больше того – это было ему необходимо. Но сегодня все отличалось. Сегодня он был не один. Осторожно переступая через обломки и мусор, они дошли до массивной железной двери, полуоткрытой и разрисованной до того, что первоначальную серую краску почти нельзя было разглядеть. Толкнув ее, Шинтаро тут же пожалел об этом: режущий скрип вызвал желание зажать уши и вмиг сделал атмосферу заброшенности еще мрачнее. Такао за его спиной поежился. Зал, в который они попали, был заставлен пыльными пустыми стеллажами. Раньше здесь, видимо, хранили продукцию, но теперь на полках валялся все тот же мусор и множество старых вещей, вроде одеял или одежды. - Такое чувство, что здесь кто-то жил, – полувопросительно протянул Такао. - Так и есть. В таких местах часто живут бездомные. Или просто те, кому это нравится. - А это кому-то нравится? - Кому-то – да. - Но не тебе? – Шинтаро, не оборачиваясь, услышал улыбку в чужом голосе. - Нет, не мне. Если это тебя волнует. - Не волнует, – Такао отвечает по инерции, без прежней злобы и раздражения на себя, какое появлялось, когда он начинал вести себя по-старому, когда понимал, что такие вещи до сих пор его трогают. Тишина, как ни странно, ничуть не мешала. Мидорима мысленно рисовал карту завода, увиденную на малоизвестном сайте о «других» достопримечательностях Токио. Такао оглядывался по сторонам. Ряды стеллажей тянулись до противоположной стены, высокие, с узкими проходами, по одному из которых они шли. Будь сейчас не утро, а вечер или даже полдень, когда солнце не дотягивалось до узких окон вдоль одной из стен, место по праву можно было бы назвать жутким. Больше того – уже сейчас, несмотря на тусклый свет, серые грязные полки выглядели жутко и создавали ощущение ловушки, небезопасности. Хотя, Казунари скорее удивился бы, если бы в таких местах вообще можно было бы чувствовать себя в безопасности. - Долго еще? – вопрос сорвался сам собой, до того, как Такао успел подумать. - Не знаю.. – Шинтаро пытался вспомнить самый короткий путь из существующих. – Если мы пойдем по обычной лестнице, то будет дольше. Если поднимемся по пожарной в следующем зале, то доберемся минут за пять-десять. - Лестница? А куда мы, собственно, идем, раз нам нужна лестница? - На крышу. Обычно в крышах заводов не было ничего интересного. Они просто не могли соревноваться с крышами многоэтажек, и всем, что можно было разглядеть с них, были те же бетонные стены и рекламные щиты. Но этот завод находился почти загородом, и одна из его четырех внешних стен упиралась в лес с мелкой и грязной речкой, которая при всех своих недостатках, сверху смотрелась более чем гармонично. Вид полуразрушенного второго корпуса, стоящего в стороне, дополнял картину, превращая ее в кадр из постапокалиптического фильма. Конечно, Мидорима не мог судить об этом объективно, ведь ни разу до этого здесь не был. Он даже немного боялся, что вид может разочаровать – не столько его, сколько Казунари, и потому чувствовал себя ребенком, мучительно боящимся услышать неодобрение взрослого. Ряды стеллажей оборвались совершенно неожиданно, открыв небольшое пустое пространство до стены, выглядевшее одновременно заброшенным, как весь завод, и обжитым. Чувство, что здесь кто-то жил, неприятно щекотало нервы, но Шинтаро успел привыкнуть к нему еще в Америке, где легко можно было наткнуться на бомжей и пьяных подростков. Дверь в следующий зал была выломана, судя по всему – давно, и теперь валялась где-то справа от проема. Еще несколько массивных стальных дверей, наглухо закрытых, скорей всего вели в технические помещения, нечасто открываемые и при работе завода. Они нагоняли мрачность и легкий страх, словно это здание в прошлом было не одним из самых обычных токийских заводов, а тюрьмой. - Жутковато, да? – даже голос Такао прозвучал неестественно тихо и напряженно. – Ты уверен, что тебе это нравится? В вопросе не было сарказма, как накануне, когда Казунари только узнал об увлечении снайпера. Сейчас он спрашивал не столько об его уверенности, сколько о причине. - Да. Это почти так же, как играть в баскетбол. Чувствуешь себя живым. Лишние мысли не лезут в голову. - Лишние мысли? О чем это? – Такао не казался слишком заинтересованным в ответе, но что-то в его интонации отдавало легкой