Зов тьмы

Томительная нега тисками держала меня в царстве сна, не желая выпускать. Сознание то и дело рвалось на волю, однако странная лень затаскивала его обратно, словно зная: откроешь глаза — быть беде. И я покорно подчинялась, засыпая вновь, так и не проснувшись. Но в какой-то момент я почувствовала нежное прикосновение, горячие губы на своей коже, и поняла, что пора. Темные тона комнаты ничуть не смутили меня. С минуту я не осознавала, где нахожусь, лишь бездумно смотрела прямо перед собой. Где я? В Агенории?.. Ах да... Понимание того, что это покои Катрея, пришло лишь тогда, когда горячее тело прижалось сзади, ясно показывая желание мужчины продолжать. Продолжать. О, боги. — Долго же ты спала, — мягко протянул Катрей, прижимаясь губами к шее. От этого движения скорость пульса взлетела до небес. Я дернулась, вырываясь из его хватки, и упала на холодный пол, стаскивая вместе с собой и одеяло. Катрей, оставшийся без возможности прикрыться, милостиво согнул левую ногу в колене, прикрывая самые пикантные места. Однако остался лежать, с любопытством глядя на меня. Перед глазами мелькнула картина: снежный лес, тяжело повисшие пушистые ветви елей, пар от дыхания коней… и красные капли, окропившие белоснежную землю. — Ты… ты… — сжимая одеяло у груди, я задыхалась от прилива эмоций. — Ты убил его. На моих глазах. — Вернул тебя домой, — без капли вины заметил он. Домой? Да я бы засмеялась, если бы смогла — сейчас даже восстановить дыхание не получилось. — Ты изнасиловал меня! — выкрикнула я. Все еще сидя на полу, я пятилась назад, к двери. — Взял то, что принадлежит мне, — поправил он и довольно добавил: — Да ты и сама была не особо против. Вспомни. И я вспомнила. Странно сочувствующий взгляд Архелии, горький привкус неизвестного зелья… А потом страх потонул в желании. ...Как мы оказались в спальне — не помню. Просто в какой-то момент Катрей грубо оттолкнул меня, и я потонула в мягкой перине. Голова странно кружилась, откидывая понимание происходящего прочь. Я хотела… Хотела чего? Он взял меня за горло, чуть придушив, и впился требовательным поцелуем в губы. Я запищала, протестуя, но это подействовало ему на руку: Катрей сумел пробиться меж губ. Грубыми сминающими движениями он вымещал свою злость, пугающую ярость, и за моим страхом постепенно возникло иное чувство. Какой-то странный трепет, ожидание продолжения. Резко оторвавшись от губ, он процедил: — Я пытался быть терпеливым, но ты сама выбрала этот путь. Затуманившееся зрение позволило-таки поймать горящий взгляд черных глаз, от которого ослабло все тело, а между ног разгорался пожар. Он догадался о моем состоянии. Опустив руку вниз, к средоточию напряжения, провел пальцем и собрал влагу. Этот жест вызвал невольный стон. — Хель была права, лучше так, когда ты хочешь меня, — жестко усмехнулся Катрей, раздвинув мои ноги. — Сегодня ты будешь умолять, — он сместился ниже, оказавшись прямо напротив лона, — но я не дам тебе того, о чем ты просишь. — Палец медленно проник внутрь, заставляя меня томно выдохнуть и сжать ткань под пальцами. — Я буду иметь тебя снова, и снова, и снова… останавливаясь в самый последний миг. И лишь когда ты окончательно выдохнешься, забыв обо всем, кроме моего имени, я стану милостив. — Катрей… — умоляюще выдохнула я, прикрывая глаза. Даже сейчас его слова звучали неясно, что уж говорить о дальнейшем. — Это будет восхитительная ночь, — коротко и как-то жадно рассмеялся Катрей, прежде чем опустить голову меж моих ног... — Боги, как это мерзко! — скривилась я. — Ты опоил меня и изнасиловал с кровью моего Истинного на руках! При упоминании Арнона довольное выражение пропало с лица Катрея. Он зло поджал губы и неуловимым движением поднялся, не скрывая своей наготы. Я тоже поднялась и, уже не робея, выплюнула ему в лицо: — Конечно, опоил — потому что иначе ты бы никогда не добился моего расположения. Я смирялась с положением, играла