J2IsReal 2: Все будет... хорошо

- Понимаешь, они такие тормоза… Бутылка выскользнула из руки Коллинза. Мизуки едва успел поймать ее у самого края стойки - не хватало еще осколки потом убирать - и вернулся к протиранию бокалов. Кивнул на всякий случай. - Угу. Днем - официант, ночью - бармен. В глазах уже рябило от пестрой публики - волосатые страшилища в коже, прилизанные мальчики, едва одетые леди, мутные личности... К последним, кстати, относился и вот этот вот разглагольствующий американец с не американской фамилией. Очень хотелось заткнуть уши, но приходилось молча терпеть. - Они – два сапога пара. Готовы выжидать до конца света. И при этом такие мнительные… Сами придумывают себе всякое, сами расстраиваются… Сами прощают и успокаиваются. Новая порция пива прервала поток мыслеизливания, но ненадолго. Отпив из холодной бутылки, Коллинз-Крашник подпер подбородок рукой и тяжело вздохнул. - Как же мне их... Мизуки уже пожалел, что упомянул про визит Эклза в ресторан. И о том, что вообще устроился сюда работать. А Коллинз-Крашник залил в себя остатки из бутылки и постучал по стойке, требуя добавки. Счет уже шел на галлоны. Кто-то другой давно бы перешел на что-то покрепче или мирно улегся носом в тарелку с орешками, а этот лишь вздыхать стал глубже. - И во сколько ты заканчиваешь? – спросил вдруг. - В три часа. Уже некоторое время мысли Мизуки были заняты идеей протереть в бокале дыру - ведь возможно же? Если очень долго и сильно стараться? Так что ответил на автомате, но тут же спохватился, прикинув, чем это грозит. В последний раз он точно так же необдуманно сообщил о месте своей ночной подработки - и вот, пожалуйста, принесла нелегкая. И тут в поле зрения попала заходящая в бар парочка. - Вот блин. Коллинз-Крашник сначала глянул через плечо, потом развернулся всем корпусом, наблюдая, как Эклз с Падалеки подходят к столу с бильярдом, потом Эклз оставляет гиганта и направляется прямо к бару. Несколько ошалевший, словно только что проснулся или узнал о негаданно свалившемся наследстве, за которым, правда, надо нырнуть на дно Марианской впадины или сигануть с Ниагары. Мизуки прекратил разглядывание и нырнул под стойку. - Не то чтобы это сильно ударило по моему самолюбию, - услышал ворчливое. - Но с какого перепуга вы предпочли эту дыру ресторану? Я им, чтобы забронировать столик, в семь утра звонил, между прочим. - Решили сменить обстановку. А ты тут какими судьбами? - Да вот, решил навестить знакомого нелегального эмигранта. Последовало многозначительное молчание. И Мизуки счел за лучшее вылезти обратно - в конце концов, он единственный бармен, да и нет поблизости клюшек для гольфа, одну из которых ему недавно грозились вставить в не предназначенное для этого отверстие. - Будете что-то заказывать? – осведомился дежурно, продолжив протирать дыру в бокале. - Кто-нибудь, пожалуйста, сообщите владельцу, что в баре завелись тараканы. Пусть вызовет санэпидемстанцию. - Если выгнать всех тараканов, боюсь, бар загнется от недостатка посетителей. - Туда ему и дорога… Мизуки отвел взгляд от греха подальше. - Есть тут хоть что-то, чем не отравишься? - Могу предложить воду. - Умник. Дай мне того же, что лакает этот любитель тараканов, но в двойном экземпляре. Коллинз-Крашник хмыкнул. А Мизуки протер стойку и выставил на нее еще две бутылки. - 15 баксов. - Бутылки из хрусталя, что ли?! - ... - Ну почему нельзя жить дружно, девочки? А, знаю. Это называется "недотрах"! - ... - Вот… наконец-то вы хоть в чем-то солидарны… Эклз фыркнул, кинул на стойку смятые бумажки - специально что-ли перед приходом сюда дал корове их пожевать? - и отошел. А Мизуки осторожно глянул на лыбящегося ему в след Коллинза-Крашника, пытаясь