J2IsReal 2: Все будет... хорошо

- Я должен прийти один? - А что, хочешь с мамой? Из трубки доносится раздраженное сопение, Киёши прикрывает глаза, наслаждаясь моментом. Перелет дался ему нелегко. Не то что бы он боится летать, просто не любит – все эти люди вокруг, духота, разговоры, тесные кресла… «Куплю себе частный самолет». Но сейчас, после двух деловых встреч и трех посещений полуофициальных мероприятий, оказавшись наконец-то в номере люкс, на широкой, мягкой, пахнущей свежестью кровати, он может позволить себе расслабиться и поиграть. Тем более, что последняя неделя выдалась на редкость благосклонной – почти все задумки удались. Новый контракт, новые «друзья» и идеи - вернувшись на родину, он докажет всем, что достоин наследия не только по праву крови. И, как не без этого, маленький, но очень приятный бонус – новые-старые игрушки. Киёши не хочется этого признавать, но, отдав приказ прирезать Мизуки, он ощутил грусть… и сожаление. Такое бывает, когда выкидываешь недопитый напиток – вкусный, но просто уже не лезет. Но на этот раз он растянет удовольствие подольше. - Давай, признавайся, ты просто боишься лететь один! - … Лететь? - Да, забыл сказать, празднование будет в Лос-Анжелесе. Через неделю. Так что ты пока готовься, приводи в порядок лицо и… знаешь, разные части тела. Подробности сообщу в день вылета. - У меня ребро сломано. - Ну… что я могу сказать? Не повезло тебе. - Так я должен прилететь один? У Киёши, не смотря на усталость, прекрасное настроение. И после горячего душа и глотка крепкого зеленого чая он полон благодушия. Но эта настойчивость уже начинает раздражать. - Хочешь, чтобы Падалеки стал свидетелем твоего представления? Не то что бы ему есть дело до любовника Эклза, на самом деле, странно, но Киёши абсолютно на него наплевать. Ну, ладно, не абсолютно, но никаких особых эмоций или желаний он у него не вызывает. С другой стороны, унижение Дженсена не будет полным, если при этом не будет присутствовать самый важный для него человек. Вот только, унижать Дженсена уже не очень-то и хочется. Месть – дело чести, дань традиции. Он должен отомстить, и он отомстит, только вот инструменты для каждого выберет разные. Ведь по-настоящему его разозлил только один человек - Крашник, а другие двое… ну сбежали, ну бывает. Но память еще услужливо подкидывает по утрам выражение лица Дженсена, там, на заброшенной стройке: наглый, красивый, не покорившийся. Как шедевр искусства за стеклом. Хочется любоваться. И в тоже время – разбить. Разом, навсегда, окончательно. - Хорошо, получишь приглашение «+1». Но услуга за услугу, ладно? Надеюсь, обойдемся без капризов и бесполезных выходок. - Залог моего хорошего поведения будет в зоне твоей досягаемости. - И то верно. Ну, тогда, до встречи через неделю. Вот и поговорили. Если на секунду забыть о том, что было между ними, можно даже представить, что поболтал с приятелем. - Глупости какие… Бросив трубку на подушки, Киёши запахивает длинный, махровый халат плотнее, и направляется к массивным дверям, ведущим в соседний, спаренный номер. Распахивает их. И удовлетворенно урчит. Чего не скажешь о Крашнике. Дима… или там его?.. Миша. Вообще-то он купил этот БДСМ-набор для Мизуки, но старичок тоже совсем не плохо смотрится в кожаных ремнях. Сколько ему? Почти сорок? Или еще нет? Едва он вошел, двое верных подчинённых подняли почетного пленника с пола и усадили на колени, лязгнул замок – это тонкая, но крепкая цепочка соединила наручники на руках с кандалами на щиколотках, так что спину Мише приходится держать ровно. И молча сопеть, слюнявя красный пластиковый шарик, вставленный в рот и закрепленный ремнями на затылке. Усевшись в кресло, Киёши какое-то время рассматривает свою новую игрушку. Потом кивает личному врачу. - Доктор, прошу. Молодой, еще мальчишка, но успевший набить руку в подпольной больнице, Сиу набирает в шприц прозрачную жидкость. Очки сползают на кончик носа, руки почти не дрожат – почти привык. Крашник начинает заваливаться набок, но его поддерживают. Игла входит в вену на предплечье. Должно быть, он уже чувствует что-то знакомое, но это не совсем морфий - без снотворного эффекта. Зачем? Киёши подает знак всем выйти. Медленно, растягивая предвкушение, встает с кресла и подходит к пленнику. Наклоняется близко-близко, к самому уху. Он мечтал об этом с самого дня своего изнасилования. - Знаешь, - шепчет. – А мне ведь даже понравилось. Опирается на плечо, толкает, наблюдая, как тот заваливается на спину и нелепо выгибается. Как таращит глаза, пытается вытолкнуть пластиковый кляп изо рта. - Но тебе не стоило меня там оставлять. За спиной Крашника кровать, почти такая же большая и мягкая как в его номере, а на ней лежит небольшой кейс. Киёши набирает простой код. Внутри – бархат. И тускло мерцающие инструменты. Первой в руку ложится длинная игла. - Ты в курсе, что Ямада потом вернулся? И не один? Присев над поверженным врагом, Киёши одевает белые медицинские перчатки и демонстрирует пакетик с украшениями и полую иглу, потом медленно, следя за реакцией, подносит острие к напряженному от холода соску. Сбоку. Большие европеоидные глаза готовы выпрыгнуть