роль послушной куклы. Но никогда — слышишь? — никогда я бы не полюбила тебя. У тебя никогда не было шанса! Тень пробежала по его лицу, и он прищурился: — Я понимаю твое состояние, именно поэтому прощу грубость. Однако скажи такое еще раз — и все то, что я делал с тобой в постели, повторится. И на этот раз ты кончишь без эликсира. Сама не поняла, как так случилось — просто в какой-то момент рука сама поднялась и хлестанула Катрея по щеке. Удар отозвался в дрожащих пальцах, и я, сжимая одеяло уже двумя руками, бросилась к двери, а затем — в свои покои. Чтобы застать там Ракель. Она сидела, покачивая ногой, на стуле около наполненной ванны — видимо, её принесли сюда ради меня. Рукой скучающе водила по горячей воде — а то, что она горячая, было видно по валившему пару. — Ну неужели, — презрительно хмыкнула Ракель, выпрямляя спину. — Я тут весь день сижу, караулю температуру воды для нашей принцессы. Не понимаю, почему Радаман так озаботился этим? Нашлись силы кувыркаться почти сутки, то и до купальни дойти смогла бы. Я застыла в оцепенении, не сводя глаз с Ракель. Тело все еще дрожало от перепалки с Катреем, она лишь усугубляет положение. И если перед Катреем я немного пугалась и терялась (моя волчица, кстати, тоже), то вот с каждым её новым словом мне хотелось вгрызться в горло. Злость медленно, но верно восставала откуда-то из глубины души. — Ну и как тебе Катрей в постели? — продолжала измываться Ракель, не замечая моего состояния. — Немного холоден, не находишь? Хотя в мастерстве ему не откажешь. Но с Истинным-то, наверное, лучше? Кристиан мне все рассказал. Я бы посочувствовала твоей потере… если бы мне не было плевать. Белый снег. Алый ручей. Тихое «Прости…» при последнем вздохе. Я открыла дверь и жестом впустила Раймона — второго телохранителя. На миг промелькнула мысль об Эйрике — интересно, как его наказали за мой побег?.. — Вампиры могут умереть от множественных переломов, в том числе перелома черепа? — равнодушно спросила у него. Раймон и движением не показал, что удивлен. — Нет, миледи. Удовлетворенно кивнув, я повернулась к растерявшейся Ракель и холодно бросила: — Прыгай в окно. — Чего? — глядя, как на идиотку, переспросила Ракель. — Пока Катрей этого не отменит, ты обязана делать все, что я скажу, — проговорила я. — Сейчас я приказываю тебе открыть окно и выпрыгнуть. Сделаешь это сама или тебе поможет Раймон. Телохранитель подобрался, и весь его вид говорил о готовности исполнить приказ сию минуту. Ракель прорычала что-то грубое, но покорно поднялась и направилась к окну. Тихий скрип, и мои босые ступни приласкал холодный воздух. — О, и еще. — От моих слов Ракель застыла, повернув голову. Выражение её лица явно показывало желание убивать. — Не смей пить кровь, пока не излечишься окончательно. Раймон проследит. — Сука! — выплюнула она и прыгнула. Через пару секунд послышался глухой удар и крики — очевидно, кто-то заметил падение. — Никого сюда не впускать, — приказала я Раймону. — Свободен. Дверь покоев тихо закрылась, и я осталась одна. Тяжело дыша и кутаясь в одеяло, я ходила из угла в угол, ощущая давление стен. Как будто дикого зверя заманили в клетку. Будут издеваться над ним, калечить, пока зверь не умрет. Или не загрызет своих мучителей. Остановилась я лишь тогда, когда взгляд случайно зацепился за отражение в зеркале во весь рост. Даже с иммунитетом оборотня было время, когда я болела. Лихорадка, переломы, сильный ушиб черепа — даже тогда я выглядела лучше, чем сейчас. Руки сами собой опустились, и с мягким шелестом одеяло упало на пол. Отражение было настолько ужасно, что я не могла оторвать от него взгляд: взлохмаченные волосы, бледная кожа, припухшие от поцелуев губы — это еще полбеды. По всему телу виднелись багрово-красные, а где-то уже и синие кровоподтёки в форме пальцев Катрея. Особенно ужасно было в районе шеи — но там уже не пальцы, там — страстные поцелуи вперемешку с укусами. Да, едва заметные на истерзанной коже, но все же. Впрочем, укусами в шею Катрей себя не ограничивал. Ключицы, запястья, ягодицы и даже внутренняя сторона бедер — в общем, все, до чего он смог дотянуться. Где-то это были аккуратные проколы от клыков, где-то целый ряд зубов: видимо, тогда Катрей не контролировал себя полностью. ...