Retrouvailles
Когда тебе семнадцать, кажется, что любая девушка, любой парень, посмотревший на тебя с интересом – особенный и на всю жизнь. Иначе и быть не может. Облокотившись о стойку, Джаред смотрит на парня за столиком у окна. Утро раннее, кофейня почти пустая, и солнечный свет играет в рыжеватых волосах. Дурацкая у него чёлка. Но глаза – красивые. Очень. Джаред, стараясь улыбаться до очаровательных ямочек на щеках, относит парню кофейную карту, чтобы его не вышибли с работы, на которую он с таким трудом устроился на летних каникулах, и возвращается обратно к стойке, вновь занимая наблюдательный пост у кассового аппарата. А когда незнакомец уходит со своей попутчицей, почти час спустя, то оборачивается на Джареда, пока держит дверь для девушки... и неуверенно улыбается на прощание. Джаред улыбается в ответ даже тогда, когда его зеленоглазый незнакомец уже выходит из кофейни. Дженсен – Джаред узнает его имя, но немного позже – потом возвращается. Говорит своей девушке, что забыл в кофейне зонт, и действительно возвращается, только чтобы пригласить Джареда выпить потом кофе и выпросить у него какой-нибудь зонтик, за которым он вообще сюда якобы ушёл. Джаред отдаёт ему свой. Намекнув на то, что этот зонт ему дорог, как родной сын, и вернуть его нужно обязательно.~*~
Кажется, он влюблён. Джаред, то есть – да, кажется, ну, наверное, определённо... да. Они знакомы всего четыре месяца, и он сводит Джареда с ума; ему нравится, что Дженсен старше на два года, ему нравится, как Дженсен пахнет, нравится, как Дженсен целуется, и нравятся его веснушки и волосы – которые не нравятся даже самому Дженсену. Наверное, это и есть... то самое. Дженсен долго и увлечённо рассказывает ему про то, как сложно учиться на медицинском, стесняясь того, что его так безгранично и всецело слушают, и в конце концов неуверенно затихает, теребя меж пальцев зубочистку. Кстати, его пальцы ему тоже не нравятся – а Джаред их... любит? Любит. Это слово такое же шаткое и неуверенное, как и они сами. Они не встали на ноги ещё, хотя почти к этому готовы и совершенно точно хотят; они боятся того, что впереди, - и рвутся к этому изо всех сил, возбуждённые и молодые. Рука об руку.~*~
- Обалдеть. - Обалдеть, – соглашается Дженсен. Они сидят, спутавшись босыми ногами в мягких домашних штанах, и над ними ночное небо с мириадами горящих ярко и остро звёзд пышет холодом и лунным светом. В комнате, за их сдвинутыми плечами на спинке стула висят два смятых и брошенных кое-как костюма, а Дженсен смотрит на их сплетённые руки и блестящие новенькие полоски простых колец. Когда он поднимает на Джареда горящий взгляд, в глубине его зелёных глаз – недоверчивый восторг. - Ты веришь, что мы действительно это сделали? – шепчет он, и Джаред готов обменять миллионы и миллиарды усыпанных звёздами и неповторимых небес на этот удивлённо-испуганный шёпот. Он верит. Он этого хотел. И хочет, хочет, хочет... Он влюблён так сильно, что кровь приливает к губам от одного звука голоса Дженсена. - Ну, хоть чёлку ты состриг, – улыбается он вместо ответа. – Я уж думал тебя бросать... - Идиот, – говорит Дженсен, прежде чем поднять их соединённые ладони и, прикрыв глаза, поцеловать выбранное им самим кольцо.~*~
Когда Джаред просыпается, уже стоит глубокая, гулкая ночь: свернувшись в уютные клубочки теней, она спит в углах на ковре... так же, как и Дженсен. Осторожно, Джаред выползает из-под двух одеял, морща нос от собственного терпкого запаха пота, болезни и антибиотика. Лоб больше не горит, голова раскалывается не в пример меньше – и то, наверное, от затхлого воздуха, – а горло хоть и першит и чешется изнутри, уже не ноет. Спустив ноги на ковёр и немного так посидев, Джаред аккуратно проводит пальцами сквозь волосы Дженсена, что прикорнул на полу, устроившись на руках на краю его дивана. Полтретьего утра, а он сидит в кромешной темноте, хлюпая носом, и гладит по голове мужчину. Любимого мужчину, но это не отговорка... наверное.~*~
