Спасти и спастись

Краевая клиническая больница №1 была самым крупным и высокотехнологичным медицинским учреждением во всем Краснодарском крае. Ежедневно, невзирая на праздники и выходные дни, в нее стекались тысячи людей с самыми тяжелыми и непонятными заболеваниями для обследования и последующего лечения. Состоящая из пяти лечебных корпусов: здания краевой поликлиники, Центров грудной хирургии, трансплантации органов, переливания крови и Нефроцентра — она занимала поистине гигантскую площадь на окраине города и даже имела собственную вертолетную площадку, которая в экстренных случаях позволяла принять тяжелых пациентов по воздуху. Будний день или выходной — для специалистов Краевой больницы разницы не было: и днем, и ночью, в любой день недели они работали не покладая рук, ведь зачастую и несколько минут могли стать решающими для спасения человеческой жизни. Как винтики огромного механизма, все работали слаженно и четко, обеспечивая население края качественной и своевременной помощью. Но, в отличие от бездушных механизмов, ее сотрудники были живыми людьми: как и любому человеку, им не были чужды усталость и голод, физическая боль и моральная опустошенность в случаях, когда приходилось долго работать без выходных. Не обладая бессмертием или богатырским здоровьем, они тоже порой болели: кто - гипертонической болезнью, а кто - артритом или неврологическим заболеванием. И им так же, как их пациентам, нужна была медицинская помощь. Чтобы сотрудники могли лечиться, не отрываясь от работы, в Краевой больнице был создан специальный кабинет доверенного доктора, который по своей сути был специалистом широкого профиля, разбиравшимся одинаково хорошо во всех терапевтических патологиях и способным оказать помощь коллеге в случае любого недуга. Кирилл Алексеевич Алуфьев работал на должности доверенного врача уже больше тридцати лет и по праву назывался одним из самых старых и ответственных сотрудников Краевой больницы. Несмотря на то, что высокой административной должности он не занимал (да и никогда к ней не стремился), он пользовался большим уважением и доверием со стороны всех сотрудников этого огромного учреждения. Больница, поликлиника и Центры — везде работали люди, нуждающиеся во врачебной помощи, и Кирилл Алексеевич знал каждого из них в лицо и, несмотря на свой преклонный возраст, помнил их истории болезни словно собственную. Для этого человека не имело значения, кто пришел к нему на прием: рядовой сотрудник или именитый заведующий отделением - он всегда был готов выслушать и помочь, даже если приходилось жертвовать ради этого своими собственными интересами и планами на день. И не было случая, чтобы он повысил на кого-нибудь голос, нагрубил или отказал в просьбе. Никто уже не помнил, как выглядел этот сухощавый пожилой мужчина в годы своей молодости, но никогда его внешний вид не был неряшливым или неопрятным. Он словно сошел с одной из иллюстраций старинного учебника по истории медицины: всегда выглаженный, без единой складочки ослепительно-белый халат, надетый поверх серого костюма, седые редкие волосы аккуратно зачесаны назад или спрятаны под шапочкой, морщинистое лицо тщательно выбрито, а руки с коротко остриженными ногтями без заусенцев или шероховатостей. В какую бы ситуацию он ни попадал, выражение его лица всегда оставалось спокойным и умиротворенным, а светлые глаза смотрели на собеседника доброжелательно и предельно внимательно. В нем никогда не чувствовалось надменности или высокомерия, и каждый, кто приходил к нему на прием, чувствовал облегчение не только своей физической боли, но и боли душевной. Он, словно опытный психолог, умел вытащить из человека то, что не давало тому покоя и, будучи закопано глубоко внутри, лежало зачастую в основе его заболевания. Поговорив с Алуфьевым, человек словно избавлялся от тяжкого груза многочисленных страхов и переживаний, которые рано или поздно закрадывались в душу любого медицинского работника. «Человек от Бога! Настоящий заслуженный врач!» - говорили его пациенты, если фамилия «Алуфьев» упоминалась в разговоре. Но вот о себе Кирилл Алексеевич подобным образом никогда не думал, и только грустно улыбался в ответ на очередную похвалу. В такие моменты его удивительные «солнечные» глаза словно выцветали и их внутренний свет угасал. «Не надо, не хвалите меня, - каждый раз говорил он, обрывая слова благодарности. - Я их не заслужил! - и, видя недоумение в глазах собеседника, тут же отшучивался. - Вот если бы я был хирургом... И реально спас Вашу жизнь, тогда да-а... А так, я — обычный врач, как и все. Просто, вместо обычных людей, я лечу самих врачей. Вот и всё». О том, что Кирилл Алексеевич и сам может чувствовать усталость и боль, никто при этом не задумывался. Да и сам Алуфьев поводов к этому не давал: если ему и приходилось по той или иной причине принимать лекарства, то делал он это украдкой, вдали от чужих глаз, и только в случае крайней необходимости, когда терпеть боль становилось уже невозможно. При этом он по большей части старался использовать нетрадиционную медицину, травы или гомеопатию, в связи с плохой переносимостью и аллергией на большинство препаратов классической медицины. «Вот же, сапожник без сапог!» - сетовал он, в очередной раз заваривая в специальном термосе сбор лекарственных трав от болей в желудке. В последние годы те стали донимать Алуфьева особенно сильно, но какие бы медикаменты тот ни пытался принимать, его организм каждый раз отвечал одинаково — неукротимой рвотой и дикой слабостью. И только особые «травки» и гомеопатические комплексы помогали хоть ненадолго облегчить его боль, и снова на неопределенный срок отсрочить поход на гастроскопию. «Язва. У меня просто язва, - успокаивал себя он, стараясь не думать об