Он врывался сзади, резко подаваясь бедрами вперед. Его дыхание, обычно ровное дыхание старейшего вампира, давно сбилось, но он продолжал терзать меня. — Скажи, что тебе нравится, — внезапно хрипло проговорил Катрей, прижимаясь торсом к моей спине. От сногсшибательного ощущения между ног, от тяжести его горячего тела и постоянных сладких спазмов в животе я давно потеряла счет времени. Что уж говорить о его словах. Их смысл не долетал до меня. И лишь когда он остановился, распирая меня изнутри, такой горячий, такой пульсирующий, но не делающий и движения, я протестующе застонала. — Хочешь продолжения? — прорычал он, прижимаясь губами к ключице. — Да! — всхлипнула я, пытаясь бедрами податься назад, к нему. Катрей лишь жестко рассмеялся: — Тогда умоляй. — Пожалуйста, сделай это! — покорно взмолилась я, готовая на все, лишь бы получить капельку наслаждения. — Не останавливайся. Катрей!.. Он продолжил движения, на этот раз быстрее и грубее. И в момент обоюдного высшего наслаждения Катрей с жадностью впился острыми клыками в местечко у самого основания шеи… …А еще я заметила множество белесых подсохших пятен по всему телу. При мысли о том, что это, желудок судорожно сжался — если бы он не был пуст, наверняка меня бы стошнило. — Ненавижу! — выкрикнула я, сжимая руки. В груди пекло, как в жерле вулкана, и силе этой ярости необходимо было куда-то вырваться. Поэтому я ничуть не удивилась, когда зеркало с громким хрустом треснуло на мелкие кусочки, хоть и осталось в раме. Вот тогда я и вспомнила про ванну. К счастью, вода еще была теплой — не обжигающей. Но достаточно, чтобы попытаться стереть с себя следы и запах Катрея. Но одного я не учла: когда пыталась погрузиться в воду, то между ног остро защипало, как будто кожа там совсем стерта. Ну да, первый сексуальный опыт, да еще настолько интенсивный, не мог не оставить после себя напоминаний. Непроизвольно я захныкала, а слезы — не столько от боли, сколько от отчаянья, — с щек закапали в воду. Так и стояла какое-то время на корточках, не решаясь опуститься. Однако в какой-то момент прикусила губы и резко опустилась в воду, от щипающей боли завыв, как раненый щенок. Вода тревожила мелкие царапины и потертости, но вставать я не собиралась из чистого упрямства. Всю кожу сдеру, но избавлюсь от ощущения его прикосновений на себе! Пытаясь отвлечься от боли, намылила губку и стала с ожесточением тереть руки, шею, живот. Однако нос — проклятый волчий нюх! — все равно чуял запах Катрея, как будто он оставил невидимую метку, окутывающую всю меня. Ненавижу! Дверь чуть слышно приоткрылась. Раймон прекрасно слышал мои ругательства, треск зеркала и плеск воды, однако не вошел. К чему же сейчас попытался нарушить мой покой (конечно, если это так теперь можно называть)? Почему-то не смутило даже то, что я принимала ванну. К чему теперь скрывать себя, ведь к любовнице Катрея, пусть и вынужденно ставшей таковой, ни один мужчина в здравом уме не прикоснется. Однако Раймон тут ни при чем: пришла Архелия. Скользнув отрешенным взглядом по треснувшему зеркалу и валявшемуся на полу одеялу, она подошла к окну и прикрыла створки. Ах да, все время после падения Ракель они были открыты и шатались от ветра, впуская внутрь свежий морозный воздух. Наверное, поэтому я мелко дрожу… Да. Именно поэтому. Внимательно следя за движениями Архелии, я прижала колени к груди, всколыхнув мыльную воду. Она прекрасно видела это и не пыталась сделать попыток приблизиться. Без труда развернув громоздкое кресло так, чтобы было удобно смотреть на меня, Архелия