***
Сознание возвращается неожиданно быстро, обрушивая на Люсьена образы и звуки, слишком яркие… через чур громкие… Когти впиваются в ладони, не его, но Клауса Майклсона, чье тело теперь новый дом для ЕГО души. Вот только убрать чертовы когти не получается, как и заглушить сводящий с ума шум, в котором он не в силах разобрать и слова, а между тем клыки раздирают десна, жажда, сильнее которой он еще не испытывал раздирала горло не позволяя сосредоточиться, и как финальный аккорд этого дьявольского блюза: адский коктейль собственных эмоций, приправленный яростью оборотня. — Какого черта? — хрипит Люсьен, не в силах встать с колен, борясь за вздох… все оказалось слишком… — Люсьен, друг мой, глупо верить, что пересев с трехколесного велосипеда на гоночную машину ты превратишься в победителя формулы один, — шаги оглушают Люсьена подобно раскатом грома, а голос, его собственный голос, наполненный гневом и злорадством, и той самой, непередаваемой интонацией "Вы все лишь пыль под моими ногами" Клауса Майклсона. — Но мы обсудим твое безрассудное поведение, немного позже. Пей, — сильные руки приподняли его голову, раствор волчьего аконита и вербены обжег горло. — Пей, глупец, если ты превратишься в таком состоянии, стать опять человеком уже не сможешь, — легко удерживая его голову, шипел Клаус.***
Второе пробуждение было более… сознательное. Циркулирующие по его венам травы ослабили сверхспособности лишая сил, но проясняя мысли. Несмотря на то, что он был подвешен на цепях посреди особняка Майклсонов, Люсьен улыбнулся — все получилось, а управлять полученной силой он научится, со временем. — Говорят, что подражание — высшая форма лести, — будничным тоном заявил появившийся в поле зрения Люсьена Клаус. Майклсовская усмешка на лице Касла выглядела чуждой и немного комичной. — Что ж, похоже ты вывел лесть на совершенно новый уровень. — Я победил, — выплевывает Люсьен. — Я рад, что тебе по крайней мере хватает мужества признать истину в моих словах, — продолжил глумиться Клаус. — Должен признать, твои попытки вернуть меня довольно забавны. — О том, что ты любишь лишь самого себя, мне до подлинно известно, — слова оставляли горький привкус на языке, отдаваясь привычной болью в сердце. — но почему, скажи на милость, ты считаешь, что и я разделяю эти чувства? — Разве ты не клялся, что будешь любить меня всегда? — Клаус подошел совсем близко, провел ладонью по лицу, что принадлежало ему веками, но было украдено глупым мальчишкой. От этой невинной ласки все внутри Люсьена перевернулось. Это было невыносимо: прикосновение Клауса, но его рукой, чужое тело, но все та же реакция. Клаус прикасался к нему так же робко тысячу лет назад при тусклом свете свечей, словно спрашивая разрешения, прежде, чем начать избавлять от одежды. — Не трогай меня! — в глазах Клауса Майклсона блеснули злые слезы Люсьена. Столетиями он представлял себе, как будет глумиться над беспомощным и жалким Клаусом Майклсоном. Вот только в теле гибрида он сам, и Клаус опять победил. — О, мой милый, Люсьен. Я буду прикасаться к тебе сколько пожелаю, — удерживая своего первого вампира за подбородок, прошипел ему в губы гибрид. — Мои ведьмы уже работают над исправлением этой досадной ситуации, когда они закончат, я заставлю тебя молить о смерти. — Однажды, я уже молил тебя о смерти, — выплюнул Люсьен. Его разрабатываемый веками план летел к чертям, но вампира это, как ни странно почти не волновало — он наконец-то избавился от намордника и мог сказать, то, что думает. — Ты предпочел Аврору… — Такая сильная обида из-за жалкой измены, — разочарованно прицокивает языком Майклсон. — Я подарил тебе бессмертие и свою любовь, а ты пожелал посадить меня на цепь. — Я всего лишь ожидал от тебя верности, — сверкнул голубыми глазами Люсьен. — Аврора и Тристан проведут остаток вечности на дне океана, задыхаясь снова и снова, пока их отчаяние не станет всеобъемлющим, и они не вырвут собственные сердца, чтоб прекратить этот Ад. Ну а ты, мой первый вампир, проведешь остаток своих дней с мыслю о том, что заполучив силу и могущество Клауса Майклсона ты оказался слишком слаб, чтобы ими воспользоваться, — острые, словно лезвие, слова гибрида ранили Люсьена в самое сердце. Такую власть над ним имел только он, Клаус Майклсон. — Моей верности заслуживают сильные личности, а ты — ничто, пусть и значил для меня когда-то почти все…