J2IsReal 2: Все будет... хорошо

Рин смотрел на потолок: серый, в трещинах – такой потолок раздражал, но альтернатив как бы и не было. Что до слуха, то его услаждали голоса, доносящиеся из глубин этого обветшалого дома. Колокола в голове из-за них звенели громче, не давая уснуть, а ведь сон казался единственным доступным способом избавиться от боли. Попробовал повернуть голову, но гипс, прочно фиксирующий шею и подбородок, в который раз не дал ему это сделать, а для большего требовались просто титанические усилия. Его тюремщики прекрасно знали, что сбежать в таком состоянии нереально, поэтому даже не утруждали себя наблюдением. Рин не знал, как оказался в этой комнате без двери. В памяти - черный провал. Вот он захлебывается собственной кровью на мягкой, как перина из лебяжьего пуха, земле, а уже в следующее мгновение выныривает из мутных глубин сна на жесткой как камень постели, весь упакованный в бинты и гипс, а нос совсем не дышит под слоем повязок. Именно сломанный нос причиняет больше всего боли – кажется, что кость пилят ржавой пилой. Уж лучше бы он не просыпался. Кто-то добрый вколол обезболивающее, но очень скоро эффект от него начал спадать… - Не передумал еще? Правильный, как по учебнику, английский легко понять. Тем более, если вопрос задают с завидным упорством каждые тридцать минут. И каждый раз уходят, не дождавшись ответа. И снова из глубин дома доносится нестройный хор голосов. «И что это за отношение такое? Сначала едва не убили, потом отвезли к врачу, а, подлатав, оставили одного: без обезболивающего, воды, еды и элементарной помощи с туалетом? Это просто издевательство какое-то. Надо будет обратиться в комитет по правам пленных. У них тут, в Америке, полно комитетов по защите всяких прав, так что и такой найдется. Хотя, это не Америка, а Канада... А велика ли разница?.. Мизуки, вот ведь гандон, в тепле, сейчас, и уюте…» Неожиданно разлившийся по внутренностям дома звон многократно отразился от стен, и, продолбив в голове зияющую дыру, стих. Рин некоторое время изо всех сил сжимал зубы, молясь, чтобы лава в черепе перестала плескаться туда-сюда. Однако, когда способность воспринимать звуки вернулась, радоваться оказалось особо нечему, ибо кто-то приближался. Шаги не тяжелые, визитер одет в кроссовки или легкие туфли - не поймешь, но точно не в армейские ботинки. Открыл глаза, натыкаясь взглядом на трещину на потолке, ставшую, кажется, еще длиннее, покосился в сторону дверного проема. Если идущий войдет в комнату, его удастся даже увидеть, а не только услышать. Наверное. Монотонный гул разбился на несколько голосов, потом все стихло и на фоне потолка всплыло озадаченное лицо Крашника. Рин тут же закрыл глаза обратно. Как же он устал. Ему бы плакать, скулить от боли, сжимаясь в тугой узел… Однако, сил на это просто нет, а выражение лица… Даже интересно, различимы ли хоть какие-то эмоции на том, что от него осталось? - Мне нужен только адрес, - доносится шепот. Шестеренки в голове отказываются крутиться, их залило горячей смолой, спутало стальными канатами мигрени, они заржавели и склеились друг с другом. Но даже в таком состоянии Рин способен догадаться, что его невинная провокация не возымела успеха: туристы с выправкой военных все еще на стороне своего «кореша», чтобы это слово не значило. Кровать пнули. Или задели – не суть важно, специально или нет, главное, что от этой незначительной встряски в голове обрушился колокол вместе со всей колокольней, на миг ослепив и оглушив. Рин уставился на потолок, пережидая подкативший к горлу приступ тошноты. Если в желудке еще что-то осталось, не хватало еще захлебнуться этим. Очертания трещины на потолке стали четче – зрение почти вернулось в норму, как и слух. Хотя, даже не слыша дыхания человека, Рин ощущал чужое присутствие «кожей», как говорят. Чувствовал взгляд на себе. Последнее, что хотелось делать, это отвечать. Но сколько он еще может валяться вот так? Без