End Of The Beginning

Проанализировав события этих недель и взглянув со стороны на то, в каком свете предстает моя персона с учетом всего произошедшего за последнее время, я серьезно задумался и решил разобраться в себе и ситуации, устранить эту непонятно откуда возникшую проблему. Результатом всех моих умозаключений являлся простой вывод, что я могу и не делать этого с ним. В конце концов ему всего тринадцать, мне двадцать шесть. Пора уже взять и показать вам этот мой хваленый самоконтроль в действии. Не люблю признавать свои ошибки, но я совершаю их не настолько часто, чтобы тратить время на самобичевание, поэтому лучше просто разложить все по полочкам и выработать оптимальную линию поведения в соответствие с уже имеющимися перед глазами последствиями. Определенно, был момент, когда я сорвался. Срывался несколько раз. Методично, изо дня в день. Эти ласки, неслучайно случайные касания, поцелуи, настырно проталкиваемый мною на подпись в парламент план совращения малолетних – шло, в общем-то, неплохо, но теперь мне кажется, что без него будет даже лучше. В разы. Очень надеюсь, что никому не придет в голову заподозрить меня в каких-то сомнительных благочестивых помыслах: мне думается, я много раз доказывал, что нет, не стоит. Все дело в том, что несмотря на весь хаос сложившейся ситуации, которая постепенно затягивает меня как болото, раскинувшееся среди зыбучих песков, я все еще способен чувствовать, в какую сторону качается маятник той максимальной выгоды, которую я смогу для себя извлечь в ходе дела о Сиэле Фантомхайв. Ведь он, в сущности, еще совсем ребенок. Неразумный ребенок, вообразивший себя уполномоченным сжимать в своих немощных кулачках бразды правления, отдавать приказы и выдумывать наказания. Чем бы дитя не тешилось. Сейчас я мысленно воссоздаю в памяти первоначальную схему, по которой намеревался действовать: забота, покровительство, защита, участие и бескорыстная помощь старшего младшему. Снисхождение к капризам. Потакание слабостям. Но среди всего этого я что-то не припомню пункта “анальное сношение с отчаявшимся, готовым на все юнцом”. И знаете почему? Потому что изначально я этого не планировал. Я не планировал всю эту несуразицу с "я так тебя хочу". Я не планировал его настрой "я дам тебе в качестве поощрения". Кровь за кровь, Сиэль, понимаешь? Не "юная попка за услуги первоклассного специалиста по устранению нежелательных персон из вашей жизни". Не удивлюсь, если завтра наткнусь в интернете на похожее объявление его авторства - с такой готовностью он раздвинул передо мной ноги. Лежа подо мной, раздвинул свои ноги - не стой на пороге, Себастьян, входи, не стесняйся. Я бы и вошел, кто бы сомневался. Сдалось мне церемониться с тем, кто так открыто предлагает себя. А нельзя. Не поймите меня неправильно, я не жалею его или что-то вроде. Вот только дело в том, что шлюха мне не нужна, шлюху я себе найду и так. Мне нужен мальчик, который будет мне доверять. Греться в лучах моей доброты и поглощать приготовленную мною выпечку, погружаясь в атмосферу домашнего уюта и спокойствия. Мне нужен Сиэль, для которого я буду незыблемой опорой - пусть даже под его ногами - опорой, в надежности которой он даже не подумает усомниться. Зачем и почему - вы знаете, повторяться смысла нет. Ради этого можно поступиться и перепихом. Перепихом с Сиэлем, естественно. А вообще, он сам виноват: вот что получается, когда ребенок тринадцати лет изо дня в день ведет себя как опытная стерва со стажем, попирая меня маленькой ступней и возмущенно шикая каждый раз, когда я пытаюсь аккуратно убрать ее со своего тела и подняться, принять вертикальное положение. Но ведь нет - он упорно не оставляет своего желания меня завалить. Я вовсе не отказываюсь от всего ранее сказанного касательно опоры и поддержки, однако совершенно уверен, что если бы из нас двоих сверху вниз смотрел я - на него, то моему взору представала бы лишь встрепанная макушка, на которую хочется положить сильную руку опытного взрослого и погладить, обещая, что все будет хорошо. Но когда этот щенок пытается быть со мной на равных, когда я вижу дерзкий взгляд и все эти провокационные облизывания раздраженно кривящихся губ, а лежа под его розовой пяткой, рассматриваю голые ноги, гладкие белые бедра и выше... Он снисходительно смотрит на меня этим совсем не детским взглядом, и тут уже опытный взрослый во мне хочет заниматься чем-то более интересным, нежели гладить обиженного ребенка по голове. А нельзя. Однако это не значит, что должен отказаться от секса вообще. Я люблю секс, люблю им заниматься, и у меня никогда не было недостатка в партнерах , скорее наоборот - это у