села и устало прислонилась головой к мягкой спинке. — Знаю, ты ненавидишь меня, — вдруг сказала она, серьезно смотря на меня. — После вчерашнего у тебя есть весомый повод. На языке вертелись тысячи проклятий, куча грубых слов, которые хотелось выкрикнуть. Признать свою злость, презрение — не только по отношению к ней, а ко всей этой демоновой семейке, рушившей чужие жизни на протяжении тысячи лет. Но все, что я смогла — это произнести: — Я велела Раймону никого не впускать. Архелия криво улыбнулась, мол, не будет же он мне перечить. — Увы, лично я не видела падение Ракель, но Хейс говорит, что это было эффектно. Он, благородная душа, даже предложил ей своей крови для более быстрого исцеления. Ну что за сентиментальность! Эта, с позволения сказать, леди использовала его, а он еще на помощь бежит! Странно, что она сейчас отказалась от крови… — Я опустила глаза, не проявляя интереса к разговору, но она продолжила: — А ты молодец, не ожидала. Изощренные наказания не каждый сможет придумать. В тебе скрыт потенциал. Не то что бы мне было стыдно… Конечно, Ракель этого заслуживала — а после исцеления я освобожу её от обязанностей, и не важно, что скажет Катрей. Однако сейчас я не хотела об этом говорить. Не с Архелией уж точно. Резко поднявшись и превозмогая головокружение, я вылезла из ванной и в чем мать родила направилась в гардеробную. Плевать, что неприлично. Надоело. Взяв теплый халат, запахнулась в него и вернулась в комнату. По приказу, видимо, Архелии, двое служащих уже уносили ванну, и вскоре мы вновь остались вдвоем. И почему она не уходит… Хочет успокоить? Это бессмысленно. Я начала растапливать камин, лишь бы не смотреть на нее. Слишком свежо было воспоминание о насильно выпитом эликсире. Кажется, даже сейчас на губах оставался его чуть горьковатый вкус. — Если бы не я, ты бы не получила удовольствия, — печально говорила Архелия, пока я возилась с дровами. — Поверь, я знаю, каково это — спать с мужчиной против воли, особенно регулярно. Твое тело постоянно болит. Внутренние раны не успевают заживать, как он вновь начинает терзать твое тело. И постоянно только одно — боль, боль, боль… И даже страха больше нет, лишь желание побыстрее сдохнуть, чтобы не видеть своего мучителя. Я замерла, не решаясь повернуться. Смутная догадка заставила сердце биться чаще. — У тебя и Эдгара одна фамилия… — Мое настоящее имя — Архелия Асуньон, но после каяра я стала носить фамилию Эдгара, — спокойно подтвердила Архелия. Я медленно развернулась и села прямо на пол, не отрывая взгляда от неё. — После каяра? — эхом повторила я, широко раскрыв глаза. — Но его же давно запретили! — Дорогуша, не забывай, сколько мне лет, — криво улыбнулась Архелия. — Когда я была человеком, традиция каяра процветала. Каяр, что в переводе с древнего языка «вечный брак», — давно запрещенный метод бракосочетания, который связывал души двух людей навечно. Практически в прямом смысле, и чем чаще супруги имели близость, тем сильнее они чувствовали друг друга. Каяр нельзя было расторгнуть, опровергнуть или отменить, и даже смерть не была возможностью убежать от этого брака. Конечно, так гласят легенды. И… о, боги, она находится в вечном браке с Эдгаром?! — Но тогда уже совершали обряд каяра исключительно по обоюдному желанию, чтобы связать двух искренне любящих людей, — задумчиво добавила Архелия. — Правда, не в моем случае. — Как так вышло? — хрипло спросила я, на пару минут забыв о дискомфорте в собственном теле. — В том, что произошло с тобой, есть и моя вина. Поэтому я расскажу тебе все…