- Джаред, она ужасно лохматая... - Собаки и должны быть лохматыми, Дженс. - Но эта какая-то... Слишком? Нет? Джаред довольно махрит руками светлую шерсть большого, добродушного даже на вид пса, непроизвольно улыбаясь широко и светло. - Ничего, будет вся в меня, – смеётся он. Дженсен стоит рядышком, скрестив на груди руки. - Все равно не понимаю, – упрямо, но спокойно и добродушно продолжает он. – Ты сутками на работе, что собаки будут дома делать? - Скучать по мне, – с глубоким удовлетворением отзывается Джаред, любовно почесывая пса за лохматым ухом. - Ну-ну. Я не стану тебя утешать, когда они полюбят меня больше, чем тебя, – я стану злорадствовать. - О, да заткнись ты, домохозяйка, – смеётся Джаред, пихая его локтем в колено, Дженсен, вздохнув, присаживается на корточки рядом, неуверенно держа ладонь, когда в неё любопытным носом тыкается собака. Ладно, он почти готов признать, что пёс и правда милый и лохматый в самый раз.~*~
- Хэй, сделай-ка и мне кофе, а? – Дженсен заглядывает на кухню, ставя на раковину явно забытую Джаредом на каком-нибудь из столов чашку. Грязной посуды в их доме столько, что её гора в мойке не вызывает ни малейшего желания взять в руки губку. Кажется, скоро их собаки научатся мыть посуду. - Тебе нельзя много, – отмахивается от Дженсена Джаред, краем глаза убеждаясь, что свитер на Дженсене достаточно тёплый, и продолжая рассматривать на свет уши Сэди. - Но я не... - Пузатым слова не давали. Выходит, надо признать, наставительно. Дженсен на это показывает ему средний палец и, обхватив одной рукой и правда сильно выдающийся вперёд живот, сам идёт к банке с кофе. Он замирает над плитой, уперевшись в неё руками, и на мгновение Джаред даже пугается – он вообще последнее время на нервах, – привставая со стула, но вовремя понимает, что Дженсен просто немного подвис, смотря на пузырящийся в турке ароматный кофе. Джареду нравится ощущать под рукой его тёплый живот, когда он подходит к Дженсену сзади и коротко целует в затылок, поддерживая. - Что, переживаешь, как бы я не свернул полплиты своим пузом? – хмыкает Дженсен, хотя раздался он на самом деле не так уж и сильно – Джаред больше шутит, когда смеётся над этим. - Нет, – он улыбается Дженсену в волосы, через его плечо глядя на закипающий кофе, – я переживаю, потому что ты переживаешь. Дженсен замолкает, и они просто стоят так минуту или две. - Месяц остался... не хочу ложиться под нож, – наконец нехотя давит из себя Дженсен, хмурясь, и Джаред фыркает: - Поздновато опомнился, приятель. Дженсен усмехается вместе с ним, выкручиваясь из объятий, и, бросив напоследок: - Сними с плиты, когда будет готов, не спали опять, – выходит из кухни. Джаред слушает его шаги – привычка восьмимесячной давности, чтобы быть точно уверенным, что с Дженсом всё действительно хорошо, – но он слишком в себе, в своих мыслях, и потому не сразу замечает, что шаги замедляются. И занавеска из стеклянных бус между коридором и гостиной так и не звенит. - Джей... Джей! Опрокинув турку и запутавшись ногами в сшибленной табуретке и так некстати всполошившейся собаке, Джаред вываливается из кухни с лихорадочным: "Чегочегочего?", – на губах на испуганный голос Дженсена. Джаред крепко хватает его за плечи, заглядывая в лицо – Дженсен расширившимися глазами смотрит на него, приоткрыв рот и прижав руки к животу. У Джареда отнимаются ноги. До первого Дженсенова крика, разумеется.~*~