них всех была острая нехватка меня. Женщины самых разных типов внешности и сортов - от невинной и слегка чопорной английской леди, протащившей свой классический образ сквозь время, до потертых потаскух, отсутствие свежести у которых с лихвой компенсировалась профессионализмом. Я нагибал светское общество в виде какой-либо титулованной особы, и имел так, что корона слетала с тщательно причесанной макушки, закатываясь под стол, откуда наутро они доставали ее трясущимися руками, напяливали обратно на голову, заверяя себя, что не произошло ничего особенного, что все в порядке. Я вытаскивал из них нужную мне информацию, я втирался в доверие, я унижал, вколачивая какую-нибудь девственную девицу из хорошей семьи в дешевую кровать третьесортного борделя. И знаете что? Им всем это нравилось. Когда ты весь опутан стальным тросом совершенства и непорочности, который поддерживает тебя высоко над землей, обвиваясь вокруг все сильнее, сдавливая сам воздух внутри тебя, падение вниз приравнивается к полету. Не знаю, может вам интересно, но вы молчите, смущаетесь спросить, мнетесь, нерешительно переступая с ноги на ногу. Ну так я скажу сам: да, разумеется, у меня были и мужчины. Меня совершенно не волнует какого пола тело, предоставляющее мне удовольствие. Если меня устраивает сам процесс - все в порядке. Есть только одно но: если я трахаюсь с мужчиной, то тот, кто трахает - я. Я вставляю член в задницу, я милостиво разрешаю отсосать мне. Только так и без всяких вариантов вроде "сделаешь мне то же самое?". Нет. И не надо этих разочарованно-оскорбленных взглядов, все равно не подействует. Видите, какие-то принципы есть даже у меня. Еще у меня никогда не было детей. Даже не задумывался о такой перспективе, потому что никогда не хотелось. Серьезно, ни разу не рассматривал их как объект сексуального желания. Я вообще не разбираюсь в существах, относящихся к данной возрастной категории, единственное, что я точно знал о детях, что не хочу их заводить. Но вот сейчас я смотрю на свое временное приобретение, и пытаюсь разобраться в своих ощущениях - что к чему. Стоящий передо мной мальчишка одет в какие-то немыслимые готические оборки: cвободная полупрозрачная пародия на рубашку едва доходит до пупка, в комплекте с данным предметом одежды идут кружевные шорты, а вокруг щиколоток обиваются черные атласные ленты. Он поразительно красивый, с гладкой белоснежной кожей, безупречными чертами лица и губы у него розовые, яркие. А еще темные пепельные волосы и синие глаза. Вот скажите, когда я разливался соловьем, описывая Сиэля Фантомхайв, правда вам уже постепенно начинало казаться, что таких больше нет, что это венец творения, в непосредственной близости которого я схожу с ума, пленимый его совершенной наружностью? Не лукавьте, скажите как есть. Уж я-то пойму, сам грешен. Только видите ли, мы не в Китае находимся. И не в знойной Африке. Таких тощих синеглазых мальчишек с темными волосами по Туманному Альбиону бегает целая ватага, скажу даже больше: этот, который напротив меня, будет даже привлекательнее нашего малолетнего графа, потому что в глазах его не светится надменное "засунь свою гордость и член куда подальше, только не в меня, и ступай на кухню, да приготовь мне парфе". Нет, вот он, передо мной: покорный и готовый на все. Готовый быть полностью моим, исполнять все мои капризы, вместо того чтобы нагружать меня своими прихотями и проблемами - и все это за несколько хрустящих банкнот. Он робко улыбается мне и подходит к ближе к кровати, на которой я сижу, становится между моих разведенных ног, нерешительно касаясь руками моей груди. - Чего вы желаете? Чего бы вам хотелось? - задает он наводящий вопрос, пытливо смотря в мои глаза. - Как тебя зовут? - Сиэль. - Правильно. Но не совсем. Повторим? Мальчик закусывает губу, поняв допущенную оплошность, и молча кивает. - Как тебя зовут? - спрашиваю я снова. - Я Сиэль, хозяин. - Вот так. Хороший мальчик. Я бы сделал это с ним нежно и осторожно. Может, кто-то из вас сомневается в правдивости моих слов, но я действительно имею в виду то, что говорю. Осторожно уложить на кровать, пососать бусины затвердевших сосков, накрыть ладонью пах. Целовать, поглаживая чужой язык своим собственным. Ему бы понравилось, уверяю. Этот, который лежит сейчас подо мной, и из одежды на нем остались только черные ленты, гладкой прохладой скользящие между нами, уже тяжело дышит и подается вперед, прижимаясь к моему телу. Он сам ловит своими пухлыми губами мои, и трется маленьким членом о мой живот. Обхватывает меня за шею, ласково перебирает волосы на затылке. Я бы позволил Сиэлю вот так: взять инициативу в свои руки. Показал