онкологии. - Просто из-за непереносимости антибиотиков я не могу провести нормального, адекватного лечения. Схожу к Сереже через неделю». Но ни через неделю, ни через месяц до своего знакомого эндоскописта Сергея Ивановича Петровского он так и не доходил, придумывая для себя всё новые и новые отговорки, чтобы избежать неприятной процедуры. Так продолжалось до тех пор, пока судьба сама не свела его с Петровским в столовой Краевой больницы. *** Всё началось с того, что Кирилл Алексеевич, не услышав сигнала будильника, поднялся в тот день позже обычного и не успел позавтракать и приготовить себе на работу привычный обед... Прошло уже пять лет с того момента, как он начал жить совершенно один, и другой возможности достать нормальное, здоровое питание, кроме как приготовить самостоятельно, у мужчины не было. Супруга его, Лидия Михайловна, умерла во время родов еще двадцать три года назад, и длительное время он жил вместе с двумя дочерьми: старшей Натальей и младшей Еленой, - пока и они, найдя себе супругов, не оставили своего отца. И хотя поначалу из-за тяготившего его одиночества Кирилл Алексеевич пытался наладить свою личную жизнь и приглашал к себе в гости незамужних соседок по их многоквартирному дому, но из этой затеи у него ничего не вышло. Видно, пожилой врач, пусть и с добротной, но маленькой «двушкой», оказался совершенно никому не интересен, так что при любых намеках на более близкие отношения Кирилл Алексеевич получал неизменный отказ. «А может, так даже лучше? - размышлял он, рассматривая в зеркале свое одряхлевшее с возрастом тело и изменившееся до неузнаваемости лицо. - Кому нужна такая старая развалина, как я? Разве что «черным риэлторам»... В прошлом ослепительный красавец-блондин, на которого заглядывались все студентки их вуза, сейчас мужчина представлял довольно удручающее зрелище: лоб и уголки его глаз избороздили глубокие морщины, кожа лица посерела и обвисла на щеках, некогда золотистые локоны полностью поседели и поредели, а от крыльев носа через уголки губ протянулись уродливые «скорбные» складки. Единственное, что осталось в нем примечательного, так это удивительно красивые, выразительные глаза необычного янтарного цвета. Но и они, большей частью скрытые под толстыми стеклами круглых очков, больше не привлекали к себе женского внимания. И тогда Кирилл Алексеевич смирился, навсегда поставив на своей личной жизни большой, жирный крест: он больше не пытался сойтись с другими женщинами, а чтобы утолить свою потребность в общении, несколько раз в неделю разговаривал с дочерьми по телефону. Несмотря на занятость домашним хозяйством, те никогда ему не отказывали, искренне любя своего «старика», и даже если в их жизни не происходило ничего нового, они всегда находили тему для беседы. Готовил Алуфьев в основном себе сам, не рискуя покупать в магазинах готовые полуфабрикаты: почти на все стабилизаторы и красители, добавляемые в «фастфуд», у него была аллергия, да и желудок в последнее время давал о себе знать всё чаще. И если раньше Кирилл Алексеевич еще позволял побаловать себя пловом, борщом или овощным соусом, то сейчас был вынужден полностью перейти на овсяную кашу и паровые котлеты, в чем ему очень помогала мультиварка, подаренная дочками на день рождения. - Придется сегодня всё же обедать в столовой, - поморщился он, надевая свой любимый серый пиджак перед выходом на работу. - Возьму на худой конец пюре или омлет, если сильно захочется есть, - и мужчина с легким сердцем покинул квартиру, еще не зная, какую каверзу подготовила ему общественная столовая в его родной больнице. *** Будто специально, в этот день от пациентов у Кирилла Алексеевича не было отбоя: не было ни минуты, чтобы в его кабинет не зашел очередной приболевший сотрудник, или ему не позвонили с просьбой проконсультировать по телефону, или не спрашивали совета. В итоге, к полудню, когда настало время обеда, мужчина был почти на грани голодного обморока и держался из последних сил. В свои шестьдесят два он уже не мог, как в молодости, работать целыми сутками без «воды и еды» только лишь на чистом энтузиазме и желании помочь «ближнему». Поэтому, выпив на дорожку полстакана травяного сбора, он закрыл кабинет и, повесив табличку «Буду к 14.00», отправился перекусить. Общая столовая Краевой клинической больницы располагалась на втором этаже главного корпуса и представляла собой довольно большое, хорошо освещенное помещение с пятью рядами небольших квадратных столиков, стоящих напротив застекленного кафетерия, возле кассы которого уже выстроилась целая очередь. Обычно тихая и спокойная, сегодня столовая была непривычно многолюдной и шумной: почти все столики были заняты и над столовой висел непрерывный монотонный гул, создаваемый переговаривающимися между собой людьми. Некоторые из них были одеты в белые халаты, выдававшие врачей терапевтических специальностей, другие — в синие или зеленые хирургические костюмы, но встречались и те, кто был одет в обычную уличную одежду или домашние костюмы — посетители и пациенты. - Похоже, что поговорка «Когда я ем, я глух и нем» уже и для медиков потеряла свою актуальность, - хмыкнул под нос Алуфьев, обращаясь больше к самому себе, чем к стоящему впереди него в очереди высокому мужчине в зеленом спецкостюме. Услышав знакомый голос, тот обернулся: - О, Кирилл Алексеевич, здравствуйте, - радостно поприветствовал он доверенного врача, улыбаясь во все тридцать два зуба. - Какими судьбами вы забрели к нам в столовую? Вы же обычно питаетесь только здоровой пищей, - и он красноречиво посмотрел на тарелку с горкой жареных котлет, стоящую прямо напротив них за стеклом кафетерия. - Здравствуй, Сереженька, здравствуй, - поздоровался Алуфьев, узнавая в собеседнике того самого Сергея Петровского, в