***

За тысячу лет до этого Каждая секунда, которую отсчитывало неровно бьющееся сердце, приближала её к мигу казни: властная мужская рука отодвинет полог, все пространство займет его мускулистая фигура, и начнется её мучительная смерть. Так проходила каждая её ночь. Он убивал её своими грубыми мозолистыми руками, терзающими бледную нежную кожу. Убивал своими жесткими губами и острыми клыками, которыми он любил кусать её в миг своего наслаждения. И если сначала она кричала, вырывалась, клялась убить, то с каждой ночью-казнью становилась все более отстраненной. Теперь она напоминала себе живой труп. Она стала мертвее, чем он, вампир. Полог колыхнулся, и начался её ад. Вампир стремительно вошел и, замерев на месте, жадно изучил свою игрушку, к чему та уже давно привыкла. Он с первой встречи смотрел на неё так, словно она одна была водой, а он — умирающим от жажды. И она бы посчитала это сексуальным, если бы не то, что он сделал после первого такого взгляда: взял её силой под открытым небом, окрашенным кроваво-алыми всполохами. За невысоким забором пробегали воины-чужаки, кричали в предсмертной агонии её соседи, гибли не подготовленные к нападению стражники. А она с бессильной яростью смотрела на холодно поблескивающие звезды, чувствуя на себе и в себе варвара. После этого она потеряла самую важную часть себя. — Кажется, ты забыла, как надо приветствовать своего хозяина, — хриплым от желания голосом произнес он. Его голос напоминал рык зверя, отчего бросало в дрожь. Замешкавшись, медленно стянула с себя шкуру медведя, служившую одеялом и в которую она куталась весь день, и предстала перед ним обнаженной. Холодный воздух заставил её соски затвердеть, но он воспринял все иначе. Как признак её возбуждения. — Раздвинь ноги, — велел он. Один раз она не послушалась его, а потом три дня её ягодицы напоминали спелую сливу. Сейчас она забыла, что такое строптивость. — Хорошая девочка, — хмыкнул он и потянулся к завязкам на штанах. Она закрыла глаза, пряча невольно выступившие слезы. С её губ сорвался приглушенный писк, когда он навалился всем телом и вонзился в неё, не желая терять время на предварительные ласки. — Эдгар! Он замер, но не вышел из неё, распирая изнутри так, что она чувствовала напряженную пульсацию его органа. Эдгар… так вот как его зовут. За три месяца еженощного насилия он не удосужился представиться или узнать её имя. Зачем, ведь не это ему нужно было от неё. — Ну что тебе, Катрей? — процедил Эдгар и, не сдержавшись, совершил еще один толчок, вызвав всхлип у неё. Мужчина, названный Катреем, вошел в шатер, совершенно не смущаясь соединенных обнаженных тел, и присел на грубо сколоченный табурет. — Развлекаешься, значит, пока Радаман улаживает дела? — насмешливо поинтересовался Катрей. Эдгар понял, что гость не собирается уходить в ближайшее время и, выругавшись, оторвался от своей игрушки. Она тут же спряталась под шкуру по шею, испуганно глядя на странного гостя. Он действительно пугал: мертвенно-бледная кожа резко контрастировала с бездонными черными глазами и такими же темными волосами. — У Радамана лучше получается дипломатия, — проворчал Эдгар, завязывая штаны. — Мое дело — показать нашу силу. А свободное время я буду проводить с новой рабыней. — Мы боремся против рабства, не забыл? — мягко протянул Катрей и положил локти на колени, подперев подбородок кулаками. Он перевел взгляд на девушку и внимательно её осмотрел. Эдгар подошел к круглому столику, около которого сидел Катрей, и щедро налил себе из кувшина вина в железный кубок. — На войне есть жертвы и пленники. Она — и то, и то. Даже не думай на неё засматриваться, — предупредил Эдгар, заметив прищуренный взгляд гостя. Катрей проигнорировал скрытую угрозу и обратился к девушке: — Как тебя зовут, дорогая? Впервые за долгое время почувствовав себя человеком, а не куклой для удовлетворения потребностей, она растерялась. В какой-то момент показалось, что она забыла, как произносить слова, но потом силы вернулись к ней. — Ар… Архелия, г-господин, — хриплым с непривычки голосом проговорила она. — Архелия Асуньон. Катрей медленно прикрыл глаза и глубоко вздохнул. Эдгар рядом с ним забеспокоился: — Катрей, она — мой трофей! Не смей её отбирать у меня! Пусть Эдгар и