бы, что бояться в общем-то нечего. Да, Сиэль, я собирался тебя поиметь, оттрахать в тугую дырочку твоей маленькой задницы, но у меня для тебя небольшая новость: то, что я этого хотел, вовсе не означало, что я раздолбил бы ее до непригодного состояния и заставил бы тебя помучиться. Ты же знаешь, весь смысл совершенно не в этом. Доверие. И твоя душа. Вот что мне было нужно. Так что трахал бы я тебя с душой. Но ты отказался. Согласился вернее, но так, что пришлось вежливо отказаться мне. Это как: не желаете ли кусок пирога? Мы предлагаем, но только попробуйте согласиться, это только на показ, есть не разрешается. Ну как, будете? Нет-нет, что вы, у меня сейчас период воздержания. Епитимья. Пост. Так что теперь у меня задушевные потрахушки с чем-то вроде сиэлезаменителя. Его можно вертеть в разные стороны, раскладывать по своему усмотрению, использовать как мне вздумается и вообще, он гораздо более функциональный, чем оригинальная модель. Он очень послушный и податливый. Я ставлю его на четвереньки, и когда надавливаю на поясницу, мальчик послушно прогибается, выпячивая попку кверху. Я слегка шлепаю по ней, и он только охает, но и не думает отодвигаться. Потому что знаешь, Сиэль, я даже не сделал ему больно. Ему это нравится, и тебе бы тоже понравилось, если бы ты соизволил хотя бы захотеть попробовать со мной. Сам, знаешь? А не так как тогда. Да, да, Себастьян, бери уже что хотел, и вали по моим делам дальше. Я щедро смазываю дырочку мальчишки лубрикантом, и вставляю внутрь палец, ощущая как сжимается вокруг тугое колечко мышц. Тугое, но натренированное. Когда я добавляю второй палец и начинаю растягивать скользкое розовое отверстие, он тяжело дышит и плавно насаживается на мои пальцы. Я не вижу его лица - только волосы. Цвет и прическа почти такие же как у Сиэля, и я представляю что это он, но слишком отчетливо понимаю, что нет. Тебе бы стоило поучиться у него покорности и послушанию, ясно, Сиэль? Видишь, как ему приятно? Все потому что он не ломается, не то что некоторые, не будем тыкать пальцем. А если и будем, то не в тебя, и только в качестве прелюдии, чтобы после заменить эти самые пальцы на что-то более весомое. У меня выходит отличный секс, и ужасно, что ты лезешь мне в голову, когда так хорошо вдалбливаться в это податливое юное тело. Тугое, влажное, жаркое - оно дарит мне гамму столь приятных ощущений, а я говорю только с тобой, пытаюсь объяснить что-то, доказать, набить цену своими способностями в области членопихания. Уйди, Сиэль, хорошо? Закрой дверь и подожди там, снаружи. Сейчас он делает мне хорошо, не ты. Вот и говорить я буду с ним, а не с тобой. И я прикрываю глаза и, зарываясь пальцами в мягкие пепельные волосы, тяну мальчишку на себя, заставляя выгибаться сильнее. Он протяжно стонет, и я словно со стороны слышу свое пыхтенье: - Вот так, Сиэль, еще немного... Расслабься... Расслабься, Сиэль... Не сжимайся так... И он скулит: - Да... Хозяин... Еще!.. То место... Сильнее! Еще раз туда... Пожалуйста! *** После всех этих последних событий я серьезно подумал... Впервые по-настоящему задумался о том, что же все-таки происходит. И загвоздка была в том, что мне это нравилось. Я разыгрывал оскорбление своих благородных чувств, мысленно вспоминал все унизительно-презрительные высказывания в адрес такого непринимаемого обществом социального явления как мужеложество, пытался определить, как в случае очередной критической ситуации все же эффектней будет пробить пощечину: тыльной или внутренней стороной ладони. Репетировал даже, стоя перед зеркалом. Но в глубине души все мои желания сводились к тому, чтобы Себастьян просто схватил меня покрепче и, прижав к какой-нибудь горизонтальной или вертикальной поверхности, навалился сверху, пихая свой язык в мой рот и сделал со мной что-нибудь такое... Просто сделал бы уже что-нибудь наконец. Я помню, как развлекался со мной тот боров, и ненавижу каждую секунду, каждое мгновение. Но самое ужасное заключается в том, что когда я лихорадочно облизываю вспухшие от поцелуев Себастьяна губы, старательно пытаясь генерировать холод и презрение во взгляде, в голову лезут отвратительные мысли, что я, кажется, знаю, что именно хочу попробовать сделать с Себастьяном. Только не так как было тогда, нет. Это же Себастьян. Значит с ним было бы совсем по-другому. Себастьян приносит мне завтраки в постель и помогает одеваться, прикасаясь ко всему телу в процессе. Он оглаживает мои ноги, натягивая на меня гольфы, а затем проводит по голым бедрам, потому что без того, чтобы расправить на моем теле безукоризненно отглаженные шорты, обойтись нельзя никак. Кончики черных ногтей слегка