напряженностью. - В основном о тебе, – слова сорвались сами, но Шинтаро не сожалел о них. Казунари не удивился. Он давно решил для себя, что никакие слова Мидоримы больше не должны удивлять его или вообще заставлять что-то испытывать, но сейчас болезненное желание продолжить разговор и еще что-то, неопределенное и острое, кололось в груди, несмотря на все решения. - Почему обо мне? – губы против воли скривились в невеселой усмешке. – Раньше ты не отличался таким вниманием к моей персоне, хотя я и был достаточно навязчив. Мидорима на секунду потерялся – та простая фраза, которую он никогда бы не сказал раньше и которую смог с такой легкостью сказать Такао при первой встрече, теперь опять не желала поддаваться. Три обычных слова давили слишком тяжелым грузом – от него мучительно хотелось избавиться, но сомнения сейчас мешали едва ли не так же, как гордость и замкнутость – в прошлом. - Потому что я люблю тебя. И это нормально – думать о человеке, которого любишь, – после этих слов стало слишком чисто, будто все, что было, весь мусор и пыль просто вымели из его души. Он не чувствовал ни волнения, ни ужаса, ни восторга – ничего из того, что обычно чувствуют влюбленные люди. Наверное, эти чувства бы принесли ему немало приятных или неловких моментов, если бы он признался Такао три года назад. Но теперь любовь не была какой-то новой, странной частью его жизни, теперь она стала ровным, сильным и уверенным чувством, от которого он не собирался отказываться и которому давно не удивлялся. Казунари молчал. Чужие слова всколыхнули не только старые, закопанные эмоции, но и новые. Ему пришлось стиснуть зубы, чтобы не заговорить. Он и сам не знал, какие именно фразы были готовы сорваться, но понимал, что они не будут ни правильными, ни нужными. Поэтому Такао молчал, изо всех сил стараясь утихомирить чувства, настолько противоречивые, что он не мог до конца осознать их. Пожарная лестница появилась сбоку от захламленного станка совершенно незаметно, так, что Шинтаро точно пропустил бы ее, если б не искал ее целенаправленно. Ржавая, но на вид довольно крепко прибитая к стене, она заканчивалась открытым люком, из которого пробивался тусклый, рассеянный свет. Точь-в-точь из фильма или манги. Нижних перекладин не было, а по одному взгляду на верхние Мидорима понял, что даже он не достанет туда. Оглянувшись, он быстро нашел решение: большой железный ящик. Несколько похожих уже попадалось им на пути – скорее всего, многочисленные посетители растащили их за все эти годы, что завод был заброшен. - Помоги мне перетащить его. Такао перевел на него тяжелый, нечитаемый взгляд, но тут же снова отвернулся и подошел к ящику. Вдвоем они поставили его под лестницей. Мидорима полез первым. К ржавым, грязным перекладинам было неприятно прикасаться, и Шинтаро боялся представить, как будут выглядеть его ладони, а в особенности обматывающий пальцы белый пластырь, после такого подъема. Но, по крайне мере, лестница под ними не шаталась и вообще создавала ощущение надежности, довольно редкое для таких мест. Оказавшись наверху, Шинтаро быстро выбрался на крышу и замер, оценивая вид. Солнце сияло над лесом, заставляя воду в реке блестеть и переливаться, а чуть правее разрушенный корпус поднимался над деревьями. Что-то нереальное, неправдоподобное было во всем этом, что-то, слишком резко выбивающееся из облика Токио, но вместе с тем подходящее ему. Атмосфера заброшенности здесь не была ни мрачной, ни загадочной, как внутри самого завода, как внутри любого не используемого здания, принадлежащего людям. Она была светлой, словно они наткнулись на руины старого храма, поросшие зеленью и выбеленные на солнце, созданные другой цивилизацией, а потому не вызывающими ничего, кроме легкой тоски. Такао, выбравшись из люка, тоже стоял молча, и Шинтаро почувствовал то непривычное волнение, которое не оставляло его весь сегодняшний день. Ему хотелось спросить, нравится ли Казунари это место, но, хоть вопрос и был простым, его причина казалась снайперу совершенно детской. Но при этом не менее сильной. Когда Мидорима уже готов был высказать вертевшиеся в голове мысли, Такао неожиданно заговорил сам: - Здесь красиво, – его голос звучал глухо и напряженно, но этого хватило, и глупое волнение