Джаред сам себя удивляет: когда отворяются двери и к нему в коридор выходит врач, он молчит. Он ждал от себя вопросов, беспокойства, тревоги – и всё это есть, только глубоко-глубоко внутри, грызёт изнанку, и сил нет подняться, будто сухожилия под коленями перерезало. Он сидит и молча смотрит на того, кто только что держал в руках их с Дженсеном ребёнка. Джаред уже завидует. Апатия проходит, как только Джаред понимает, что доктор не собирается останавливаться – он проходит мимо. Что-то не так? Это пугает Джареда неожиданно сильно: он тут же нервно вскакивает на дрожащие ноги и в два прыжка нагоняет хирурга. Джаред в курсе, что на Дженсена всегда плохо действовал наркоз. Он, кажется, даже слышал, как Дженсен кричал. Но это ничего. Ничего. - Доктор? Доктор Хейнз, я муж Дженсена... мистера Эклза… Я только хотел узнать... как... ну, как... – путается в словах Джаред, но доктор Хейнз его слышит, останавливается и смотрит прямо. - Да, мистер Падалеки... – немного задумчиво, печально говорит он. – Мне жаль. И наркоз не подействовал так, как... - Жаль? – Джаред непонимающе улыбается. – Почему? - Мертворождённый, – доктор хлопает его по плечу, поддерживая по-мужски, и повторяет: – Мне жаль. Дальнейшее "мои соболезнования" Джаред не слышит: неловкая улыбка угасает на губах, а перед глазами всё меркнет, потому что на руках доктора Хейнза, на его перчатках и белых рукавах, кровь. Много, много, ужасно много крови. Дженсен?..~*~
Он лежит в отдельной палате. Когда Джареда наконец пускают внутрь – спустя часов пять после операции, – уже смеркается, и Дженсен смотрит в окно. Под его запавшими глазами, полными до краёв острой блестящей сухости, тёмные синяки, и на бледной коже болезненно чётко видны эти полукруги синевы. Он почти до серости белый, даже веснушки поблекли, но всё равно их видно отчётливее обычного. Он смотрит в сумерки, мёртво, бесцветно, тускло, словно буйство красок за стеклом тянет жилы из него. - Дженс? – тихо зовёт от двери Джаред. Дженсен не отвечает – только в глазах от голоса Джареда, кажется, что-то меняется. Джаред подходит вплотную к его койке, видит воткнутые в вены на костистых руках трубки, полупрозрачные и с острыми иглами. Скулы его Дженсена почти вспарывают бледную кожу. Джареду очень больно – без обиняков, просто, очень, невыносимо больно. Он решается, молча поднимает руку и проводит пальцами по этой острой скуле с бурыми пятнами веснушек – и Дженсен, так же беззвучно, плачет ему в ладонь, прижимаясь к ней щекой. В этот момент у Джареда пусто в сердце, пусто в голове, пусто внутри и снаружи, ничего нет, кроме Дженсена, чьи слёзы обжигают пальцы. Джаред почему-то ясно представляет вдруг, как Дженсен там, в ярко залитой светом больничных ламп операционной, думая, что всё закончилось, протягивает руки: - Дайте... Дайте подержать, – его голос слабый, хриплый от крика. А акушерка, держащая на руках что-то тёмное, качает доктору головой. - Спите, мистер Эклз, – поворачивается тот к Дженсену. – Спите. Дженсен всё понимает – Дженсен не дурак. Он кричит, срывая горло, и зажмуривается, выгибаясь на кушетке и закрывая лицо дрожащими руками. Джаред слышал. И на пол возле операционного стола, с укрытого клеёнкой края, капает его кровь, тягучими нитями прямо на пол. Слава Богу, Джаред не видел. И Джаред сам не понимает, почему не плачет сейчас вместе с Дженсеном, который свободной от капельницы рукой обхватывает живот, тихонько вздрагивая. Джаред откуда-то точно