царапают мою шею, когда он повязывает школьный бант поверх белоснежного воротника моей рубашки, благоухающей свежестью морозного воздуха или сиренью - в зависимости от того, какой ополаскиватель для белья предпочел хозяйственный Себастьян на этот раз, потом я болтаю ногами и требую принести сюда мои туфли и одеть прямо сейчас - не собираюсь пыхтеть в холле перед выходом, возясь со всеми этими шнурками. И он выполняет. Правда, улыбается при этом так, что я не совсем уверен - это он так умиляется или мысленно борется с желанием снять с меня этот синий бант, и зашнуровать мою шею вместо начищенных до блеска туфель. Но это все неважно, что он там про себя думает, потому что когда я говорю - он делает. А раз Себастьян добровольно передает себя в мое практически полное подчинение, значит ,если бы дошло до того... ну... До удовлетворения желаний, то он сделал бы это таким образом, чтобы я получил максимум удовольствия при минимуме неудобств. Иначе и быть не может, не решится ведь он опозорить честь новоявленного слуги семьи Фантомхайв. Тогда на диване... Вот кто бы понял, что я не могу просто сказать "да" если хочу. Нет, обычно если я хочу чего-то, я могу и приказать, не то что попросить. Но только не тогда, когда дело касается подобных странных забав. Если он спросит меня "Сиэль, ты не против? Нет?" я скажу Пошел к черту, Себастьян. Если он попросит меня Сиэль, ну пожалуйста, позволь, я так хочу... - я скажу к черту, Себастьян, просто проваливай и не показывайся мне больше на глаза, идиот. Скорее всего я даже влеплю ему тщательно отрепетированную пощечину - наотмашь. Чтобы не надумал там себе чего, например, что я хочу но молчу. Нет, ну неужели правда так сложно до этого дойти? Просто нужно же понимать в конце-концов, что нет такого расклада, когда я скажу "да", и это будет звучать именно как "да, я не против, потому что тоже хочу попробовать с тобой". Максимум, что я могу сделать, это сказать да, Себастьян, хорошо, я позволю тебе лизнуть разок, потому что ты хороший пес, и с готовностью пускаешь в ход клыками, когда речь идет о тех, кто мне не по нраву". Вот так я могу, это... Это еще как-то приемлемо. Проблема в том, что я сделал, и он не понял, не прокатило, совсем все вышло не так. Я, понимаете ли, думал что тогда на диване, после всех моих слов этот образец беспардонности возденет руки к небу и, возблагодарив небеса, продолжит и дальше делать мне приятно. А вышло наоборт - я его спугнул и спровоцировал приступ паники и самобичевания. Вы же слышали все только что, скажите теперь, я этого хотел, а? Нет. А теперь он свернул все свои поползновение и больше ни-ни, лишил меня даже даже того, что давал раньше. Просто поймите меня правильно: начал ведь не я. Мне и дела не было до этого сильного мужского тела, глубоких поцелуев с языком и слюной и недвусмысленных намеков. Я протестовал, помните? Я надеюсь что да, потому что я не шучу, поначалу я действительно думал что-то там о чести, приличиях и даже этикете. Ну а потом... Потом мне понравилось. И как только я вошел во вкус и втянулся во все эти своеобразные забавы, этот доморощенный демон-искуситель решил облачиться в рясу и уйти в монастырь имени святого Себастьяна. Святой Себастьян. Интересно, тебя назвали в его честь, и ты вдруг решил соответствовать? Или с чего вдруг такая скромность и порывы к целомудрию? Мне просто интересно как оно ощущается, когда все размеренно и по обоюдному согласию. Вместе с "хочу", а не ударами под дых и вколачиванием в казенную кровать, жесткую, отвратительно скрипящую от каждого движения. Я даже не знаю, если бы Себастьян отбросил прочь свою святость и сделал еще пару попыток завалить меня, может я даже... ну не знаю, не то что бы сказал "ну давай же, да", но может просто не говорил бы ничего вообще. Молчать же тоже вариант, да? А потом все можно будет списать на изумление и потерю дара речи, как следствие оскорбленного достоинства и попранного самолюбия. Вы не поверите насколько низко я опустился, но я даже зашел в интернет, с целью просмотреть несколько статеек о безотказных способах соблазнения мужчин, нашел из нескольких предлагаемых типов мужчин тот, под описание которой подходил Себастьян - бездушной сволочи, и был весьма удивлен, потому что как оказалось, сам того не подозревая, итак применял некоторые из предложенных там рекомендаций на практике. Так например в числе прочих значилось: ходить в короткой одежде и злостно игнорировать все оказываемые жертвой знаки внимания. Я закрыл все вкладки и пообещал себе, что позже разберусь, как же случилось так, что в итоге я докатился до того, что меня интересует подобное. *** - Мне это