чей кабинет эндоскопии он так и не нашел в себе сил заглянуть. - Как твои камушки? Не беспокоят? - Поинтересовался он, вспоминая, что в последний раз коллега обращался к нему по поводу приступов почечной колики. - Нет, не беспокоят, - покачал головой Петровский. - Вашими стараниями в моих почках даже песка не осталось! А всё благодаря вам и вашим чудодейственным травкам. И где вы только такой рецепт вычитали? Я потом весь интернет перерыл, но ничего подобного не нашел. - Врачебная тайна, - пошутил тот, но тут же поспешил пояснить: - Мой дедушка всю жизнь прожил в деревне, а ты сам знаешь, что медицина там «никакая». Вот он и взял на себя обязанности местного лекаря: сам травки собирал, сам высушивал, сам готовил из них сборы. А рецепты вычитывал из старинной книги, доставшейся ему еще от прадеда. Сам я ее ни разу не видел: она истлела, когда я еще только в университет поступал, но некоторые рецепты дед успел мне передать, так сказать, «из уст в уста». Так что не удивительно, что ты в интернете ничего не нашел: в некоторых аспектах современной медицине до опыта наших предков ой как далеко. Пока мужчины беседовали, их очередь постепенно достигла кассы. - Что будете заказывать? - обратилась к ним буфетчица - дородная женщина средних лет в белом халате и чепце поверх скрученных гулькой волос. - Кирилл Алексеевич, заказывайте первым, - предложил Сергей, отдавая свою очередь мужчине. - Спасибо, Сережа, - кивнул тот и, не глядя на блюда, стоявшие за стеклом кафетерия, попросил: - Пюре и омлет, пожалуйста. Но женщина лишь отрицательно покачала головой: - К сожалению, они закончились. Что-нибудь другое? - А что-нибудь отварное или приготовленное на пару есть? - поинтересовался он, с досадой закусывая нижнюю губу. Конечно, сейчас на голодный желудок он смог бы съесть всё, что угодно, но вот позже капризный организм мог жестоко отомстить своему хозяину, переведя боли в его животе от состояния «терпимых» до «адских» и «невыносимых». - Из «отварного» только суп с лапшой. Будете? - задав свой вопрос, женщина чуть нахмурилась и так выразительно на него посмотрела, что и без лишних слов Алуфьев понял: если будет задерживать очередь и дальше, то рискует и вовсе остаться сегодня без обеда. - Хорошо, я возьму суп, - нехотя согласился мужчина, протягивая «сотню». Положив ложку и тарелку с супом к себе на поднос, он дождался, когда Сергей тоже сделает свой выбор, и побрел вслед за ним между рядами, отыскивая глазами свободный столик. - Так значит, вы потомственный травник? – продолжил начатую беседу Петровский, когда они разместились в самом дальнем углу столовой и принялись за еду. Сделав несколько пробных глотков общепитовского варева, Алуфьев поморщился. Суп явно содержал усилители вкуса, но нести тарелку назад и выбирать что-либо другое, снова отстояв перед этим в огромной очереди, он не решился. - Да какой из меня травник, - отмахнулся он, прислушиваясь к ощущениям в своем организме. Но лишь почувствовал, как с голоду в животе заурчало, а желудок настойчиво сжался, требуя добавки. - Вот дедушка мой действительно в них разбирался: знал каждую травку и по внешнему виду, и по вкусу, и по запаху. А я всего лишь использую то, что могут предложить сейчас аптеки. А это совсем немного... Уж поверь мне, - и он обреченно вздохнул, отправляя в рот новую ложку с супом. - И всё же, - настаивал Сергей. Он, в отличие от Алуфьева, уже давно расправился с «первым» и теперь приступил к гречневой каше с котлетой. - Вы знаете то, чего не знает интернет, а это, следует заметить, большая редкость. - В этом я, пожалуй, с тобой тоже не соглашусь, - возразил Кирилл Алексеевич. Ведомый голодом и увлеченный беседой, он и не заметил, как успел съесть свой суп больше, чем наполовину. - Интернет знает далеко не всё. Истинные сокровища можно отыскать только в настоящих книгах. А в интернет выложено только самое популярное и обыденное. И то не всё. - Ну, я бы так не сказал. В интернете много всякой всячины, и медицинской в том числе. И мне порой легче найти информацию в Гугле, чем часами рыться в справочниках, - продолжил спор Петровский. Закончив с трапезой и, дождавшись, когда Алуфьев закончит с супом, он сложил их подносы вместе и, посмотрев на часы, кивнул в сторону выхода. - Пойдемте? Уже почти два... - Пойдем, Сережа, - согласился мужчина и, тщательно вытерев рот салфеткой, последовал за коллегой. После осуществленной трапезы внутри разливалось приятное тепло, а в голове прояснилось. «Зря переживал», - подумал Алуфьев, чувствуя прилив новых сил и желание снова вернуться к работе. Как вдруг неожиданно, всего в двух шагах от выхода из столовой, его желудок резануло настолько сильной болью, что мужчина, остановившись, был вынужден согнуться и задержать дыхание. - Кирилл Алексеевич, с вами всё в порядке? Вы бледный, как полотно! - обеспокоенно поинтересовался Петровский, обернувшийся на замершего коллегу. Видя, что мужчине стало плохо, он подошел к нему ближе и протянул свою руку для поддержки. - Ничего страшного, Сережа, - попытался успокоить его Алуфьев, но при попытке выпрямиться снова согнулся от боли. - Это всё язва никак не дает мне покоя, - пояснил он. - Не беспокойся, сейчас всё пройдет. Но боль даже не думала проходить или хоть немного уменьшаться. Наоборот, с каждой минутой она нарастала и усиливалась, не давая возможности мужчине уже не только выпрямиться, но и нормально дышать. Ухватив Петровского за протянутую к нему руку, врач попытался сделать несколько шагов, чтобы хотя бы дойти до холла, где стояли свободные лавочки для посетителей. Но в ответ на движение по внутренностям резанула такая обжигающе острая боль, что перед глазами у него потемнело, и, повалившись на пол, мужчина потерял сознание. *** Пришел в себя Кирилл