знает: он дожидался Джареда, дожидался, чтобы... Джаред едва не злится на него за это: идиот, ведь так всё только хуже, мог бы выплакаться до того, как его увидит, и, может, тогда бы не было... Господи, почему так больно? - Боже... – вырывается у Дженсена; он, подвывая почти беззвучно, отталкивает руку Джареда, и вся злость куда-то исчезает: Джаред отмирает и наклоняется, крепко прижимает к себе Дженсена, сколько позволяют капельница и неудобная койка, утыкается носом ему в шею. Дженсен горько плачет, но не отталкивает его. Он не смотрит больше в окно, не видит, как закатывается за крыши золотое до рыжины солнце. Джаред видит этот закат, и он режет ему глаза. Это самые страшные сумерки в жизни Джареда.~*~
Поначалу всё идёт ровно – шатко, неустойчиво, кривовато, но они надеются. Дженсена выписывают через две недели, и в момент, когда он стоит на крыльце роддома, кутая руки в длинные рукава и щурясь на солнце, Джареду и в самом деле на миг кажется, что всё образуется. Он ошибается. В первый же вечер Дженсен пытается надраться, но Джаред ему не даёт, едва удерживаясь от того, чтобы начать орать, – врач при выписке попросил его по возможности не травмировать супруга, и Джаред честно старается, хотя сдержаться сложно: Дженсен шипит, словно дикий кот, плюётся ругательствами и рычит до хрипоты, пока Джаред выдирает из его рук бутылку коньяка и разбивает вдребезги о стену их кухни. Дженсен кричит, и дело едва не доходит до драки, а заканчивается сексом. Даже поломанный, побледневший, исхудавший, Дженсен всё ещё нравится ему, всё ещё его возбуждает; Джаред всё ещё любит его. Он яростный, бешеный; целует – как кусает, прижимает к себе ногами насмерть, стискивает крепко. Джаред едва не набивает синяки об острые косточки на его худых бёдрах. Его глаза горят. Дженсен отдаётся ему так отчаянно, всецело, зло, что Джареду становится страшно, а потом он плачет, и это ещё страшнее; выворачивается из рук Джареда, крепко прижавшего его к себе, пока не затихает, забывшись и утонув в собственной иссушившей все силы истерике. Джаред думает, что всё осталось позади, что они миновали этот этап, оставили за спиной. Он ошибается снова. Отпуск по больничному только у Дженсена, Джаредову же работу никто не отменял, и в понедельник он возвращается в офис. Вечером дома его встречают стойкий мерзкий запах, скулящие собаки, разгромленная в хлам кухня и хихикающий на полу в обломках микроволновки Дженсен. Он пьян вусмерть, и Джареду приходится на себе тащить его до кровати, и пахнет невыносимо – почти так же невыносимо видеть Дженсена таким. Во вторник Дженсен встречает его тем, что плачет, пьяный, у стены в детской, закусив рукав и обхватив живот. Джаред обессиленно опирается о дверной косяк, и Дженсен, увидев его, рыдает ещё горше. Среда, четверг, пятница... Джаред выносит из квартиры все их запасы спиртного. Дженсен покупает новое на деньги, отложенные на игрушки и всякую ерунду вроде пелёнок. Джаред прячет деньги. Дженсен держится пару дней, а потом пытается запихнуть себе в рот все таблетки, которые Джаред принёс ему после первого срыва, – правда, сам пугается, и, когда Джаред возвращается с работы, Дженсена уже рвёт над унитазом. - Что ты творишь?! – орёт на него Джаред, сжимая кулаки, чтобы не ударить; Дженсен бессильно прислонился к ободку унитаза, глядя на Джареда снизу вверх. – Хватит, Дженсен, прекрати!! Какого хуя?! Ты совсем с ума ёбнулся, псих, хватит! Впервые ему хочется ударить Дженсена. Проходит ещё две недели. Джаред понятия не имеет, где Дженсен берёт деньги, но они у него есть. Через полмесяца Дженсена снова забирают в