рассмотреть в нем хоть что-то настоящее, а не наигранное. *** - Знаешь, я никогда не думал, что первый выходной после съемок начну в участке, а закончу в безымянном баре, одетым в шмотье из секонд-хэнда и пьющим что-то, лишь отдаленно напоминающее по вкусу пиво. - У каждого свои представления об отдыхе. Я бы вот предпочел провести вечер со стаканчиком вина, на диване напротив телевизора. - Ну извини, что из-за меня у тебя такой неудачный вечер. - Извинения приняты, только перестань занудствовать. - Да без вопросов. Диалог не складывался. Натянутый разговор ни о чем каким-то образом скатился в балаган. Кому-то надо было остановиться. Джаред чувствовал, что сам на такой подвиг не способен. Раздражение, незаметно накопившееся в последние дни, сегодня совершенно точно решило выплеснуться на окружающих. Сначала с женой поругался, права забыл, потом предложил остановившим его копам прислать штраф по почте. Вроде ничего особенного, слово за слово, а теперь правая половина лица несколько более чувствительна, чем обычно, да и одним штрафом он вряд ли отделается. Вся надежда на Сару. Время еще раннее, народа в баре много, но не особо набравшегося, почти прилично. Правда, кажется, что стоит только попытаться предъявить права на бильярдный стол – вынесут вперед ногами. Так что они оба лишь стоят в сторонке и следят за партией местных завсегдаев. И есть в этом что-то странно-успокаивающее. Никуда не надо торопиться. Никому не надо улыбаться. Стой себе, да перебрасывайся фразами. Ничего не значащими фразами. А ведь Дженсен мог хотя бы поинтересоваться, зачем он звал его в ресторан... Джаред даже готов был честно рассказать, что попал в переделку как раз тогда, когда передумал ехать к нему на встречу. Вообще казалось, что можно сказать и сделать все, что угодно - и потом за это даже не будет стыдно. Ни капельки. - Кстати, видел Мизуки? - Кого? - М-м-м, помнишь того япошку? Его брат еще вывел нас из здания? - Э-эм, ну? - Он тут барменом. Можешь сходить поздороваться. И с Мишей заодно. - И он тут? Вышло даже более раздраженно, чем хотелось. С кем-кем, а с Мишей здороваться не хотелось. С тех самых пор, как на просьбу о помощи тот довольно прозрачно намекнул на близкое знакомство с телом Дженсена и рассмеялся в лицо. Да и вообще, оказалось, что все вокруг знали о нем больше, чем сам Джаред. - А ты уже поздоровался? И как он тебе? - В каком смысле? Почувствовал взгляд Дженсена на себе, но продолжил пялиться на шар, как раз готовый нырнуть в лунку. Только отпил из бутылки. Пиво было такое гадостное, что никак не удавалось его допить. - В том самом. Старик говорил, что ты любитель восточных мужчин. Правда этот Мизуки… - повел головой из стороны в сторону, подбирая подходящее слово, - … ну, знаешь… не показался мне активом. Хотя, постой… вот что Миша тут забыл. Какие вы шустрые ребята, оказывается. Дженсен не ответил, так что Джаред совсем чуть-чуть скосил взгляд. Но увидел лишь макушку. - Ревнуешь? Макушка дернулась в сторону - Дженсен привалился к стене, только это был уже не Дженсен, а кто-то из его персонажей. - Знаешь, ты так одуряющее пахнешь... Настоящий или нет, взгляд его показался достойным Оскара. Как взгляд элитной швали номер один. И Джаред забыл о том, что только что говорил - а ведь его слова должны были задеть Дженсена. Сильно задеть. - Наверное… - голос внезапно охрип. - Наверное, нам стоит отсюда уйти, как думаешь? - Полностью согласен. - Куда? - Любой ближайший отель подойдет. В полумраке бара показалось, что в зеленых глазах напротив загорается свет. И Джаред окончательно растерялся. *** Они натянули кепки на глаза, они расплатились наличными, выдумав странные фамилии. Ключ от номера два раза падал на пол, пока