Алексеевич уже в палате. Халат вместе с пиджаком и рубашкой с него были сняты, а в локтевом сгибе его правой руки установлена капельница. Привычных очков на нем тоже не оказалось, из-за чего вокруг всё виделось смазанным, словно в тумане. По всей видимости, очки слетели с него или в момент падения, или были специально сняты уже по прибытии в палату, когда мужчину перекладывали с каталки на кровать. Прищурившись, Алуфьев огляделся по сторонам и сразу наткнулся взглядом на группу медиков, стоящих у окна недалеко от его кровати. Часть из них была одета в белые халаты, а часть темнела зелеными хирургическими костюмами. Тихо переговариваясь между собой, они явно спорили о чем-то важном, но из-за царящего в голове мерного гула мужчина смог разобрать лишь некоторые особо громкие фразы. «Слишком большая опасность...», «риск кровотечения...», «как можно быстрее...», - донеслось до него, но смысл всего разговора был до конца не понятен. «Похоже, что беседуют они обо мне», - подумал Кирилл Алексеевич. Прислушавшись к себе, он не почувствовал боли - только легкие отголоски прежних ощущений доносились глубоко внутри, сосредотачиваясь «под ложечкой». «Судя по ощущениям, мне вкололи морфин или промедол. Неужели всё так серьезно?» - Кхм, кхм... Что случилось? - прокашлявшись, спросил он охрипшим голосом, привлекая к себе внимание врачей. При попытке заговорить в его горле неприятно запершило, и мужчина был вынужден пару раз сглотнуть, чтобы всерьез не закашляться. - Кирилл Алексеевич, только не волнуйтесь... - заговорил один из врачей, подходя к изголовью его кровати. По голосу и очертаниям лица Алуфьев узнал в нем заведующего экстренным хирургическим отделением №1 Глеба Степановича Приходько, которого в прошлом и сам неоднократно лечил, подбирая терапию для нормализации давления. - Вы потеряли сознание в столовой, и все сначала подумали, что у вас инфаркт или инсульт… Но ни на ЭКГ, ни на КТ они не подтвердились. Зато обнаружилось кое-что другое, - и, озабоченно нахмурив брови, Приходько замолчал. - И что же обнаружилось? - поинтересовался Кирилл Алексеевич, так и не дождавшись продолжения. Он отлично знал, что раз врач не предоставляет пациенту всей информации сразу, то надо ждать чего-то по-настоящему плохого. - Рак... - словно вынося приговор, выдохнул заведующий ЭХО. - А точнее, рак желудка. Причем в уже довольно запущенной форме. КТ выявило два метастаза в печени и увеличение внутрибрюшных лимфатических узлов... Сказать, что слова Приходько шокировали мужчину, значит, не сказать ничего. Да, боли в желудке мучили его уже довольно давно, но мыслей о раке Алуфьев старался не допускать, хотя прекрасно понимал, что если бы у него действительно была банальная язва, то сборы лекарственных трав давно бы ее залечили. «Вот оно! Это расплата! - пронеслось у него в голове. - За то, что ушел тогда... За то, что бросил умирать...» - Но вы пока не переживайте, - продолжал тем временем Глеб Степанович. - Мы обсудили ваш случай с нашими лучшими хирургами и пришли к выводу, что шанс у вас всё-таки есть. Но надо оперироваться, причем срочно! Вы согласны? - Какой объем операции предполагается? - вместо ответа уточнил Алуфьев. О том, что злокачественные новообразования требуют максимально радикального подхода к своему лечению, он отлично знал. И мысль, что он может не пережить операцию, его крайне пугала. - Тотальная гастрэктомия, резекция пораженного участка печени и полная лимфодиссекция всех внутрибрюшных лимфоузлов, - спокойным голосом ответил Приходько, перечисляя привычные для него термины. При этом на его лице не появилось ни тени сомнения, как если бы Алуфьеву предстояло выполнить банальную аппендэктомию, а не сложнейшую в техническом плане, опасную операцию, после которой он, если вообще сможет выжить, станет глубоким инвалидом, не способным к нормальному питанию. «Соглашаться? Или оставить всё как есть?» - в отчаянии думал он, раздумывая над словами хирурга. Сейчас, как никогда раньше, мужчина отчетливо осознал, как сильно он любит жизнь и как, на самом деле, боится смерти. Вспомнились глаза покинувшей его супруги, сменившиеся лицами любимых дочерей. Старшая, Наталья, должна была скоро родить его первого внука. Неужели он никогда не сможет взять его на руки, понянчить, научить первым словам? Тогда, может быть, отказаться? Чтобы пожить еще чуть-чуть... «Но тогда я упущу драгоценное время... как Виталик». Сразу вспомнился аналогичный случай, когда его старый друг - известный в прошлом хирург Виталий Валентинов - отказался от операции и долго, мучительно умирал у себя дома. Когда Кирилл Алексеевич пришел навестить его, то совсем не узнал: буквально за месяц цветущий, казалось бы, мужчина превратился в иссохшее, измученное постоянными болями «существо», не узнающее никого из родных и близких. Валентинов так и не смог дождаться избавления от своей болезни — тихо повесился на тонком шнуре у себя в ванной. И такой судьбы для себя Алуфьев совсем не хотел! «Надо рисковать! Однозначно! Повезет — увижу внука, а не повезет — значит, таково мое наказание за старый грех...» - Я согласен, - наконец решился он после долгих раздумий. - Когда планируется операция? Услышав положительный ответ, на лице Приходько отразилось облегчение. - Я рад, что вы согласились, Кирилл Алексеевич, - заговорил он. - Пока вы были без сознания мы взяли все необходимые анализы, так что затягивать с операцией не будем и прооперируем вас завтра утром, в первую смену. Оперировать буду я вместе с заведующим гастроэнтерологическим отделением и моим старшим хирургом Пономаренко. Он как раз специализируется на операциях печени. Еще вопросы? - Да, - поспешно кивнул Алуфьев, снова оробев от того, как скоро ему предстоит операция. - Можно мои очки и сотовый