возмущался, но послушно умолк, едва уловил предупреждающий взгляд Катрея. Теперь Архелия Асуньон окончательно поняла, кто из них главнее. — Увы, мне придется это сделать. Она останется здесь на сегодняшнюю ночь, но ты пойдешь со мной и будешь всю ночь дежурить у моего шатра. Понял меня? Кубок с недопитым вином полетел в сторону, врезаясь в землю и отскакивая. — Ты обращаешься со мной, как с мальчишкой! — рявкнул Эдгар, сжимая кулаки. — Она принадлежит мне! — Я все сказал, — отрезал Катрей. — Следуй за мной. Архелия сжалась, не понимая, кого стоит бояться больше. Поэтому она закрыла глаза и представляла себя в родном доме, рядом с сестрой и родителями. Они весело смеялись и пили чай все вместе. В её воображении нападения не было, как не было этой палатки и двух страшных вампиров…

***

— Ты все поняла, кукла? — прорычал Эдгар прямо её в сжатые губы, надавливая пальцами на шею все сильнее и сильнее. Архелия часто-часто закивала, боясь вызвать еще больший гнев своего палача. Эдгар впихнул её в храм и, схватив за руку, потащил к алтарю, около которого уже ждала жрица. Она говорила что-то низким голосом, но все это осталось для Архелии как тумане. В голове звучали последние слова Эдгара: вчерашняя ночь его здорово разозлила. — Архелия Асуньон, готова ли ты принять в вечные супруги Эдгара Марибо? — торжественно спросила жрица. Подневольная невеста подняла глаза, полные слез, на женщину, потом на взбешенного промедлением Эдгара, и сердце болезненно сдавило. Каяр — самый древний и самый сильный способ женитьбы. Такие браки заключаются все реже и реже из-за невозможности их разорвать. Наверное, именно поэтому Эдгар выбрал этот способ привязать её к себе. Только зачем? Ему настолько понравилась игрушка? Или он не боится её убить, после того, как надоест? Но ведь смерть — не преграда для каяра… О, лучше бы её отдали в жертву богине смерти, как и было предначертано! Эдгар до боли сжал её руку, и Архелия вспомнила, что будет в случае её отказа. Младшая сестра, её маленькая Изабель, умрет в муках. Конечно, он в подробностях рассказал, что и как он сделает с Изабель, чтобы Архелия не посмела отказаться. Он был прав — она слишком слаба, чтобы сопротивляться. — Я принимаю Эдгара Марибо, — едва слышно прошелестела она, чувствуя, как по щекам текут ручейки слез. Она так и не запомнила, когда он ответил на вопрос. Лишь его губы на своей шее, а потом слабость, усиливающуюся с каждым его новым глотком…

***

В следующий раз открыла глаза уже новая личность: вампирша Архелия Марибо. Боли, ни душевной, ни физической, не было, и девушка поднялась с холодного пола храма. В пяти метрах от неё на коленях стоял Эдгар. Его лицо было залито кровью, но синяки и ссадины уже исцелились. Он с ненавистью смотрел на стоявшего перед ним Катрея. — Почему ты так за неё цепляешься? — выплюнул Эдгар вместе с кровью. — Ты — нетерпеливый, импульсивный идиот, — холодно произнес Катрей и, обернувшись, заметил недоуменный взгляд Архелии. Что удивительно, страха в ней не было, лишь какое-то мертвенное онемение. Должно быть, шок, решила она. Катрей обратился к ней: — Благодаря ошибкам этого кретина ты теперь вампир, Архелия. У алтаря тебя ждет первая жертва. Насыщай свой голод, не стесняйся. Она все равно что мертва. Она обернулась и увидела неподвижно лежавшую жрицу. Глаза её были прикрыты, но каким-то волшебным образом Архелия почувствовала, что сердце её все еще медленно бьется, пуская кровь по венам. От этой мысли она почувствовала сосущее ощущение пустоты внутри и медленно выступившие клыки. Архелия не хотела убивать. Всю свою жизнь она ненавидела рабство, подчинение одного человека другим, что уж говорить о смерти. Но её, глупую слабую женщину, никто никогда не слушал. Не слушали и сейчас. Никто её не остановил, ни когда она впилась в горло жрицы, ни когда у той перестало биться сердце. И даже прокушенное до кости горло не удивило вампиров. Когда