госпиталь. Снова режут едва-едва наметившийся живот, ещё даже на полдюйма не выдавшийся, а Джаред оттирает в ванной закапанный кровью кафель, возя бессмысленно тряпкой по уже розоватой пене. Это даже иронично: чтобы Дженсен забеременел в первый раз, они долго считали сроки, готовились, планировали почти год. А для второго залёта ничего не понадобилось, кроме одного отчаянного траха в вечер после выписки, едва ли не на осколках бутылки коньяка. Тогда Джаред плачет первый раз после приёмной в роддоме, уткнувшись в набрякшую водой и пеной тряпку и хрипло воя. Это самые примитивные слёзы страха: он слишком испугался, когда Дженсен показался из ванной смертельно бледный, но с кровавыми дорожками между бёдер, испачканным полотенцем и следом из тёмных капель за спиной. - Это твоя вина! – кричит Джаред, когда привозит Дженсена домой второй раз. – Ты виноват!! Он ожидает, что Дженсен смолчит, как тогда, в ванной, у заблёванного унитаза, но нет. - Нет, нет, не моя! – надрывно, отчего-то, как кажется Джареду, даже испуганно кричит Дженсен. – Нет! Я не знал! Не знал, что я опять... Джаред машет рукой и уходит в бар, оставляя Дженсена одного – ему чересчур тяжело, и он не выдержит вида ещё одного немного выпуклого шрама на животе Дженсена. Он всё ещё его любит. - Нам нужно разойтись, – тихо говорит на следующее утро Дженсен, глядя в стол трезвыми и даже не похмельными глазами. – Я не могу, Джаред. Извини – не могу. Джаред так сильно любит его – и потому только кивает. Дженсен кивает в ответ и уходит с их кухни, обхватив себя руками. Вечером он съезжает с квартиры, где они с Джаредом потеряли двух детей. Через три недели Джаред её продаёт: он потерял здесь сына, потерял второго ребёнка и потерял Дженсена. Он оптимист, в лучших традициях Пэта Солитано, и поэтому всё равно надеется, что у него всё образуется. Так ошибаться в третий раз... это вообще позволительно?~*~
Он думает об этом перед сном – непроизвольно, у него уже просто не хватает сил бороться с этими мыслями, и потому он старается ложиться спать как можно позже, но это тоже ещё одно поражение перед его бесконечно многоглавым и многоликим кошмаром. А Джареду и не нужна победа. Ему бы выспаться. Но он не может закрыть глаза. Он видит себя, берущим на руки их с Дженсом ребёнка. Он видит Дженсена над кроваткой, которая стояла бы в их спальне первое время. Видит, как, придя домой и найдя Дженса и сына заснувшими на диване перед телевизором, относит ребёнка в его комнату на руках, а вернувшись, подползает под бок к Дженсену. Как они прячутся, перехватывая жаркие быстрые несколько минут наедине подальше от детской, и Дженсен, красный, растрёпанный и с дурацкой улыбкой, идёт убирать игрушки. Как их второй, безликий ребёнок – может быть, их дочь – засыпает между ними. И Джареду не удаётся сомкнуть глаз одному в огромной пустой постели.~*~
Ему снятся всякие ужасы. Он начинает любить утро, какой бы ни была погода.~*~
Они встречаются ужасно глупо. Монике двадцать два, она любит дайвинг и высоких парней, рассказывает смешные истории и вообще очаровательна до последней веснушки, и Джареду ужасно нравится свидание с ней, оно идеальное, идеальное... пока за дальним столиком у окна он не замечает знакомый такой силуэт. Джаред бы ушёл. Честно. Желание схватить Монику в охапку (а если начнёт упрямиться или задавать вопросы, то самым негероическим образом бросить здесь) и дать по тапкам появляется в первое мгновение, как он различает прямоносый упрямый профиль, но... но Дженсен тоже не один. И Джаред остаётся. Он не задумывается о том, почему испугался, увидев его, почему едва ли не