телефон? Я бы хотел поговорить со своими девочками... до операции... Вы ведь понимаете? - Да-да, конечно, - согласно закивал Глеб Степанович. - У самого трое детей. Я скажу, чтобы санитарка принесла ваш сотовый. Все ваши личные вещи мы спрятали в сейф. А вот с очками сложнее... Когда вы упали, они разбились вдребезги — только дужки и остались. Так что извините. В этой просьбе ничем помочь не смогу. «Это знак, - подумалось Алуфьеву. Но он тут же постарался задавить эту мысль на корню. - Нет! Не знак! Всё к лучшему — после операции закажу себе новые: красивые и в тонкой оправе. То-то девочки обрадуются. Давно ведь меня просили». - Ничего страшного, Глеб Степанович, - успокоил хирурга он. - Уж номер телефона на дисплее я смогу разобрать, а больше видеть мне сейчас, пожалуй, и не стоит. После операции куплю себе новые. - Вот и молодец! Хороший настрой — половина успеха. Сами знаете, - попытался подбодрить мужчину Приходько, искренне и дружелюбно улыбаясь. - Вы пока отдыхайте и набирайтесь сил. Ближе к вечеру медсестры вас подготовят. А утром зайдет анестезиолог... Так что не переживайте и помните: мы, медики, своих в беде не бросаем! - И, напоследок потрепав его по плечу, заведующий вышел из палаты вслед за коллегами. «А я бросил...» - В отчаянии подумал Кирилл Алексеевич, снова вспоминая тот злополучный день из своего далекого прошлого... Это случилось сорок два года назад, когда молодой третьекурсник Кирилл Алуфьев мчался по заснеженным улицам зимнего города, опаздывая на контрольную по патологической анатомии. Предмет у них вел сам заведующий кафедрой Петр Сергеевич Добродей. И хотя фамилия у него была вполне безобидной и добродушной, но сам преподаватель отличался вредностью и злопамятностью и терпеть не мог «опоздунов», как любил он называть всех студентов, опаздывающих на его занятия или лекции. Добежав до остановки, Кирилл огляделся по сторонам — вокруг толпилось множество людей, а значит, общественный транспорт снова запаздывал из-за сильного гололеда. В тщетном ожидании прошло минут десять, и студент уже было хотел отправиться в университет пешком, как неожиданно вдали показались очертания медленно приближающегося автобуса. «Слава Богу!» - успел подумать Кирилл, глядя на большой полупустой «Икарус», подъезжающий к их остановке, как вдруг позади него раздался женский крик: - Кто-нибудь, помогите! Тут мужчине плохо! Обернувшись, Алуфьев замер в ступоре: всего в паре шагов позади него лежал прилично одетый пожилой мужчина. Между его полураскрытых губ пузырилась белая пена, а широко раскрытые ярко-голубые глаза были устремлены в небо и словно остекленели. - Он поскользнулся и ударился головой о лед, - причитала стоящая рядом с ним молоденькая девушка в светлом зимнем пальто. - Есть здесь медики? Помогите! – с мольбою в голосе попросила она, с отчаянием всматриваясь в лица столпившихся вокруг нее людей. Поддавшись внутреннему порыву, Кирилл хотел было сделать шаг в сторону лежащего на земле мужчины, но так и застыл на месте, услышав рядом с собой визг тормозов наконец подъехавшего к их остановке автобуса. С громким шипением двери раскрылись и искаженный громкоговорителем голос проговорил: - Горького. Следующая остановка — улица Гоголя. И в тот же миг десятки людей, оттеснив Кирилла в сторону, устремились по ступенькам «Икаруса» в его полупустой салон, быстро занимая свободные места и готовя талончики для проезда. Взглянув на часы, парень ужаснулся - до начала занятия оставалось всего лишь двадцать минут, а значит, нужно было срочно делать выбор: или оставаться на остановке и оказывать помощь неизвестному мужчине, или последовать, пока не поздно, за остальными и ехать в университет. «Что же делать? - мысленно взвыл он. - Добродей же потом с меня шкуру спустит. Он ведь не поверит, что я не прогуливал, а действительно помощь оказывал!» - Осторожно, двери закрываются! - вновь раздался голос водителя, и Кирилл, отбросив сомнения, протиснулся между закрывающимися створками. Весь путь, что он проделал до университета, его преследовали мысли об оставленном без помощи человеке. «Скорее всего, ему уже вызвали «неотложку», - пытался утешиться парень. - Да и чем бы я смог ему помочь? Я же не врач, а всего лишь студент...» И тут же в памяти всплыло вчерашнее занятие по общей хирургии, где они как раз разбирали правила оказания помощи потерявшему сознание человеку. «А вдруг он задохнулся до приезда скорой помощи? - в отчаянии подумал он. - А всего-то и требовалось, что повернуть его голову на бок и освободить рот от слюны и не дать запасть языку...» В аудитории, где должна была проводиться контрольная, на удивление было шумно и весело. Застыв на пороге, Кирилл осмотрелся по сторонам, но так и не понял, что происходит: его одногруппники даже не потрудились достать учебники и приготовить чистые листы с письменными принадлежностями. Вместо этого они громко переговаривались между собой и, травя анекдотами, увлеченно обсуждали выступления команд на последнем студенческом КВН. - И по какому поводу праздник? - поинтересовался Кирилл, присев рядом со своим другом Пашкой Соколенко. - А ты еще не знаешь? - весело затараторил он. - Добродей заболел, и контрольную перенесли на следующую неделю. Так что сегодня гуляем! На занятие можно было вообще не приходить! - Вот же бля! - впервые в жизни выматерился Алуфьев. Судьба, оказывается, дала ему шанс реально помочь человеку и, выступив в роли врача, спасти чужую жизнь! А он, плюнув на всё, рвался туда, где вообще был не нужен! Снова вдруг вспомнились ярко-голубые глаза, смотрящие в зимнее небо, и так отчаянно больно и гадко стало на душе, что захотелось, бросив всё, выбежать из аудитории и завыть! Завыть так, как воют дикие звери, потерявшие своего товарища, как воет