сознание вернулось, и вампирша увидела, что сделала, то разрыдалась в голос. До истерики ее не смогло довести даже бракосочетание, предварявшееся тремя месяцами насилия. Но сейчас, чувствуя липкую кровь, наверное, на всей поверхности своей кожи, Архелия рыдала, пытаясь ухватить часть прошлой себя. У неё не получилось. — Это нормально, милая. — Голос Катрея подействовал на неё неожиданно успокаивающе. — Все новообращенные вампиры срываются. Нужно просто переждать этот период. Теперь она готова была умереть. Угрозы для неё не было, смерть сестре не грозила, и Архелия стремилась погибнуть. Именно поэтому она подскочила с пола и кинулась к Эдгару. В последний момент Катрей поймал её, удерживая в кольце своих рук. — Ублюдок! Ты уничтожил меня! Тварь! — кричала она ненавистному мужу, но несмотря на новоприобретенную силу, разорвать объятья Катрея ей не удалось. Пока она прожигала яростным взглядом Эдгара, Катрей позади неё положил ладонь на её шею и повернул голову так, чтобы можно было положить подбородок на её плечо. — Приглядись, Эдгар, включи голову, пока я окончательно не вышел из себя, — обманчиво нежно попросил он. — Вглядись в наши глаза, в нашу кожу, в волосы. Поверь, у меня была причина забрать её у тебя. — Что ты несешь? — задыхаясь, спросила она, но из-за стальной хватки не смогла повернуть голову. — Я могу перечислить всех своих потомков, — продолжал он. — Моя дочь Ревекка уже после моего обращения вышла замуж за Ярдана Асуньона и переехала сюда. У них был сын Марек Асуньон, мой внук, а уж он от разных жен завел двух дочерей… — Нет! — в отчаянье закричал Эдгар, в миг поднимаясь с колен. — Не говори этого! — Их зовут Архелия и Изабель Асуньон, — торопливо закончил Катрей, отпуская тонкую шею, и заметил: — Во время и после захвата города я искал их. Нашел лишь Изабель, которая три месяца не видела сестру. Я решил, что она погибла, но случай привел меня к тебе. Ты ведь знаешь, Эдгар, мое правило по поводу кровных родственников. Эдгар прошелся туда и обратно, пряча лицо в ладонях, а потом закричал во всю мощь, сотрясая стены. Архелия вздрогнула, но Катрей воспринял это спокойно. — Архелия Асуньон неприкосновенна, — заключил Катрей, окончательно расслабил руки и обратился к ней: — Запомни это, девочка. — Не Асуньон, Катрей. Марибо! Она моя каярина! — хрипло рассмеялся Эдгар. Архелия присела на корточки и обняла колени, не готовая принять все сразу. Потомок, жена, вампирша… И все это в один день. Она просто хочет домой. К сестре. — Мне плевать, — жестко отрезал Катрей. — Архелия будет твоей женой, будет носить фамилию Марибо, но без её согласия ты не коснешься её. И это не просто приказ. Я требую кровную клятву. В глазах Эдгара промелькнул страх. — Нет, Катрей, только не кровную клятву! — взмолился он. — Это твое наказание за то, что ослушался моего приказа. И гарантия того, что не повторишь своих ошибок. Слова прозвучали приговором для Эдгара, но Архелия впервые за очень долгое время почувствовала надежду. Пока маленькую, едва заметную, но все же. Катрей подошел к ней и протянул руку, желая помочь. Она подняла голову и увидела этот знакомый бездонный взгляд. Такие же глаза она видела каждый раз в зеркале. — Архелия Марибо, отныне и до конца жизни ты под моей защитой. Ты ничего не должна бояться, — заверил Катрей, и она приняла его руку. Странно, но ноги подкосились, и вдруг низ живота взорвала ужасная боль. Под платьем, по относительно чистым от следов убийства ногам вдруг потекла кровь, и Катрею пришлось подхватить её на руки и спешно отправиться к лекарю…