первая его мысль при виде бывшего мужа: "Господи, нет, он всё разрушит", – словно одного присутствия Дженсена достаточно, чтобы подорвать столпы, на которых он строил свою новую жизнь; не задумывается, насколько же она хлипкая, непрочная и фальшивая, раз достаточно такой ничтожной малости, как эта, чтобы разрушить всё. Он получает странное, душное и злое удовлетворение, когда видит лицо Дженсена, стоит тому его заметить. Он специально не отводит тяжёлого взгляда, и не только потому, что после почти года порознь Дженсен кажется ему ещё красивее, чем раньше. Монике давно скучно и тихо, но Джареду не до неё. Всё равно ничего у них не выйдет, Джаред всё ещё... Дженсен нервно оборачивается, напарывается на прямой взгляд Джареда и возвращается к мужчине напротив – раз за разом, раз за разом. Он, словно юла, вертится на месте, не зная покоя, и это, пожалуй, даже приятно. Горько, конечно, но Джаред уже почти забыл, как вообще жить без этой постоянной горечи, которую ничто не в силах унять. Дженс сдаётся минут через десять – всего-то. Кивает своему спутнику и встаёт из-за стола. Джаред провожает его глазами. Фу, как банально. Но ладно. Извинившись, он поднимается, едва не свернув тарелку, и сбегает в сторону туалетов, причём с такой скоростью, что Моника наверняка думает, будто у него серьёзные проблемы со здоровьем, но это неважно, потому что в предпоследней кабинке его ждёт Дженсен. Ужасно злой Дженсен, к слову сказать. Стоит Джареду войти, как он дёргает на себя дверцу, шваркая защёлкой, и вцепляется в лацканы его пиджака, припирая к стенке, и ладно, плевать на дорогой костюм. - Я тоже ужасно рад тебя видеть, – криво улыбается Джаред, с интересом рассматривая своего разъяренного супруга. В конце концов, ему всегда шло злиться. Ему вообще всё шло. Чёрт. Чёрт. - Ты что же это, и после... после этого всего собираешься мне жизнь портить? – выплёвывает Дженсен, а Джаред смотрит на его веснушчатый нос. - Искренне надеюсь, что это вообще случайность. Единичная. Иначе я тебя придушу, клянусь. Джаред бездумно кивает. - Это моё первое свидание, и ты не смеешь просто приходить сюда и... и... Не молчи! Джаред наклоняется, чтобы поцеловать его, потому что это невыносимо, его запах, руки, щетина, рот, и это всё слишком, а в зале сидит девушка, которая его не ждёт и которую не стал бы ждать он... Ему в этот момент кажется настолько правильным просто сделать это - поцеловать этого мужчину, что он замирает удивлённо на месте, когда Дженсен его отталкивает, глядя испуганным и злым волком. - Почему? – размыкает пересохшие губы Джаред. И ему снова так же погано, как после проклятого "нам нужно разойтись". Если не хуже. - От тебя несёт, – тихо говорит Дженсен, отпихивая его в сторону и вываливаясь из кабинки диким и взъерошенным. У Джареда сразу становится слишком много воздуха, чтобы дышать. И, подняв руку, под которую его брала Моника, он осторожно принюхивается – пахнет её духами. Красивый запах, чужой, но красивый... нет, красивый – но чужой. - Ненавижу сраный манго, к твоему сведению! – орёт он неожиданно даже для самого себя, прижимаясь затылком к стенке кабинки и задирая голову к потолку. Горло дерёт этот цитрусовый запах. – Принцесса, но и ты не прав. Ты ведь тоже не один, Дженсен. Слышишь? Ты не один, сукин ты чёртов сын, Эклз!! Голос едва не срывается, потому что его крик может услышать, наверное, весь ресторан. Он бьётся затылком о стенку, загоняя внутрь и эти вопли, бессмысленные и злые-злые-злые, и отчаяние, и боль, и... Дженсену приходится впихнуть его обратно в кабинку, когда он возвращается. А он возвращается. - Ненавижу, – стонет