лекарств? Без помощи? Не говоря уже о том, что одно дело – обоссаться, другое – продолжить валяться во всем этом. - Скажи мне адрес, - повторил голос. Негромкий, обеспокоенный, настойчивый. Ринрэй не видел больше лица гостя, но успел запомнить его выражение. Да уж, до безмятежности там было как до Токио пешком. Откуда-то материализовался упертый маленький молоточек и принялся выстукивать похоронный марш по виску. Рин поморщился, облизал сухие губы. И почти тут же их коснулось что-то холодное и влажное. Платок. Послушно обхватив ткань, втянул влагу в рот и с трудом проглотил гомеопатическую порцию. Полегчало. - Ми… - горло царапнуло воздухом, едва не закашлялся – еще одно обрушение колоколов в голове он бы не выдержал, пришел бы в себя слюнявым психом, точно. - Мизуки? – каким-то чудом догадался Крашник, Рин закрыл глаза. Жутко потянуло в сон, да и голоса затихли, еще бы этот озабоченный свалил, глядишь, и удалось бы отключиться на часок, другой. - Ты знаешь, где Мизуки? – голос не дал провалиться в соблазняющую покоем тишину. Рин открыл глаза, закрыл. Губы шевельнулись, выговаривая «да», но без звука. - Он у Мишима? «Да» - Зачем он вам? Однако, умел Крашник задавать вопросы тому, кто не может говорить. И как прикажет ему отвечать? Рин бы хмыкнул, если бы смог. Пошевелил пальцами рук. Не видя, сложно определить трудоспособность, но вроде правой даже что-то почувствовал. - Тебя отвезут в больницу сразу, как только скажешь адрес, - другой голос, с акцентом, от двери, которой нет. Теперь понятно, откуда тишина. Столпились, наверное, в коридоре, ждут его решения. Рин вздохнул медленно, чувствуя, как одеяло на груди натягивается, начинает давить сильнее – или чем там его укрыли. - Или предпочтешь сдохнуть? – третий голос, но в унисон со вторым. Знали бы они, насколько близки к истине: в его ситуации лучше умереть, чем предать. Потому что там, в Японии, осталась семья. Да даже если бы и не было никого, что он, собака неблагодарная, хозяина гадам всяким сдавать? Но и медленно умирать, корчась от боли, в луже мочи и рвоты – ну совсем не хочется. Правую руку согнуть не вышло, гипс. А вот левую – вполне, правда, было ощущение, что поднимает бревно обхватом с торс взрослого мужчины, но ладонь к уху приложил. - Где его телефон? – в полной тишине спросил Крашник. Тихо спросил. Еще мгновение ничего не происходило, но вот затопали, недовольно сопя и что-то бормоча себе под носы. Знать бы, что, глядишь, на будущее пригодится. «Пик-пик», - Рин почти видит, как проходятся пальцы по кнопкам несовременного, но отменной крепости аппарата. Нетерпеливый голос, потом еще один, громче, резче. Суета, топот, грохот хлопнувшей двери. И, наконец-то, тишина. «Мда, а сами посмотреть не догадались…» - губы исказила змейка-улыбка, но всего на миг, Рин провалился в обморок. Тем более, что напоминать об обещании отвезти в больницу было уже некому. *** Кимоно было отвратительного розового цвета, а грудь и живот перетягивал многократно намотанный широкий пояс, оби – неотъемлемая часть женского наряда. Из-за него казалось, что торс Мизуки залили в бетон – ни согнуться нормально, ни сесть – все время прямой, как шпала. Добавьте к образу гейши россыпь шпилек, скрепляющих волосы и торчащих во все стороны, и вы поймете, чем же он был так раздражен. Красные пятна кочевали по коже, выглядывая из-под одежды и неплохо, по мнению Киёши, гармонируя оттенком с кимоно. - Приготовь ванну, - благосклонно напомнил он. Закончив с разбором постели, Мизуки, не поднимая глаз, сложил руки вместе на уровне колен, поклонился и засеменил в сторону ванной комнаты, негромко щелкая по полу деревянными гета. Подол женского кимоно должен быть запахнут очень узко, поэтому места для широкого шага просто не было. Но Мизуки научился передвигаться более или менее быстро за какие-то часы. Киёши поймал себя на мысли, что ему немного жаль. В отличие от щебечущих глупости горничных, этот парень