одинокий волк, навсегда утративший свою пару… На глаза сами собой навернулись слезы, и Кирилл, чтобы прилюдно не разреветься, в отчаянии стиснул кулаки, до боли впиваясь в ладони отросшими ногтями. «Что же я наделал?! Вот же сволочь! Какая же я сволочь! Почему я ушел? Почему не помог человеку, а бросил его умирать? А вдруг у него есть жена, дети... Что теперь будет с ними? И как мне теперь с этим жить?» - один за другим всплывали вопросы в его сознании, но ответов на них не находилось. Не выдержав внутренней боли, Кирилл впервые напился в тот вечер: стащив из отцовских запасов бутылку водки, он выпил ее всю. Но легче не стало. Наоборот, непривыкший к подобному организм жестоко отомстил ему впоследствии: рвотой, изжогой и дикой головной болью. О совершенной им ошибке Алуфьев так никому и не решился рассказать: ни друзьям, ни отцу, ни даже матери. С одной стороны, ему было ужасно стыдно, а с другой — отчаянно мучил страх, что родители и друзья, узнав о Кирилле всю правду, отвернутся от него и никогда не простят. И не было дня в его жизни, чтобы парень не вспомнил того незнакомца, его ярких голубых глаз и навсегда упущенный шанс спасти человека. Проклиная себя и коря, он мысленно каждый раз клялся, что больше ни за что и никогда не оставит нуждающегося в беде и всегда будет оказывать помощь, даже если придется выбирать между своей жизнью и чужой. «И вот мне это аукнулось, - подумал Кирилл Алексеевич, выплывая из тяжелых мыслей о прошлом. - Онкология ведь дается не просто так... Это моё искупление... Моя Голгофа...» *** Ближе к вечеру, немного отойдя от терзающих душу неприятных воспоминаний, Кирилл Алексеевич нашел в себе силы поговорить с дочками. О предстоящей ему операции он решил пока не упоминать и поставить их перед фактом, только после того, как сможет окончательно поправиться. Старшая, Наташенька, была уже на восьмом месяце беременности и тревожные новости могли ей существенно навредить, а младшей, Леночке, он просто не хотел портить настроения. Они беседовали долго, на протяжении нескольких часов. Наталья радостно смеялась, рассказывая о том, как на УЗИ выяснилось, что она ждет мальчика и назвать своего будущего малыша она хочет в честь папы, Кириллом. Младшая же тайно поделилась, что они с мужем тоже активно планируют беременность, и гинеколог после тщательного обследования обоих супругов дала уже на это свое «добро». От голосов девочек сердце старика наполнилось радостью и робкой надеждой, что всё, возможно, еще обойдется и, пережив эту операцию, он сможет увидеть родные лица, подержать на руках малышей: и не только Натальи, но и Леночки, которая, наверняка, сможет тоже забеременеть и родить чудесную кроху, какой была сама, когда появилась на свет. «Всё будет хорошо», - продолжал словно мантру проговаривать про себя Алуфьев, когда вечером медсестры подготавливали его к предстоящей операции. «Всё будет хорошо», - шептал он, увозимый на следующее утро в операционный блок. - Всё будет хорошо, - пообещал молодой кареглазый анестезиолог, вводя в его вену наркозный препарат. - Всё будет хорошо... - послышался до боли знакомый и родной голос его покойной супруги, Лидии Михайловны, и сознание Кирилла Алексеевича поглотила непроглядная темнота... *** Он парил безмолвным бестелесным духом над операционным столом и наблюдал, как слаженно работают над его неподвижным телом хирурги. В каждом движении их рук чувствовалась уверенность и профессиональная точность: пока один накладывал зажимы, другой пересекал удерживающие орган связки, третий же то подавал нужные инструменты, то держал зеркала, обеспечивая удобный доступ в операционную рану, то интересовался состоянием пациента у анестезиолога. - Зажим... Скальпель... Тампон... Еще тампон... - Слышался серьезный голос Приходько, немного приглушенный надетой на его лицо маской. – Отделяем желудок... Хорошо, теперь накладываем анастомоз... Кирилл Алексеевич же взирал на всё происходящее с абсолютным равнодушием. Как будто всё это происходило вовсе не с его телом, а с неодушевлённым, неживым предметом – манекеном, на котором вдруг решили потренироваться в проведении сложной операции. Своего лица было не узнать: при отсутствии сознания оно словно превратилось в восковую маску - без признаков мысли, без эмоций и без души. «Неужели это и вправду я?» - Думал мужчина, бесстрастно наблюдая, как из его тела вынимают и укладывают на специальный поднос изуродованный опухолью желудок. – «Интересно, а когда действие наркоза закончится, я буду помнить о том, что видел? И вообще, смогу ли я вернуться назад?» - Как там наш пациент? – Обратился к анестезиологу один из хирургов, словно прочитав мысли смотрящего на него духа. - Пока всё стабильно, - отозвался медик, просмотрев все параметры на светящихся рядом с ним мониторах. – Давление сто десять на семьдесят, пульс восемьдесят два, оксигенация крови девяносто пять процентов. - Хорошо, работаем дальше… «Может быть, и вправду всё будет хорошо и я смогу это пережить?» - подумалось Алуфьеву, и в тот же миг словно отзвук далекого эха послышался тихий, едва слышимый зов: - Кирилл… «Мне показалось, или меня действительно кто-то зовет?» - удивился мужчина и обвел «глазами» операционную, но кроме работающего внизу медперсонала и мерно попискивающей аппаратуры никого и ничего постороннего в помещении не было. - Кирилл… Кирилл… - сейчас зов напоминал шелест сухой листвы, колышимой легким ветром. Он стал более отчетливым и как будто бы ближе, раздаваясь неведомо откуда из-за спины. «Позади меня только потолок. Кто там может звать? Галлюцинации? Побочный эффект наркоза?» Но, обернувшись, Кирилл Алексеевич никакого потолка не увидел, как не увидел ни неба, ни картины дальнего космоса. Только мерцающий разноцветными всполохами густой