Secrets of Black Widow.

Глава 17. Пока Фил инструктирует своих умников, я позволяю себе подремать, откинувшись на спинку чертовски-неудобного кресла. В голове легкий шум от усталости, но я достаточно спокоен и собран, чтобы не позволять эмоциям и слабостям взять над собой верх. Мне не нужно объяснять, куда мы едем и почему этот психопат Дэниэлс обязательно прибудет в Портленд. Одри Нэйтон – немногие знают, что именно она значит для Коулсона. Их отношения, которые даже романом назвать можно с натяжкой, были настолько тонкими, воздушными и пронзительно-нежными, что казалось пошлостью даже вспоминать об этом в душном отсеке самолета. В них не было страсти или неконтролируемой ярости. Казалось, что само притяжение между Одри и Филом было пропитано духом средневековья, рыцарства и преклонения перед прекрасными дамами. Для Фила она была островком мира, спокойствия и покоя среди суровых будней агентов Щ.И.Т.а. Островком, к которому он любил постоянно возвращаться, к которому он стремился и о котором думал в моменты, когда накатывала безнадежная тоска. И, как ни странно, все это было принесено в жертву организации, которой больше не существует. Портленд встречает нас сумерками, которые слабо разгоняются фонарями. Лук легко и привычно ложится в руку, боевые наконечники заменяются специальными, со световыми разрядами, но если дело дойдет до прямого противостояния с Дениэлсом, они ненадежные помощники – это я понял еще в прошлый раз. Ловя на себе взволнованный и нерешительный взгляд Фила, уверенно киваю ему. Несмотря на все секреты, тайны и формальности, между нами не может быть вражды или недомолвок. И Фил, судя по его глазам, прекрасно понимает, что в данной ситуации я целиком на его стороне. Разговор Одри с Симонс и Триппом, который я слушаю после феноменального провала по захвату Дениэлся, многое проясняет для меня самого. То, как она говорит о Филе, её слова, воспоминания, в которых света больше, чем тьмы, помогают ослабить невидимую удавку, стягивающую моё горло. Она скорбит, ей больно, но она словно погружена в свет, в её словах только любовь, нежность, легкость и тихая радость. В моих воспоминаниях все наоборот. В них боль, красное зарево пролитой крови, невыносимый груз вины. Я практически силой заставляю себя сидеть на месте, наблюдая за действиями Фитца. Я не знаю, чего хочу больше: вернуться в день первой встречи с Локи и умереть, но не покориться его магии, или заорать на весь этот чертов склад о том, что это я – и только я – виноват в том, что та поездка на побережье так и не состоялась. Злость на самого себя практически вырывается наружу, когда Фил, словно понимая мои терзания, с присущей только ему улыбкой отказывается открывать Одри тайну о своем воскрешении. - Она справляется, и она сможет жить дальше, - словно это совсем не причиняет ему боли, говорит Фил, и я испытующе смотрю на него. – Иногда необходимо отпускать, иначе боль, причиняемая тобой, может разрушить все, что несет в себе свет. Фил смотрит прямо на меня, заставляя вслушиваться в его слова, разгадывать их тайный смысл, преодолевать себя и обиду, которая гложет сердце, разъедая душу. Больше года я мучился, проклинал себя и не спал ночами, потому что наставник, единственный друг, которому я был обязан своей жизнью, погиб. Погиб по моей вине. Почти сутки я стискивал кулаки, скрипел зубами и бросался из крайности в крайность, потому что человек, в смерти которого я винил себя, был на самом деле жив. И только сейчас, посмотрев на Одри, и увидев глаза Фила в тот момент, когда Фитц предложил рискнуть её жизнью ради поимки Дениэлса, я понял, что смысл не в этом. Совсем не важно, как Коулсон оказался жив и почему это скрыли от меня. Важно то, что у нас появился еще один шанс. Шанс сказать что-то важное, шанс попросить прощения, шанс снова встать на сторону друга и пускать стрелы точно в цель потому, что твой наставник жив и все еще может гордиться каждым твоим метким выстрелом. Дело не в том, что прогулка не состоялась, и даже не в том, что тогда на похоронах я не смел даже посмотреть в сторону тихо плачущей виолончелистки. Дело в том, что сам Коулсон все еще улыбается мне, похлопывает по плечу и смотрит покровительственно и ласково, словно перед ним не агент высокого уровня, член команды Мстителей, заслуживший себе имя без чьей либо помощи, а тот самый семнадцатилетний пацан, впервые перешагнувший порог Академии агентов Щ.И.Т.а. - Так это сработает? – мой прямой вопрос заставляет Фитца лепетать, что даже немного смешно. Конечно, ситуация не располагает к юмористическим зарисовкам, и строгий взгляд Коулсона заставляет подавиться смешком. - Кто, говоришь, придумал эту технологию? – во взгляде Фила тревога, он действительно нервничает и старательно делает вид, что его не раздирают сотни противоречий, и он не хочет сбежать с Одри на другой конец света, чтобы всегда быть с ней. Я прекрасно понимаю его, ведь сам, сотни раз наблюдая за операциями Наташи, я испытывал подобные чувства. Сколько раз, видя как её избивают, я стискивал зубы, потому что так было нужно? Сколько раз, направленный на неё пистолет, будил во мне худшие инстинкты? Сколько раз, я не мог уснуть или просыпался в кошмарах, потому что она была на задании без меня? - Доктор Беннер, - быстро отвечает Фитц, еще крепче прижимая к себе странного вида агрегат. - Тогда проблем не будет, - уверенно отвечает Фил, хотя напряжение в его теле меньше не становится. Оно заволакивает, пропитывает воздух в комнате, нагревает его, нагнетая обстановку, и мне кажется, что каждая секунда в ожидании Дениэлса, заставляет его нервничать все больше и больше. Вовремя пущенные стрелы отвлекают этого монстра, любовно взрощенного Щ.И.Т.ом, всего на несколько секунд, достаточных для того, чтобы Фил вместе с Трипплетом смогли разобраться с этим психом. Коулсон бросается к Одри, и внезапно я понимаю, что именно этого мне сейчас и не хватало. Не хватало участия, с которым Фил относился к своим подопечным. Не хватало его веры в людей и их силы. Не хватало отцовской теплоты и роли, которую он отводил мне в своей жизни. Не хватало дружеского плеча и отцовских советов. Вина смогла вытеснить из моей головы все, чем я дорожил в Коулсоне и своих отношениях с ним. Вина, построенная на неспособности простить себя. Вина, которую удалось принять, но не удалось победить. Сейчас, когда самолет уже вылетел из Портленда, а Фил принял решение простить Мэй, я понял, что должен простить не Фила или Фьюри за то, что они скрыли правду. Я должен простить себя, потому что это необходимо. Потому что это правильно. И потому что, только простив себя, я смогу вновь доверять Коулсону так, как я доверял ему большую часть своей жизни. Кажется, наши мысли сходятся, потому что впервые со времени нашей встречи мы открыто смотрим друг другу в глаза, а его крепкий хлопок по плечу, когда мы выходим из самолета, заставляет меня улыбнуться. И я уже раздумываю над тем, как сообщить ему новость о беременности Наташи, когда нашему взору предстает пустой ангар. - Где наш самолет? – первой задает вопрос Симмонс. - И где наша команда? – Фитц вторит ей, даже не осознавая этого. - Не знаю, - пораженно произносит Фил, и наши взгляды встречаются. - И где, черт побери, Романофф?