надоело, – Сиэль захлопывает учебник по истории и в упор смотрит на меня. Сорок минут назад мой приемный сын зашел в мой кабинет и, холодно поинтересовавшись, не помогу ли я ему подготовиться к промежуточному тестированию, заручился моими горячими "непременно", "разумеется" и "проходи пожалуйста", после чего кряхтя придвинул к моему рабочему столу кресло и вывалил кипу листов с заданиями на мои деловые бумаги, прибив это все сверху стопкой учебников. Он сидел напротив и просвящал меня законами физики таким тоном, как будто оказывал мне величайшую милость, а я терпеливо сносил эту его отвратительную манеру подачи материала, потому что говорил он все правильно, даже исправлять не приходилось. Последние минут десять я слушал не особо внимательно, пытаясь понять, в чем заключается моя помощь, и ожидаются ли от меня какие-то действия кроме исполнения обязанностей внимательного слушателя, и вот пожалуйста: ему надоело, а я не уверен что знаю, что именно. - Надоело – что? Его взгляд красноречиво говорит мне, что я должен понять все сам но, сказать по правде, я не могу. Надоело готовиться к экзаменам? Получать после чая кондитерские изделия с кремом, заменить на желе? Надоело рисовать? Ходить в школу? Жить со мной в одном доме? Между прочим, спешу предупредить, что если в качестве продолжения фразы, мальчишка выберет последний вариант, я окончательно выйду из себя. В конце концов, я пошел на все возможные уступки, прекратил даже регулярно предлагать свою помощь в принятии ванны, так и не произнес запланированную фразу "ты не устал? может размять тебе спину?" в тот самый подходящий момент, который я бы обязательно подстроил, а про поцелуи, которые уже стали восприниматься как что-то само собой разумеющееся, теперь и речи быть не может. Так что еще ему не нравится, объяснит мне хоть кто-нибудь или нет? Себастьян Михаэлис весьма многофункционален и обладает разносторонними качествами, а чтобы запустить все эти полезные приложения, нужно лишь одно: попросить. Не нужно говорить со мной загадочными отрывками, ты что, заинтересовать меня так пытаешься? Не стоит, поверь, достаточно и того что есть. - Мелочиться. Все это слишком незначительно, Себастьян, понимаешь? Ты убрал практически всех, а новых можно сказать и нет. Они все сейчас заняты другим. – мои глаза непроизвольно округляются и я моргаю. Сиэль кровожадно усмехается, глядя в пространство перед собой. – Топчутся всюду вместе и гадают, что объединяло их с теми кусками мяса, которые раньше были их товарищами, - продолжает он, и я слышу мрачное удовлетворение в каждом слове. Непосредственная причина смерти Дика Майлза, Патрика Уокера и Тома… Уже не помню, какого Тома – вальжно развалилась в моем кресле, подтягивая под себя голые пятки. Вот оно, прямо передо мной, то, что объединяет их всех, то, что, пожалуй, объединяет с ними даже меня – потому что ведь и я периодически борюсь с мыслью хорошенько скрутить за спиной эти тонкие запястья с голубыми жилками вен, еще глубже вжать в кресло и… - И дело ведь, в общем-то, не в них. Взгляд мальчишки становится жестким и холодным. Не таким, как во время наших язвительных перепалок, не презрительным и надменным, когда он говорит со своими сверстниками, возомнившими себя достойными стоять на одной тектонической платформе с последним и единственным отпрыском именитого семейства. Я смотрю в глаза Сиэлю, и внутри он какой-то… пустой. - Прости, но сейчас... что конкретно ты имеешь в виду? Хочешь играть по крупному? Я не против. Скажи только, во что. - Да все в то же, Себастьян. Игра та же. Но я хочу сменить противников. Ты только прикажи. - Тебе нужно только назвать мне имя. Ты же знаешь имя, правда? Помоги мне - совсем немного. Все остальное я сделаю сам. Сиэль кивает. Мой маленький мальчик, которого я пригласил поиграть во владельца прекрасно отлаженной машины смерти, сейчас действительно кажется мне господином, хозяином, вся его надменность, льющаяся на меня ежедневно как расплавленный свинец, ничто в сравнении с этой решимостью и ненавистью, которые волнами расходятся от всей его фигуры. Только меня не задень, я свой, помнишь? - И титул. Барон Кельвин. Я хочу, чтобы ты достал его мне. Не убивал как тех, нет. Эта мразь должна сдохнуть у моих ног, глядя мне прямо в глаза. Скуля и умоляя о пощаде. Он выплевывает эти слова, и карандаш, зажатый его тонкими пальцами, разламывается на две половинки. Одна из них, та, что с заточенным острием, падает на мягкий ковер возле металлической ножки моего новомодного кресла - любимый предмет мебели Сиэля, который он стремится оккупировать в любых жилых апартаментах, которые посещает. - Найди его, выдерни