не раздражал, делал все тихо и не пытался привлечь внимание. Хотя, последнее то вполне объяснимо. Но, увы, долго это продолжаться не может. Теребя пояс от халата, Киеши рассматривал себя в большом вертикальном зеркале. Несколько шрамов на животе – белые, неровные нити – это то, что видно сейчас. Есть еще на ногах и руках. Дмитрий Типпенс Крашник оставил на его теле напоминания о ночи позора, когда власть едва не упорхнула из рук. Из-за незакрытой двери потянуло жасмином. Все-таки, идея Танто сделать из предателя горничную оказалась не такой уж безнадежной. Определенно, Киёши чувствовал себя лучше каждый раз, когда Мизуки вздрагивал при взгляде на него. Некоторых намного приятнее не пытать, а держать в состоянии ожидания пытки. Скинув халат на пол, дошел до двери в ванну. Мизуки, придерживая рукав, чтобы не намочить, вяло водил рукой в воде, погрузив по локоть. Размешивал ароматную соль или еще какую добавку. Если не присматриваться, можно и не заметить естественных линий тренированного тела. Никаких лишних накаченных мускулов, только те, что нужны для резких, быстрых движений – достать оружие, ударить, провести прием. Если схватка не закончилась за несколько секунд, продолжать ее все равно, что проиграть – так учили его, Киёши, так учили и Мизуки. Старик назначал им одних и тех же инструкторов… Поговаривали даже, что тот собирается усыновить обоих братьев. Ерунда. Он бы никогда не опустился до такого позора. Усыновить постороннего, имея наследника, все равно, что отказаться от него. Такие сюжеты прокатывают в мыльных операх, да и только, а в жизни пригретые на груди змеи больно жалят и порой убивают. Старик вон, скопытился. Хотя, за это Киёши был даже немного благодарен – кто знает, сколько бы тот протянул, но сердце не выдержало потрясений. Ага, вот оно – момент, когда его заметили. Мизуки не выдал себя почти ничем, только плечи дрогнули, да рука в воде замедлилась. - Раздевайся, - велел, перешагивая порог, кивнул на большую поролоновую губку. Тень недовольства на какой-то миг пересилила страх, сменив одно забавное выражение на лице игрушки на другое, хотя тот и старался смотреть в пол. Поклонился, вышел. Вернулся через считанные секунды, умудрившись в рекордный срок остаться в одних фундоси. Киёши закрыл глаза, наслаждаясь прикосновением намыленной мочалки. Будто совершенно не боясь переусердствовать, Мизуки тер сильно, разгоняя кровь, а горячая вода приятно обволакивала – тело одновременно избавлялось от накопленной за день усталости, расслаблялось и набиралось новой бодрости. Мысли же плавно перетекали с одного на другое. - Во втором ящике бритва. Лениво прикрыл глаза, укладывая затылок на свернутое полотенце на краю ванны. Прислушался. Вот звук выдвигаемого ящика, вот щелчок извлечения нового картриджа… Вытащив руку из воды, Киёши свесил ее через край ванны и, когда Мизуки приблизился, нащупал его бедро. Струя пены дрогнула вместе вместе с тем, кто ее начал наносить на подбородок. Хмыкнул. Пальцы скользнули под туго скрученную ткань между ягодиц, подцепили и потянули вверх, заставляя фундоси врезаться в промежность. Открыл глаза. - Хоть одна царапина и ты труп. Обещающе оскалился, переводя взгляд с бритвы в руках Мизуки на его лицо. Шпильки тот из волос не вытащил, молодец. Отпустив набедренную повязку, Киёши потянулся к ближайшей, извлек из прически, прикусил кончик. - Брить будешь сегодня или мне до утра подождать? Задрал подбородок. И, почти одновременно из комнаты донесся настойчивый стук в дверь. Мизуки не сдержался, выдохнул с облегчением. Ну, да, чуть-чуть позже – и быть порезу. - Что ж ты такой нервный стал? - с плеском вырвавшись из объятий воды, Киёши прошлепал босыми ногами в комнату, накинул халат. - Входите. - Данна? – донеслось с той стороны двери, ручка покрутилась на месте, замерла. Киёши нахмурился и негромко, но недовольно позвал: - Мизуки… Мокрый, с перекошенной повязкой на бедрах, парень