непроглядный туман, что равномерной плотной пеленой клубился вместо потолка операционной. - Кирилл… Кирилл… Кирилл… - на этот раз зов послышался еще ближе, и Алуфьев понял, что, на самом деле, его зовет не один, а несколько голосов, отличающихся по тембру и интонации. Голоса были смутно знакомыми, словно раньше он хорошо знал их владельцев, но забыл в силу прошедших лет со дня последней встречи. - Кто здесь? – крикнул он в туман. Но тот, поглотив его неслышимый для остальных голос, ответил лишь новым зовом: - Кирилл… Кирилл… Кирилл… С каждым новым окликом туман становился всё гуще: он клубился завитками и маленькими протуберанцами, расползаясь не только вширь, но и опускаясь ниже. Достигнув парящего в воздухе Алуфьева, он словно обволок его мягким, легчайшим покрывалом и, заглушив невольно вырвавшийся из него крик, втянул внутрь себя. Будучи поглощенным туманом, Кирилл Алексеевич уже не увидел, как внизу засуетились медики вокруг операционного стола, как громко кричал, отдавая указания медсестрам и анестезиологу, Приходько, как на тревожно пищащих мониторах резко снизились показатели артериального давления и оксигенации крови, а цифры пульса подскочили сначала до ста восьмидесяти, а потом упали до нуля, свидетельствуя об остановке сердца. *** «Туман» изнутри был таким же плотным и непроглядным, как и снаружи, и только далеко впереди виднелось просветление, словно свет от включенных фар приближающегося автомобиля. Свет притягивал к себе будто магнитом, и казалось, что мужчина, не обладающий сейчас материальным телом, плывет по направлению к нему, не прилагая для этого никаких усилий. По мере приближения к свечению зовущие Кирилла голоса стали еще более громкими и отчетливыми, рождая в нем воспоминания о днях давно минувшего детства, когда точно так же отец или мама звали его с улицы домой, когда он допоздна заигрывался с друзьями. Но вот он достиг источника света, и туман рассеялся. Оглядевшись, Кирилл Алексеевич понял, что снова обрел своё прежнее тело и стоит на берегу медленно текущей широкой реки, на другой стороне которой виднеется изумительный по красоте пейзаж цветущей, наполненной светом местности. А там, у самой кромки воды, стояли те, кто в прошлом был очень дорог мужчине, но кто покинул земную жизнь навсегда. Словно сошедшая с детских фотографий, в синем коротеньком платье с распущенными длинными волосами стояла мама и нежно ему улыбалась, по правую руку от нее возвышался такой же молодой и красивый отец, а по левую руку – стояла Лида. Она была именно такой, как и запомнилась Кириллу во время их первого знакомства: длинные каштановые волосы до плеч развевались на легком ветру, голубые глаза смотрели тепло и приветливо, а на округлом красивом лице - ни морщинки, ни складочки. Встретившись взглядом с супругом, она приветливо замахала ему рукой и громко прокричала: - Кирилл, иди к нам! Подойдя к воде, мужчина попытался оценить глубину, чтобы понять: сможет ли перейти реку вброд или придется вплавь добираться на другую сторону – и озадаченно замер. Дна было не видно. Вместо него на поверхности воды, сменяя одна другую, возникали странные полуфантастические картины чужих миров, отличных от земного. На одних из них виднелись похожие на людей существа с длинными, подобно эльфийским ушами, на других над скалистою местностью парили драконы, на третьих – и вовсе шли ожесточенные сражения и войны. - Только не касайся воды! Найди лодку, - подсказала Лида и указала рукой в сторону видневшегося невдалеке маленького суденышка с сидящим в ней человеком. – Тебя должен пропустить перевозчик, иначе нельзя. Дойдя до того участка реки, где на ее середине застыла лодка, Кирилл прокричал: - Эй, на лодке, перевези на другой берег! Но, когда сидящий к нему спиной человек обернулся, Кирилл, испугано вскрикнув, попятился назад. На него пристальным, немигающим взглядом ярко-голубых глаз смотрел тот самый мужчина, которого Алуфьев оставил в свое время без помощи и так и не смог забыть. - Я не могу пропустить тебя, - покачал он головой. – Ты не выполнил своего предназначения. А значит, должен переродиться вновь. - Но что же мне делать? – взмолился мужчина, глядя в серьезное, непоколебимое лицо. – Как мне искупить свой грех? - А вот это решать теперь мне, - раздался до боли знакомый голос за спиной Алуфьева и, поспешно обернувшись, он увидел, что позади него стоит обнаженная точная копия его самого, только на сорок – сорок пять лет моложе. Не слишком высокий, но подтянутый и стройный, с достаточно широкими для мужчины плечами и правильным телосложением, другой «Кирилл» смотрел на него яркими янтарными глазами и грустно улыбался. В его густых золотистых волосах не было и намека на седину, а на красивом лице с высокими скулами и ровным, без горбинки носом не было ни единой морщинки. Кожа была гладкой и блестящей, без единого старческого пятна и темных кругов под глазами. А ровные, чуть более темные по сравнению с волосами на голове брови изящно изгибались, придавая лицу утонченность и благородство. - Кто ты? – выдохнул Кирилл Алексеевич и попятился от незнакомца. Но, достигнув воды, был вынужден остановиться, вспомнив предупреждение Лиды. - А ты не догадываешься? – вместо ответа спросил «Кирилл», приподнимая в удивлении левую бровь. - Бог? - Не совсем… - Дьявол? - Снова мимо… Но надо заметить, что оба твои варианта не совсем далеки от истины, - и глаза молодого «Кирилла» полыхнули потусторонним огнем. - Кто же тогда? – сглотнув подступивший к горлу комок, поинтересовался Алуфьев, чувствуя, как от нехорошего предчувствия по телу растекается предательский холод. - Ну, зачем же так пугаться? – беззлобно рассмеялся парень таким знакомым и одновременно чужим смехом. – Я - это ты, в некотором роде. То, что вложено