из той удобной норы, куда он зарыл свою отвратительную тушу, и швырни к моим ногам! - цедит он сквозь зубы. Рот сжат в тонкую полоску, тонкие ноздри втягивают воздух маленькими порциями. Я понимаю, что вижу сейчас - Сиэль Фантомхайв сжимает подлокотник кресла и старается не задохнуться от ярости, одновременно пытаясь не показать мне больше чем следует. Прости, Сиэль, но я ведь все равно узнаю. - Это приказ. *** - Это месть, да? Ты хочешь отомстить ему? За что? Он что-то сделал тебе? Твоей семье? Родителям? Сиэль громко фыркает, явно не считая, что лавина вопросов, которую я на него обрушил, достойна вразумительного ответа. - Кому вообще пришло бы в голову мстить за тех, кого уже нет... Мсти не мсти, счастья это не принесет, и мертвые к жизни не вернутся. Он задумчиво произносит эту фразу, и я понимаю, что Сиэль Фантомхайв совершенный ноль во всем, что касается заботы о чувствах других людей. Мелкий сопляк, да что вообще ты знаешь о мести, если раскидываешься подобными фразами? Хочешь сказать, все что я делаю яйца выеденного не стоит, а я глупец, лишь зря теряющий время, добровольно принимающий от тебя все эти унизительные приказы и опускающийся до того, что плачу деньги за секс? Впрочем, довольно спорный вопрос, за что именно я плачу: за возможность удовлетворить физиологические потребности или держать свои фантазии под контролем в присутствии мальчишки. - Значит, ты мстишь за себя? Сиэль подпирает щеку кулаком, разглядывая меня, так, словно подозревает в попытках выяснения подробностей государственной тайны, компрометирующей Ее Величество Королеву, с целью дальнейшего разглашения заинтересованным лицам. А я ведь никому не скажу. - Ну а тебе-то что за дело? Что за дело мне. Мне. Он же это не серьезно сейчас, правда? Откровенно говоря, вся эта ситуация начинает ужасно раздражать. Последнее время я чувствую себя влюбленным ухажером, пытающимся доказать даме своего сердца всю глубину своих чувств, убеждая всеми возможными способами, предъявляя сотни аргументов. Я сотни раз слышал от женщин заезженную фразу вроде: "настоящий мужчина делает, а не говорит", и я ведь делаю - никто не скажет что нет, но с Сиэлем это почему-то не работает. Не знаю, что с моей дамой: то ли она слишком недоверчива и подозрительна, то ли дело в каких-то комплексах и неуверенности в себе. А может, она считает меня недостойным даже шанса. И к чему вообще тогда все старания? Вариант, что Сиэль - не моя дама, я решительно исключаю. Вариант, что он не дама вообще, я обещаю себе рассмотреть позже. - Мне есть дело. Не знаю кому еще, но мне - есть. - А почему? Он оживляется, убрав руку от лица, подается вперед и смотрит мне прямо в глаза, пытаясь найти в них что-то, чего там нет и априори быть не может. И будет плохо, если он обнаружит там это отсутствие. - Я забочусь о тебе, - убеждаю его я, стараясь чтобы это прозвучало как можно более искренне. - А почему? Почему, почему! Вот что ты хочешь от меня услышать, а, Сиэль? Может каких-нибудь абсурдных признаний в особо чистых чувствах и заверениях в вечной верности? Я бы и не против играть до конца, раз уж встал на эту тропу самоуничижения, но где гарантия, что если я скажу сейчас слащаво-сабмиссивный бред наподобие : "Потому что с тех пор, как увидел тебя, я понял: себе я больше не принадлежу", он опять не бросит в меня своим сиэлевым "а почему?". - Знаешь, Сиэль, было бы неплохо, если бы между нами было больше доверия. Свой резонный аргумент я заканчиваю тяжелым вздохом, призванным сокрушить его уверенность в моей меркантильности. Но щенок лишь пожимает плечами: - Ну, я достаточно доверяю тебе, чтобы позволять заниматься моими делами. А мне нужно большее, гораздо большее. Скажите пожалуйста, позволяет он мне. Я бы открыл этой самоуверенной стерве небольшой секрет: для того чтобы разобраться с его проблемами, мне особого позволения не требуется. Я ведь все равно узнаю, почему ему нужно, чтобы Кельвин окончил свое существование именно попираемый розовой пяткой последнего из Фантомхайв, но мне принципиально важно, чтобы мальчишка поведал мне об этом сам. - Я просто хочу, чтобы ты знал и помнил, что можешь поговорить со мной обо всем. Я всегда поддержу тебя. Во всех твоих желаниях. Я вроде не сказал ничего странного, но Сиэль закусывает нижнюю губу и отчаянно краснеет, словно юная скромница, впервые задумавшаяся о том, какое противозачаточное лучше выбрать для вступления во взрослую жизнь, с минимальным риском нежелательных последствий. - Хочу... - Бубнит он себе под нос. - У нас весь класс собирается в аквапарк... В среду. А это вообще при чем? - Так. И ты тоже решил организоваться? Сиэль