Дженсен не обхватил его руку и не помог вставить железку в скважину замка. Темнота. Найденная на ощупь кровать. От падения на нее в воздухе повисает запах пыли и плесени, но запах тела оказывается сильнее. Пересохшие губы. Кислое пиво, грубая фланель, скользкая от пота кожа - дыхания не хватает, но и говорить не о чем. Скорее наоборот, кажется, что любое произнесенное слово все испортит. Поэтому Джареду достаточно слышать прерывистое дыхание, отдающееся эхом в груди, чувствовать под собой такое понятное, одновременно податливое и требующее тело, вдыхать резкий запах знакомого парфюма и ни о чем не думать. Глаза привыкли к темноте, стало видно очертания, но все еще кажется, что они в «нигде» и «никогда», зависли между прошлым и будущим. И нет ничего неестественного в том, чтобы вновь касаться чужого члена губами - их никто не заставляет, за ними никто не следит. Поэтому можно делать, что хочется и как хочется. Главное, не задохнуться, не свихнуться, не потерять себя в этом хаосе смешавшихся чувств. Одно движение, чуть изменившийся ритм дыхания – и собственное тело реагирует раньше, чем разум - ему тут не место. Дженсен содрогается. Слишком быстро. Джаред глотает сперму, размазывая капли по подбородку, но вот его уже самого переворачивают, от предвкушения кружится голова, едва различимый потолок плывет, но когда горячее и влажное обволакивает член, Джаред понимает, что не выдержит. И Дженсен оказывается распластанным на животе, а колено разводит его ноги. И даже в полумраке он прекраснее всего на свете - словно создан, чтобы сводить с ума. Шевеление, приподнятые ягодицы - Джаред разводит их, жадно смачивая ложбинку слюной, проводит языком - от шума в ушах почти не слышно стонов, собственный член пульсирует, причиняя боль. Становится еще больнее, когда почему-то слишком узкое нутро нехотя позволяет проникнуть в себя. Эта мука ужасна. Джаред кусает губы. Он должен сдерживаться. Он не должен торопиться. И он выжидает, дает привыкнуть к себе, и снова давит, впиваясь пальцами в горячую и скользкую от пота поясницу. Пока не наваливается всем телом, вдавливая Дженсена в кровать. Джаред чувствует его спину, скользит пальцами по рукам, хочет поглотить, подмять его под себя целиком, не оставить ни одного обделенного участка тела, только бедра осторожно двигаются, член глубоко. Чтобы выйти хотя бы на половину приходится приподняться, но жар тела под ним так силен, что он все равно его чувствует. Уже знакомо окаменевшее. Джареду это не нравится. И эти придушенные звуки из подушки. И он останавливается. Не выходя, отстраняется и начинает гладить, разминая напряженную спину. Немного толкается внутри, но только чтобы напомнить - все хорошо, он все еще хочет его, но не так, как в тот раз. Больше никогда Джаред не причинит ему боль. И постепенно Дженсен расслабляется. Он смотрит через плечо. И в груди становится тесно. Джаред толкается в него снова. Не отводя взгляда. Глубже. Резче. Дженсен пытается отвернуться и снова уткнуться в подушку, но тело его уже изгибается, подставляется, пульсирует изнутри. Мысль о мертвых котятах приходит слишком поздно - Джаред прижимает себя к широкой спине, шею колют коротко стриженные волосы, а темноту под зажмуренными веками разукрашивают белесые пятна. Спазм постепенно отпускает тело, но он все еще двигается. Не спешно, размеренно и методично. Член уже не такой твердый, но это не кажется проблемой. Неожиданно Джаред чувствует руку Дженсена на своем бедре - она заставляет остановиться. А сам Дженсен приподнимается и они оба оказываются на коленях. Темнеющая линия позвоночника, тусклые блики на мускулистой спине, толчок - Дженсен сам насаживается, сам отстраняется - в одном ему известном