Шинтаро, наконец, успокоилось. Но взамен ему пришло предчувствие, вызванное интонацией и оттенком чужого голоса. Предчувствие важного разговора, в котором уже не он будет выражать то, что давит. Казунари в два шага достиг края, где спокойно сел, свесив ноги вниз. Прежде чем присоединиться к нему, Мидорима на секунду застыл, вглядываясь в спину Такао, в отросшие черные волосы, доходящие до плеч, в острые плечи, обтянутые кожаной курткой, и вцепившиеся в угол крыши пальцы, до абсурда белые. Странное сочетание. Лучшее из всех. За три года Шинтаро привык к этому чувству – чувству почти необходимости в присутствии рядом этого человека, такому острому из-за того, что необходимость так и оставалась неудовлетворенной. Но теперь он ощутил его еще острее, за короткое мгновение в сотый раз убеждаясь в том, что ему нужен Такао. Здесь, сейчас, всегда. Подавив навязчивое желание прикоснуться, Мидорима сел рядом с Казунари. Ветер был совсем слабый, а высота – всего несколько этажей по меркам обычного здания, так что ни страха, ни даже приятного ощущения риска не было, хоть побитый, заросший травой асфальт внизу и казался довольно далеким. Солнце, еще утреннее и потому не слишком яркое, все равно заставляло щуриться, и Шинтаро предпочел не поднимать взгляд выше, на застывший весенний лес. Такао же яркий свет словно и не чувствовал – запрокинув голову, он смотрел на небо, и Мидориме стоило больших усилий не обращать внимания на бледную кожу и острый кадык. - Я не понимаю, – слова Казунари были ожидаемы, но среди окружающей их тишины прозвучали резко и странно. – Зачем ты это делаешь? Весь этот бред с пари и свиданиями – зачем они? - Я уже говорил, что… - Нет, нет, нет. Я серьезно. Мы разошлись весьма давно, так зачем ты пытаешься что-то вернуть? Ты не думал, что лучше будет оставить все как есть и дальше идти каждый своей дорогой? - Думал, – после недолгих колебаний все-таки сказал Шинтаро. – Но, как видишь, эта идея мне не понравилась. Чтобы идти своей дорогой, нужно забыть, выкинуть из головы. Я пытался сделать это три года, и у меня ничерта не вышло. - И поэтому ты решил, что у меня ничерта не вышло тоже? – слабая злость мелькнула в чужом голосе и отразилась на лице, но через секунду Такао продолжил так же спокойно. – Немного эгоистично – вмешиваться в чужую жизнь. - Если тебе плевать на меня, то ничего страшного я в твоей жизни не изменю. Если нет, то я считаю, что у меня есть право в нее вмешиваться. Казунари промолчал, но Мидорима заметил, как белые пальцы сжались в кулаки то ли от гнева, то ли от попытки сдержать эмоции. - Если тебе хочется наорать на меня, ори. - А если мне хочется столкнуть тебя вниз? - Вперед. Услышав это, Такао усмехнулся и полувопросительно взглянул на Шинтаро. - Что это? Смирение и принятие своей участи, да? Готовность погибнуть от моей руки? - При условии, что тебя потом замучает совесть. - Не надейся. Напряженная тишина повисла между ними на несколько минут. Пальцы Казунари все также были крепко сжаты, а в глазах желтыми искрами вспыхивала злость, которую он безуспешно старался унять. И Шинтаро решил заговорить первым. - Ты бы не начинал этот разговор, если бы тебе было плевать на меня. На то, что между нами. В ответ Такао только отвернулся, изо всех сил пытаясь справиться с собой. Ему нужно было хотя бы две минуты, чтобы успокоиться, и Мидорима, почувствовав это, не стал продолжать. Когда Казунари, наконец, ответил, Шинтаро потребовалось пара секунд, чтобы осознать этот ответ. - Нет, не начинал бы. - Тогда почему ты спрашиваешь, зачем я хочу вернуть это? Почему не позволяешь мне ничего возвращать? Почему так уверен, что мы не можем попробовать… сначала? – Мидорима не ожидал от себя стольких вопросов: они сорвались сами, опередив его мысли. - Потому что я не доверяю тебе, – слова показались Мидориме жутко холодными. – И дело не в том, что три года назад ты уехал в Америку – в конце концов, между нами ничего определенного тогда не было, фактически мы оставались просто сокомандниками. И конкретно мне ты тоже ничего не был должен. Но… Куроко. То, как вы поступили с ним – второй раз, понимаешь, уже второй раз – то, что вы его предали… Это ужасно, – фразы, которые отражали его собственные мысли, резали вдвойне больнее, будучи