кивает. - Ага. В субботу. С тобой. *** Ресторан, в котором Стивен Берри зарезервировал столик для нашей встречи, являлся одним из самых дорогих и фешенебельных в Лондоне. Превосходная кухня, великолепный сервис, роскошная обстановка, а главное - посетители. Среди собирающихся здесь сливок общества всегда можно приметить пару-тройку тех, кто обращался за помощью в таких делах, как убийство по расчету, убийство с целью защитить семью, убийство, рассчитанное на то, чтобы запугать, кровная месть. Не всегда к нам, конечно. Но часто. Вот они, сидят здесь - респектабельное заведение, соответствующее их статусу и запросам. А на деле что-то вроде негласного клуба анонимных прожигателей жизни. В каждом из сидящих здесь я вижу потенциального клиента и, сказать по правде, это меня раздражает. Стивену нравится бывать здесь: он лишний раз убеждается в процветании своего дела, а вот я не могу отделаться от мыслей о новых заказах, о работе. Я бы не выбрал этот ресторан для сегодняшнего разговора, но решил, что в моих же интересах, чтобы Берри сегодня был доволен абсолютно всем. Столики здесь были расставлены на таком расстоянии друг от друга, что вы могли спокойно обсуждать свои дела, не опасаясь, что тема обсуждения случайно залетит в уши, не предназначенные для нее, персонал был более чем ненавязчив. Весьма достойное место для того, чтобы сделать предложение руки и сердца своей возлюбленной, ну или сообщить боссу о своем желании убить кого-то. Жениться я пока не собираюсь. Стивен пребывал в довольно благодушном настроении и начал, как всегда, не по делу. Поведал о достижениях своей любимой баскетбольной команды, сообщил, что летом планирует отдохнуть от трудов праведных где-нибудь на Мальдивах и нужен заместитель - я не хочу, нет? Я хочу? Я не знаю. Я подумаю. Когда мы наконец закончили с баскетболом, обсуждением перспектив на лето и даже расправились со стейком, политым гранатовым соусом, я решил перейти непосредственно к цели сегодняшней встречи. Берри не может говорить о чем-то серьезном во время еды, другое дело, когда наевшись, он начинает глушить спиртное. Вот тут он превращается в само внимание, и когда официант принес нам бутылку виски и вторую - с мартини, я вежливо сообщил Берри о своих планах: - Мне нужен Кельвин. Ты знаешь, я все сделаю сам: он просто пропадет, а потом его найдут где-нибудь мертвым на окраинах города. Или не найдут вообще. Я связался с тобой лишь по той причине, что это не мелкая сошка, которой никто не хватится в случае исчезновения. Не знаю, какие у тебя дела с этим человеком, и решил предупредить: если они есть, приношу свои извинения, но тебе придется уладить их в ускоренном темпе, потому что скоро его не станет. Берри взял в руку толстостенный бокал, наполовину наполненный мартини и постучал по прозрачному стеклу толстым указательным пальцем. Он слушал меня внимательно, и его лицо не выражало озабоченности или недовольства. Когда я закончил он кивнул, давая понять что услышал все, что я ему сообщил. Опрокинув в себя содержимое бокала, он развел руки в сторну и наградил меня широкой доброжелательной улыбкой. - Ты обратился ко мне по поводу Кельвина. Он связался со мной, чтобы поговорить о Фантомхайве. В моем мозгу проносятся самые разнообразные предположения, призванные помочь мне уразуметь, зачем именно Кельвину вдруг понадобилось что-то, принадлежащее мне, ожидал ли такого поворота мальчишка, и стоит ли ему об этом сообщать, но все мои сумбурные размышления выливаются в одно слово: - Сиэль. Берри кивает, не оставляя ни малейших сомнений по поводу тому, о каком именно Фантомхайве идет речь в данный момент. Действительно, как будто кроме него есть еще носители фамилии древнего рода. К сожалению нет. - Он хочет его обратно. Себе в личное пользование. Мои губы непроизвольно сжимаются, и я хмурюсь. Мне совсем не нравится, что кто-то использует такие выражения, говоря о Сиэле. Я не против чтобы к мальчишке применяли слова "в личное" и "пользование", но раз уж вы собираетесь характеризовать его именно таким образом, сделайте привязку непосредственно к Себастьяну Михаэлису, вот он я, здесь, так будьте же так добры. - Кельвин безумен, - продолжает Берри. - У него всегда были пристрастия к детям, но сейчас это переросло в маниакальную одержимость этим мальчишкой, Фантомхайвом. - Фантомхайвом занимаюсь я. Я стараюсь, чтобы мои слова и то, как я их произношу, сделали мое обращение к Стивену Берри максимально убедительным, но он явно не хочет прочувствовать всю важность и безапелляционность моего заявления, потому что качает головой и ободряющая улыбка, растягивающая его губы с аккуратной полоской усиков прямо