и понятном ритме. Действует как гипноз. Второй раз они кончают одновременно. Ноги подгибаются и они оба заваливаются на пропитавшуюся потом и другими жидкостями постель. Дыхание выравнивается. Кто-то должен сказать хоть что-то. Этот момент близится. Вот-вот настанет и вот-вот будет безжалостно пропущен - и тогда тишина станет напряженной, готовой взорваться в любой момент. Но вот Дженсен садится и изрекает севшим голосом: - Если не приму душ, умру. А Джаред смотрит на его удаляющуюся спину. Где-то там была дверь и коридор. Остается только развалиться на вдруг ставшей какой-то узкой кровати и вдохнуть оставшийся запах. Совершенно некстати память подкидывает информацию - Женевьев уже должна была вернуться с благотворительного приема. - К черту. Нет, никуда он не пойдет, уснет прямо тут, поперек постели, не дожидаясь возвращения Дженсена. Но не тут то было - обоняния касается едва слышимый запах сигарет. Приходится встать и плестись в темноту по стенке. Дженсен стоит у окна и курит. На его бедрах едва держится полотенце, и Джаред не может удержаться, чтобы не подойти и не запустить под него руки. - Эй-эй, - Дженсен ловит край полотенца, не давая ему упасть, и прижимает поверх его рук. - Какие мы страстные и нежные, оказывается. - Это плохо? Запах сигарет не нравится, но Джаред кладет голову на плечо Дженсена и осторожно вдыхает воздух, пытаясь понять, какое в этом всем может быть удовольствие. - Совсем нет. Оказывается, щетина у Дженсена колючая, особенно когда тот пытается потереться щекой об его висок. - Я не хочу, чтобы наставало утро. - А что будет утром? За окном горят огни. Яркие вывески ночных заведений, вон аптека, в окнах кое-где горит свет или мигает отсвет от телевизоров или компьютеров. Жизнь там, за окном, идет своим чередом. От их выходки ровным счетом ничего не изменилось. Быть может, страшное не случится даже если они зайдут чуть дальше? - Утром… Джаред тянет с ответом. Ему нравится Дженсен. Этот человек может быть язвительным, но на самом деле он вот такой – спокойный и терпеливый. Как скала посреди бури, выстоит и в шторм и в штиль. Кажется, он не способен на абсурдные поступки, не способен на глупости. Тогда почему? Как стал геем? О многом хочется спросить и ответы действительно хочется услышать, но, в тоже время, страшно. Джаред не хочет услышать то, что не сможет принять. - Утром мы с тобой вновь сцепимся на пустом месте, а Сара разошлет всем смс, что Джеи снова в ссоре. - Ох уж эта Сара!.. Дженсен усмехается и тушит наполовину недокуренную сигарету о пустую тарелку. Видно его профиль и игру света на лице, но не выражения глаз. - Так что там… со свиданием? Ты и правда хотел пойти со мной на свидание? Наверное, его никогда еще настолько неожиданно не заставали врасплох. - Красиво поухаживать не получилось. Вот и все, что смог родить. Видимый уголок губ Дженсена дрогнул и Джаред тоже улыбнулся: – Кажется, ты наглотался транквилизаторов. Весь такой умиротворенный. - Я всегда такой. Когда удовлетворенный. - Удовлетворенный… По пустой дороге проехало одинокое такси. Все-таки окраина Ванкувера – это не центр Лос-Анжелеса. – И как часто тебя надо удовлетворять, чтобы сохранять такое благостное состояние духа? - Мммм, зависит от того, что… - Дженсен запнулся. Поскреб кончик носа и сложил руки на груди. - А что, ты готов принести себя в жертву моему состоянию духа? Джаред пожал плечами. - Зависит от того, в каком состоянии духа мне захочется тебя поддерживать. Дженсен напрягся. Не хорошо. Джаред вытащил руки из-под его полотенца и обошел, сел на подоконник напротив. Вытянул ноги, мягко потянул за полотенце, подтягивая к себе, воткнул подбородок в солнечное сплетение и уставился снизу