он, обхватывая Джареда одной рукой за шею, а другой прижимая ближе за бёдра. - Господи, да как скажешь, – выдыхает Джаред, чувствуя ладонями изгибы его боков. И больше не пахнет ничем, кроме Дженсена. - Как? Как ты хочешь? – лихорадочно шепчет Джаред, целуя его возле уха и оглаживая податливую поясницу. Он готов дать ему, распластавшись по этой сраной стенке, и готов ему вставить, прижав к себе и прикусив солоноватую кожу на шее. Ему никогда в жизни ещё не было так всё равно. - Снизу, – выстанывает коротко Дженсен, и от его голоса у Джареда встаёт окончательно. Или это от полугода воздержания. Чёрт знает. - Джаред... Ему приходится стянуть брюки полностью, Джареду – только расстегнуть. Он трётся спиной о стенку, елозя на Джаредовых бёдрах и напрягая свои, стонет, глубоко и тяжело дышит и выгибается, открывая рот и обмахивая языком сухие полные и налившиеся цветом губы. Джаред прикусывает легонько его кадык, двигая только тазом и размеренно вдыхая запах Дженсена с местечка у его уха, и смеётся, когда Дженсен горячо выдыхает его имя ему в волосы. - Джаред, Джаред... Джаред... Джа-а... Джаред замирает, чувствуя, как содрогается Дженсен и медленно расслабляет бёдра. Они разбегаются из этого туалета, как парочка встрёпанных старшеклассников из подсобки во время выпускного бала – поспешно и в разные стороны.~*~
Дженсен стучится в его дверь в конце мая, и это почти два месяца спустя. В его волосах запутавшийся дурацкий пух, а у Джареда по чистой случайности двуспальная кровать. Надо же.~*~
- Мне иногда до сих пор снится, как ты выходишь из ванной тогда, а у тебя по ногам стекает кровь, – бормочет Джаред ему в шею, целуя её. Дженсену устало и лениво, тело сладко ломит, и поэтому он просто кивает, отключаясь... ...и просыпается от того, что Джаред целует уже едва заметный шрам на его животе. Кажется, он не может остановиться. Дженсен не против. Из приоткрытого окна пахнет, неуловимо пахнет первыми по-летнему солнечными лучами, а Дженсен гладит Джареда по волосам, чувствуя, как успокаивает этим движением наконец что-то глубоко внутри – и у себя, и у Джареда. Это то, что и было нужно, то, чего не мог дать ни один мужчина, ни одна женщина, не изуродованные этой болью так, как Дженсен с Джаредом, - успокоение. Им друг с другом засыпалось.~*~
- Неужели совсем... не страшно? Джаред смотрит вниз, на крошечные точки-чёрточки машин на асфальтовых полосах дорог, но спрашивает не об этом. В просвет между высотками смущённо заглядывает августовское солнце, расхристанные волосы легко и ласково треплет тёплый ветерок, а спину греет Дженсен. - Немного. - И мне, – признаётся Джаред, не поворачиваясь к супругу и продолжая говорить будто с бесконечным городским полноводным морем: ветер толкает на каменный причал волны резинового запаха, светофорных огней и звука ворчащих старых моторов. – И как... быть? Руки, вцепившиеся в поручни балкона, медленно расслабляются, по мере того как отпускает это взволнованное и даже... отчаянное напряжение. Его успокаивает голос Дженсена. Как раньше. - Плевать, – Дженсен легко прижимается губами к плечу Джареда. – У нас есть второй... нет, третий шанс. Помедлив, Джаред, улыбаясь, согласно кивает и опускает глаза на ладони Дженсена на своей талии – честно, с самыми классными пальцами из всех, что Джаред только встречал. Дженсен за его спиной довольно щурится на солнце. Он надеется, это будет девочка. Когда тебе семнадцать, кажется, что любая девушка, любой парень, посмотревший на тебя с интересом – особенный и на всю жизнь. Иначе и быть не может. И иногда ты оказываешься прав – бывает и такое. Fin.