***

Настоящее Я потрясенно молчала. Архелия тоже притихла, вновь переживая худшие минуты своей жизни. — Как ты смогла пережить такое? — наконец, не выдержала я. — Я и не смогла, — глядя в пустоту, честно ответила она. — Часть меня умерла, и если бы не Изабель, то даже нынешней меня бы не было. Сестра поддерживала во мне силы первое время, а потом я привыкла к постоянной злости внутри. Правда, после её превращения в вампира мы перестали быть близки. Я изначально противилась её желанию, но Иза не слушала. Я хотела спокойной жизни для неё, без крови, без жажды убийства… И потом мы тысячу лет были друг для друга чужими людьми. И даже перед её смертью я не сказала, как люблю её. Всего на миг голос её дрогнул, но маска на лице оставалась каменной. Она лишь выше подняла подбородок и посмотрела на меня. — После её превращения я почти триста лет путешествовала по миру. Нашла успокоение в знаниях и магии. Внушала, врала, строила интриги. Жила в деревеньке и в нескольких королевских дворах, познакомилась с удивительными людьми. И только после этого нашла в себе силы приехать в Серрат. Катрей как раз его достроил. — Но зачем? Здесь же живет Эдгар, — недоумевала я, совсем забыв про камин. Архелия чуть наклонила голову. — Я убегала от своего страха несколько сотен лет. И все равно мне каждую ночь снился Эдгар. Я вновь возвращалась в тот шатер, где он мучил меня, и ничего не могла сделать. Наверное, это из-за каяра и демоновой связи. И в итоге я нашла наилучший вариант. Мы находимся рядом, душа не тоскует против моей воли, кошмары перестали терзать. Однако как супруги не сближаемся. Я из-за отвращения и внутреннего протеста, он — из-за кровной клятвы, данной когда-то Катрею. Так и живем. — И ты все еще его ненавидишь? — Я не сожалею, что дала тебе эликсир, — вместо ответа сказала Архелия и, резко поднявшись, направилась к дверям. — Теперь у вас с Катреем есть шанс наладить отношения. Увы, мне его не дали. Дверь с грохотом закрылась. Посидев некоторое время на полу, я откинула в сторону дрова и устало поплелась к огромной кровати. И вновь все тело заныло, особенно болезненно тянуло внизу живота. Через некоторое время Агата принесла заживляющие мази и снадобья. Я поблагодарила её и выпроводила прочь — от её огромных печальных глаз, наполненных жалостью и слезами, мне и самой хотелось разреветься. Поэтому, втерев резко пахнущую травами мазь и выпив противное снадобье, я с головой укрылась одеялом и заснула.

***

Теперь я смогла разглядеть мамины черты — она была безумно красива. Серо-голубые глаза, чуть светлее, чем мои, смотрели с теплотой и печалью. Длинные, пшеничного цвета волосы уложены в сложную прическу, на изящном, пусть и немолодом, лице — удачно подобранная косметика, а шею и уши украшали бриллианты. Даже во сне мама не могла убрать привычный для себя образ женщины высшего сословия. — Магически я почти выгорела, поэтому даже связь во снах дается мне с большим трудом, — призналась она, положив теплые руки на мои щеки. — Но каждый раз, когда небольшой резерв восстановится, я буду сниться тебе, обещаю. Остальные мои дети в безопасности, и всю магию я буду направлять для связи с тобой, пока не выгорю окончательно. — Мам… — всхлипнула я, не сдерживая слез. Мне так хотелось ей рассказать то страшное, что со мной случилось… — Нет, доченька, пока нет времени, — вздохнула она и внимательно посмотрела мне в глаза. Из-за слез морщинки в уголках глаз и у губ смазались, и она казалась моей ровесницей. — Запомни одно: ни при каких условиях не становись любовницей Катрея. Поздно, мамочка, поздно… — Присцилла уже направилась к тебе. Её путешествие займет какое-то время, но не больше трех недель, в зависимости от погодных условий на море. Когда она прибудет в Серрат, ты должна будешь подтвердить ваше родство. Медон позаботился, чтобы все думали, что она твоя мать, и сама Присцилла активно поддерживает эти слухи. После вашего с ней отъезда Катрей будет искать тебя в Агенории или Эрибее… Но она привезет тебя ко мне. Это следовало сделать еще раньше, но ты и сама слышала, что творилось в моем доме. Теперь здесь безопасно. Мама говорила что-то еще, но я её уже не слышала. В ушах в ритм с сердцем билось только одно слово: скоро, скоро, скоро…