озвученными кем-то другим. Шинтаро не мог ни отрицать их, ни оправдываться. – И я не могу доверять человеку, поступившему так пусть и не со мной, но с моим другом. Я видел, что вы с ним сделали, и я не хочу однажды прочувствовать это на себе. Не зная, что сказать, Мидорима привел единственное доступное ему возражение: - Но Тецуя простил. - Да. Он удивительный человек. Я не такой. Долгое, полное сомнений и страха мгновение, Шинтаро просто смотрел вперед, прямо на бьющее в глаза солнце. Потом он перевел взгляд на Такао, и решение пришло само, уверенное и абсолютно правильное. - Что мне сделать, чтобы заслужить твое доверие? Удивление отразилась на лице Казунари так явно и чисто, что Шинтаро не смог подавить улыбку. - Доверие ведь можно заслужить. Или ты думаешь, что в нашем случае это неосуществимо? Я понимаю, почему ты не доверяешь мне сейчас, но разве это означает, что ты не будешь доверять мне больше никогда, ни при каких условиях? - Я.. – на этом Такао замолк, не зная, что ответить. - Я не прошу тебя говорить сейчас. Я в принципе не имею права тебя о чем-то просить, но… просто подумай об этом. - Я подумаю. Вообще, Такао никогда не любил такие ответы ни давать, ни слышать. Они казались ему слишком натянутыми и некрасивыми: создавалось чувство, будто от человека хотят поскорее отвязаться. Или будто все уже решено, но кому-то для развлечения хочется продлить чужую неуверенность. Но теперь эти слова прозвучали совсем иначе, даже правдиво. Более того, они сгладили весь их разговор, не оставив осадка или желания быстрей уйти – тишина после них была уютной и правильной. Солнце, поднимающееся по-весеннему быстро, уже стояло почти над их головами – так, что не приходилось щуриться, смотря вперед. До завода, находящегося не очень далеко от трассы, тем не менее, не долетало ни звука – отчасти потому, что по этой трассе машина проезжала раз в полчаса, а то и реже. Это безмолвие, почти невозможное столь близко к городу, делало окружающий вид вдвойне нереальным. Болтая ногами в воздухе, Такао неожиданно почувствовал, что его настроение стремительно повышается. Разговор не только помог выпустить эмоции, но и как-то упростил их отношения – во всяком случае, на сегодня. И от этого стало легче. Казунари помнил такое настроение – настроение из прошлого, из того прошлого, когда у них заканчивалась тренировка, и Такао, ни на секунду не замолкая, пытался затащить Шинтаро в кафе или в парк, или еще куда-нибудь, или просто говорил, почти не дожидаясь ответа. Он давно уже не испытывал такого оживления, разве только иногда, гуляя в компании Куроко или Химуро, с которыми вел себя легко, так как они были людьми из этого самого прошлого. Теперь же с языка готовы были сорваться и старое прозвище, и множество других слов, но все их Такао удалось сдержать. Он не хотел показывать свою внезапную радость Мидориме: радоваться и вспоминать прежние привычки без явного повода было бы странно, а потому Шинтаро пришлось бы искать этот повод – повод, который и сам Казунари не мог четко сформулировать. Ему всего лишь стало легче. *** Куроко не знал, сколько времени прошло. Просто в какой-то момент им пришлось отстраниться – не хватало воздуха. Но ненадолго: Тецуя потянулся к чужим губам снова, и их личное волшебство продолжилось, и так, кажется, повторялось не раз и не два – Куроко не мог сказать ни точно, ни приблизительно. В какой-то момент он почувствовал, что Акаши уже не обнимает его, а нависает сверху, но в этом не было ощущения ловушки, которого он ждал и боялся почувствовать. И все же, разорвав очередной поцелуй, он не позволил Сейджуро продолжить, упираясь ладонью в его тяжело вздымающуюся грудь, – сейчас было совсем не подходящее время. Красные глаза, полуприкрытые от удовольствия, смотрели в его собственные, и такого взгляда – такого откровенного взгляда – Куроко никогда прежде не видел у Акаши. И не думал, что увидит. Это было слишком невозможно – чтобы Сейджуро смотрел на него так. Словно он – драгоценность. Словно он важен. Словно он любим. Дверной звонок вбивается в их тишину оглушительно и резко. Перед тем, как идти открывать, Акаши все-таки целует его еще раз. Автор извиняется за долгое отсутствие и благодарит всех за отзывы. Они действительно вдохновляют)