в каждое разумное существо при рождении, и то, что было до рождения всего сущего. Я и Бог, и Дьявол, и каждый человек во всех мирах… Я – крохотная частичка мирового вселенского разума и, в то же время, сам целая вселенная. С каждым произносимым словом образ существа претерпевал изменения. Он то превращался в красивую обнаженную женщину, то в седовласого немощного старца, то становился похож на Иисуса, каким он изображался в фильмах, то на классического краснокожего дьявола с черными копытами и рогами. Изменившись пару десятков раз, он вновь приобрел вид молодого Кирилла и ненадолго замолчал, давая мужчине время осознать услышанное. - Но выходит, что ни Бога, ни Дьявола на самом деле не существует? Как нет ни ада, ни рая? – ошарашенно спросил тот, как только смог справиться с охватившими его эмоциями. Нельзя сказать, что Алуфьев был религиозным человеком. Рожденный в советской России, он долгое время был атеистом, но когда Союз распался, и вокруг вновь открыто заговорили о религии, мужчина не раз задумывался о возможности наличия высшего разума и иногда даже ходил в церковь. Но ни исповедаться, ни покаяться в своих грехах так и не решился. - Не совсем… - покачал головой «Кирилл». – И да, и нет одновременно. Смотря, что подразумевать под Богом, Дьяволом, Раем и Адом. Ведь и при земной жизни можно создать такие условия, что получатся настоящий рай или ад, а человек в зависимости от поведения и свершаемых поступков будет казаться богом или дьяволом. - Но что же тогда находится там? – И мужчина указал на другую сторону реки, где стояли его давно умершие родные и любимые люди. Взглянув в указанном направлении, «парень» снова грустно улыбнулся, и в глазах его отразилась неземная печаль и тоска. - Там то, что ждет каждого, кто выполнит свое предназначение. Пойми, что все мы подобны родившейся в голове мысли – несмотря на различия, мы созданы по единому принципу и все несем в себе определенную задумку. И только выполнив то, что дало толчок к нашему рождению, мы можем обрести настоящую свободу и прекратить череду физических перерождений в материальных мирах. Мы становимся чистой идеей, бестелесной сущностью, соединяющейся с мириадами таких же идей в единый духовный мир. Можешь называть это Раем, но правильнее было бы это назвать Душою Мира, а точнее Миров. Их миллиарды, но душа у них едина. Как едина виноградная лоза, богато увешанная гроздьями. - А что же тогда представляет собой эта река? – Алуфьев с опаской взглянул на водную гладь позади себя, на поверхности которой по-прежнему сменялись картины из других миров. - Это «Грань», - пояснил «Кирилл». – Ты ведь учил биологию и помнишь, что внутри любого растения, подобно сосудам в теле человека, есть сложная система, по которой вода от самых корней поступает выше и питает плоды на ее ветвях. Так и эта река охватывает все миры, но в тоже время является частью Души Мироздания. Вступив в ее воды, душа перерождается и снова обретает материальную оболочку. - И я должен буду в нее войти? – с дрожью в голосе спросил мужчина, глядя, как в реке отражается очередное сражение между странного вида существами. - К сожалению, да, - и «парень» сделал к нему несколько шагов, подходя почти вплотную. Он поднял правую ладонь кверху, и над ней тут же зажглась крошечная алая искра. – Ты переродишься в новом мире, чтобы исправить свою ошибку. Но поскольку за всю свою жизнь ты совершил достаточно, чтобы ее исправить, то я сделаю тебе подарок – ты переродишься в таком же теле, каким обладал в молодости, но с некоторыми отличиями, о которых узнаешь чуть позже, а также сохранишь накопленные знания и память из только что закончившейся жизни. - Как же я узнаю свое предназначение? Что это именно то, ради чего я пришел в новый мир? - Этого я тебе сказать не могу. Ты должен будешь сам дойти до этого, сделать свой выбор… - Но… - попробовал возразить Алуфьев. - Достаточно! Время вопросов закончилось! – голос создания изменился, теперь он громовыми раскатами накатывал со всех сторон. Фигура его на мгновение расплылась туманом, увеличилась в размерах, приобретая гротескные, угрожающие формы, а цвет глаз с янтарного сменился на синий с грозовыми всполохами. – Ты должен понять, что сохраняя тебе в новой жизни знания, полученные ранее, я очень упрощаю твою задачу. Единицы из миллиардов перерождающихся душ удостаиваются такого подарка. А теперь иди! Ты и так слишком долго задержался на грани и рискуешь остаться здесь навсегда, превратившись в одного из тех призраков, что обитают в «тумане забвения» и которые не могут ни попасть на другой берег, ни переродиться, - и с последним произнесенным словом он толкнул Алуфьева раскрытой ладонью в грудь. При ударе алая искорка проникла в тело Кирилла, пронзив его грудь острой болью, как если бы ударили совсем не ладонью, а вонзили острейший тонкий кинжал по самую рукоять. Потеряв равновесие, мужчина повалился назад и тут же с головой ушел под воду, не почувствовав с ее стороны ни сопротивления, ни холода сомкнувшейся над ним пучины. Тело закрутило и поволокло на самое дно, туда, где вместо водорослей и камней виднелся пейзаж неведомого дикого места с зеленым лесом, раскинувшимся вокруг круглого озера, и таким же синим, как и на Земле, небом с летящими по нему птицами. Постепенно боль из груди спустилась ниже, в живот, и, дойдя до паха, обожгла огнем так сильно, что мужчина, забыв о том, что находится под водой, закричал, выпуская из легких остатки спасительного воздуха, и сделал попытку вдоха… Боль, пришедшая вслед за этим, была поистине ни с чем несравнима! Казалось, что тело мужчины разорвалось на миллиарды мельчайших осколков, уносимых водою все глубже и глубже на дно. От этой боли сознание его померкло, и Кирилл погрузился в спасительную темноту.