из орбит. Голубые. По цвету почти такие же, как у него. Забавно наблюдать, как меняется их выражение – с ужаса до удивления. Крашник косится вниз, на свою грудь, видит кровь. Конечно же, боли он не чувствует. Но как именно препарат действует на его мозг и как именно извращает ощущения – Киёши не знает. Тем и забавно. На самом деле, он может сделать с ним сейчас все, что угодно. Хоть облить маслом и поджечь – тот только продолжит недоверчиво хлопать глазами. И осознавать, что все это временно. Что боли нет только «сейчас». А пока – пока пусть удивляется. Вторая игла протыкает второй сосок. Она толстая, сосок раздувает. Киёши начинает чувствовать возбуждение - наконец-то к нему возвращается эта способность. - Знаешь, сам Ямада был еще ничего. А вот его ублюдочное стадо… М-м-м, когда у них уже все перестало вставать, они решили использовать первые попавшиеся под руку предметы. И твою бутылку тоже… Возбуждение смывает холодным дождем воспоминаний и вновь ожившего ужаса. Как он не сошел с ума среди того битого стекла и истерически хохочущих рож? Он не знает. Помнит лишь как молил о забвении. Но сознание не желало покидать истерзанное и изорванное тело. Почти до самого конца. Он слышал вой сирены, даже видел вбегающих полицейских. Чувствовал, как укладывают на носилки. - Лучше бы ты меня там пристрелил. Честное слово. Яркий свет огромной хрустальной люстры отражается от светло-бежевого, блестящего, словно золото, покрывала кровати и так же стен - и жжет роговицу глаза. А Крашник мычит. Быть может, он ждал чего-то более приятного, вроде сексуальных игр, но у Киёши нет больше желания заниматься подобным. Он заподозрил это давно, но окончательно осознал той ночью, когда стал свидетелем оргии с участием Мизуки. В прежние времена зрелище бы его позабавило, но тогда, едва вернувшись к себе, он отдал приказ «заканчивать». А может и не поэтому… может, просто Танто пропал и стало ясно, что пора готовиться встречать гостей. - Говорят, Мизуки выжил?.. Кстати, как он тебе? Вот уж не думал, что этот сученыш ляжет под тебя. Когда полая игла касается выемки пупка, Крашник дергается, заваливаясь набок еще больше. Киёши подпирает его спину коленями, нависает сверху, зажимая складку кожи и протыкая. Он никогда не видел, как делают пирсинг, но как-то так же? Игла почему-то идет туго, наверное, надо было взять другую, потолще. Или поострее? Кровь стекает на цветной ковер. А Киёши встает с колен. Чтобы каждый раз не ходить к кейсу, забирает с собой, обходит пленника и опускается на пол у его ног. Крашник пытается свести колени - его щиколотки все еще крепко соединены за спиной с наручниками на руках, так что это единственное, что ему доступно. Но Киёши все-равно жалеет, что не велел предварительно закрепить распорку. - Лучше не дергайся. Тебе же будет хуже, если промажу. Раскрасневшееся лицо Крашника прекрасно, он пытается удержать голову оторванной от пола и рассмотреть, что он там делает, но очень скоро откидывается обратно. И снова мычит. - Заткнись. Интимный пирсинг – дело тонкое. Не то что бы Киёши обеспокоен будущей половой жизнью своего пленника - он вообще не уверен, что позволит ему жить достаточно долго, чтобы пустить в ход член и проверить ощущения – но он терпеть не может осечек. Если Киёши Мишима что-то делает – он делает это идеально. В кармашке кейса брошюрка, в ней перечень всех мест для проколов с указанием их максимально допустимого количества. И он начинает с первой страницы – прокол уретры. Удерживать мягкий, вялый член – то еще удовольствие, как и целиться в узкое отверстие, но вот он вставляет острие под углом, и вот оно уже вылезает снаружи головки. Остается только продеть кольцо. Вот ведь, а об украшениях-то он и забыл. То-то иглы кончились. Ну, ничего, пусть пока побудет так. А он сначала займется проколом уздечки, потом еще одним, ниже, и еще – и так по всей длине члена. Не забывая каждый раз протаскивать во влажное, сочащееся кровью и сукровицей отверстие хромированное украшение. Если в головке члена кольцо, то по напрягшемуся стволу идут штанги. - Эй, у тебя эрекция, гайдзин. Крашник уже даже не мычит, но его тело заметно напряжено. Правильно, лекарство притупляет только боль, искажает ее и извращает. Остальные ощущения воспринимаются как и раньше. С другой стороны, разве нормальный мужчина возбудиться от того, что кто-то протыкает его член? Кожа мошонки тонкая, и надо бы взять другую иглу, но Киёши уже устал. Со лба катит пот. Но он не останавливается, ведь до финального штриха осталось совсем немного. А вот и он. Однако, не так-то просто ухватить и оттянуть кожу между мошонкой и анусом. Одна попытка, вторая, пальцы в перчатках липнут к залитой кровью коже, дрожат от усталости и напряжения, но двадцать первая штанга наконец вставлена и закреплена. На часах уже полночь. Остается лишь продеть украшения в пупок и соски, про которые он сначала забыл. Уходя, Киёши тушит свет. К утру действие уколов должно пройти. Если Крашнику повезет – воспаления или заражения не будет, хотя, продолжать валяться на полу ему явно не на пользу. Ну да ладно. С чего вдруг Киёши беспокоиться о его удобстве или гигиене?