вверх. - Если тебе этого не надо, скажи сразу. Мы будет просто друзьями и никто ничего от меня о тебе не узнает. Клянусь. Теперь Дженсен задумался. Почти равнодушное выражение приклеилось к его лицу. Но его ягодицы оказались в зоне прямой досягаемости, чем Джаред тут же и воспользовался, забравшись руками снизу под полотенце и обхватив вожделенные выпуклости. Дженсен лишь слегка покачнулся - ни смущения, ни попытки отстраниться. «А ведь я ему нравлюсь. По-настоящему нравлюсь.» «Интересно, что будет, если я расскажу ему о своей коллекции?» - И как ты себе это представляешь? - Что именно? Молчание длилось слишком долго, и Джаред успел забыть о том, что заставило Дженсена погрузиться в задумчивость. - Я правильно тебя понял, ты хочешь стать любовниками на постоянной основе?.. Это значит, что какое-то время мы проводим с семьями, а какое-то – вдвоем. Замаскировать можно под игру в гольф, например. Какие дни ты выделишь мне? Выходные? Нет, жены, скорее всего, будут этим очень не довольны… Тогда, может, вторники и четверги? Где-то на середине речи голосом Дженсена завладел сарказм, опустившийся до издевки. Под конец Джаред почувствовал себя так, словно его сокровенное желание препарировали, разложили по банкам со спиртом и написали публичный отчет об вскрытии. Но ответить оказалось нечего. А ведь он заранее знал, что так будет - Дженсен тоже давно все просчитал в уме - вариантов не много, а на крайние они оба пойти не смогут. - Если тебя устроит, - пробормотал, вытаскивая руки из-под чужого полотенца и отклоняясь назад, затылка коснулось холодное стекло окна. - Кажется, сейчас я готов согласится на любые твои условия. Прозвучало как позорная капитуляция. - Будь осторожен со словами. Взгляд Дженсена теперь еще более отрешенный и равнодушный. Джаред стиснул зубы. Вот вроде бы совсем недавно, буквально только что чувствовал его как самого себя, а вот уже совершенно не понимает. Как не понимал последние два года. Опять эта отчужденность, эта холодность и это желание унизить. - Я серьезен и не даю обещаний, которые не в состоянии выполнить. Я, наверное, схожу с ума, но… все мои мысли, мои желания, планы – они все о тебе. Ты прав, - Джаред не мог больше смотреть ему в глаза и теперь обращался к виднеющемуся над полотенцем пупку. - У нас семьи. И будет слишком большой глупостью рискнуть всем ради… Запнулся. Поднял взгляд. В груди екнуло, что сказал что-то не то, что-то, от чего уже не выйдет отказаться. И что уже слишком поздно исправлять. - Ради чего? Дженсен точно решил дожать его, выжать все, без остатка. Даже зная, что это сделает больно им обоим, словно заядлый мазохист. - Действительно, ради чего? - желание сохранить хоть немного гордости заставило сменить тон. – Я понимаю, будь у нас любовь до гроба. А тебе, похоже, просто не везет с любовниками, а на безрыбье и рак – рыба, так что приходится кувыркаться с «еще-вчера-натуралом». Сочувствую. Последнее слово прозвучало как удар молотка, забивающего финальный гвоздь в крышку гроба. Его собственного. Потому что высказал то, чего боялся. То, что подтачивало уверенность в себе и не давало покоя. И сейчас, когда перешел все границы, высказал все, что скопилось глубоко внутри, казалось, не осталось никакой защиты. Лишь кухня пять на пять футов и они, так близко, что не уклониться. Очень медленно Дженсен расцепил руки, до этого сплетенные на груди, и оперся на подоконник. Слишком близко. Света с улицы достаточно, чтобы попытаться рассмотреть что-то темнеющее в глубине его глаз, но времени на это нет - Джаред чувствует прикосновение к губам – мягких, но беспощадных. - Не знаю, что пугает меня сильнее – быть влюбленным в тебя по уши всю жизнь или всю жизнь провести без тебя.