выскочил из ванны и прямым ходом – к двери. Повернул защелку. Замер, отступив в сторону. В номер тут же просунулась высветленная без меры голова Хитая. - Босс, Танто взяли. Оценив стремительное перевоплощение Мизуки из покорной служанки в навострившего уши шпиона, Киёши кивнул вошедшему. - По твоим прикидкам, когда они будут тут? - Утром? Вопросом на вопрос ему смел отвечать только Хитай. До недавних пор он служил телохранителем при Старике, а сейчас перешел к нему. По праву наследства, так сказать. - Не высокого же ты мнения о Ринрэе, - пожурил поклонника перекиси водорода. Хитай не выразил ни раскаяния, ни какой бы то ни было эмоции вообще. Таких, как он, называют сухарями. Правда, Киёши что-то не мог припомнить ни одного сухаря, с завидной регулярностью обесцвечивающего себе волосы. Может, он еще и спит в розовой пижамке с котятками? - Ладно, следите за подъездами. Посмотрел на Мизуки, раздумывая, не нагнуть ли предателя напоследок? Или обойдется? «Велика честь будет». Пока решал, Хитай удалился, оставив их наедине. - Иди к себе, - бросил Мизуки через плечо, поднимаясь из кресла и направляясь в сторону ванны. Домыться и побриться он и сам сможет, а шутки шутить пропало настроение, надо подумать, обмозговать... Провел рукой по подбородку, проверяя состояние щетины, понял, что все это время пена была на лице, обернулся. Мизуки стоял у двери, не спеша уходить. Словно и не его только что отпустили видеть сны в тишине и покое. - Что? - Простите. Парень поспешно опустил глаза и тенью выскочил из номера, а Киёши остался недоуменно пялиться на дверь. Перевел взгляд на брошенную на пол одежду. Отвратительного розового цвета. Зябко поежился, перешагнул, потопал в ванную. От чего у него испортилось настроение? От того, что план почти подошел к концу? Или от того, что не увидит больше Мизуки в женском наряде? Станок в руке дернулся, оставляя глубокий, короткий порез на шее. Киёши прищурился, рассматривая в зеркале набухающую красную каплю. Вот она сорвалась, покатился вниз, окрашивая кожу и остатки пены в розовый цвет. Японец, ненавидящий цвет сакуры… Японец с голубыми глазами… Самый неуважаемый глава клана в истории Мориямы. Совет кланов обещал добро на наследование, если он сможет отмыть свое имя от позора и восстановить хотя бы часть потерянного влияния. И он восстановит. Обязательно. Но сначала – отомстит. И, все же, почему Мизуки не хотел уходить из его номера, словно ждал чего-то? Насухо вытерев тело и лицо, залепив порез пластырем, накинул свежий халат, и вышел в коридор. У двери охраны не оказалось, но у лестницы маячила знакомая высветленная макушка. Комната предателя в другом конце – туда то Киёши и направился прогулочным шагом. Он не знал, что его ведет – желание что-то сделать или узнать. Быть может, он даже не дойдет до цели, вернется. Какое ему дело до этой блохи? Но по мере продвижения, до слуха долетели смутно знакомые звуки. Они не были громкими. Сдавленные стоны обычно звучат тихо, но почти идеальный слух отчетливо вычленил их, как и источник. Номер Мизуки. Вот здесь уж точно кто-то должен караулить, чтобы обитатель не сбежал, однако, никого нет и дверь приоткрыта. Тронув кончиками пальцев ручку, неслышно расширил щель. На фоне светлеющего неба за окном, в комнате, залитой сиреневым из-за цвета штор светом, сплелись тела. Присмотревшись, можно было рассмотреть четко зафиксированный центр композиции – полотенцем связанные конечности, чтобы не оставлять синяков, подложенный под колени матрас, мокрые от пота, прилипшие к лицу волнистые пряди… А он и не знал, насколько насыщенно проходят ночи предателя. Приказа он не давал, но и не запрещал, вот его подчиненные и решили взять наказание в свои… руки? Тихо притворив дверь, Киёши неслышно вернулся к себе. Вообще, он не был сторонником таких издевательств над натуралами. Для натуралов у него были припасены более стандартные методы… Ну, да уж ничего не поделаешь. Да и зачем?