над ними, пропадает где-то в очередном стакане виски. - Мне кажется ты забыл, кто ты такой, - заговаривает он снова, и я больше не слышу доброжелательных ноток в его голосе. - Демон, который может обогнуть весь земной шар за несколько суток, убрав по пути всех лишних людей вдоль экватора, готовит завтраки для бедной сиротки и вырезает в подворотнях глаз у мальчишек, которые косо на нее взглянули. Школьники, Себастьян. В последние несколько месяцев ты занимаешься тем, что методично вырезаешь школьных хулиганов. Я просто решил сделать свой личный вклад в воспитание современной молодежи, но как это обычно бывает, никому нет дело до моих высоких идейных побуждений - да кто вообще разделит со мной мою заботу о подрастающем поколении. - Наряду с тем, что решал и все остальные возникающие у тебя ко мне... Вопросы. Мое замечание вполне резонное. Я продолжал брать все дела, которые подкидывал мне Берри, и это не смотря на то, что у меня больше не было весомых причин заниматься этим. Это всегда было просто работой, а не чем-то вроде хобби, я никогда не говорил, что хочу посвятить всю жизнь вращению в преступном мире Англии. Для достижения цели - все средства хороши. Истина, которая стара как мир или вон та развалина в сером костюме строгого покроя от известного кутюрье. Румяна на дряблых щеках, яркая помада намазана на тонкие губы - могу поспорить, такими можно высосать и сожрать смятенную душу, настолько они омерзительны в своей жалкой, неуместной претензией на сексуальность. Я знаю ее - она попросила Стивена, чтобы он убрал ее мужа, потому что тот "уже совсем в летах" и лучше ему будет "благополучно уйти на покой и не мешать вбирать в себя радости еще отпущенных мне лет". Сейчас она смеется, ослепительно сверкая зубными протезами, и все ее тошнотворные потуги быть желанной и элегантной направлены на сидящего напротив нее джентльмена лет тридцати, который совсем недавно стал ее законным супругом, после того как его предшественник получил от неофициального туристического агентства "Стивен Берри и Ко" путевку в загробный мир - в один конец. Джентльмен кладет свою гладкую ухоженную руку на морщинистую, всю в коричневых пятнах, подрагивающую руку своей спутницы жизни. Он смотрит на нее с умилением и нежностью, но я очень сомневаюсь, что светлые чувства, горящие в его глазах, адресованы этой дряхлой конечности. Массивные кольца на ее пальцах, сплошь усыпанные бриллиантами и рубинами, куда более подходящие претенденты на искреннюю любовь и восхищение. Пускай старуха пребывает в счастливом неведении, ну а я знаю, что сей Давид уже успел устыдиться содеянного и считает, что должен вернуть Вирсавию ее законному супругу, а так как призвать его обратно никак не возможно, он обратился к тому же Берри с просьбой пробить еще один билет на тот свет. Но лично я и не подумаю быть организатором предстоящей встречи современных Урии и Вирсавии, увольте. - Тем более, - Берри заговаривает, напоминая о себе, а мне, по правде говоря, уже надоело. - Себастьян, именно об этом я и говорю! Сравни то, что ты делаешь для меня, и то, что творишь для этого мальчишки. Тебе самому не смешно? - Я что-то не понимаю сейчас, Стивен. Тебя так волнует слегка повысившаяся за последнее время детская смертность в Соединенном Королевстве? Или проблема в чем-то другом? - Проблема в тебе, Себастьян, не во мне. Ты становишься проблемой. Я не знаю что за кару ты уготовил мальчишке, потому что пока, единственное что ты с ним сделал - сунул под себя как третье яйцо. А ты - наседка с двумя собственными. Если они еще там. Этот Кельвин просто псих, так что послушай меня и не нужно выделываться! Не важно, что ты планируешь сделать с Фантомхайвом, как отыграться на его шкуре за смерть своей семьи. Но если ты передашь его в безраздельное пользование Кельвину, поверь, Винсент и его жена будут вращаться в своих гробах как лопасти крейсера, пока их единственного отпрыска будет пялить эта туша. Приведи мальчишку ему - приведи сам, передай из рук в руки. Поприсутствуй при сцене воссоединения. И я клянусь тебе, Себастьян, твоя месть будет совершенной. Ты же знаешь: я всегда рад помочь тебе с этим. Позаботиться о том, чтобы ты воздал своим врагам то, что им причитается. Если бы барон брал парнишку на усыновление, я бы не стал вырывать у тебя твой кусок, нет. Но когда это не расходится с твоими интересами, и вдобавок пересекается с моими, отказа я не приму. Вот она - чистая американская манера вести дела, прошу прощения - бизнес. Такие вульгарные, грубые выражения в адрес того, с кем хочешь решить какой-то вопрос мирным путем. И они всегда думают, это сработает. А вот я что-то не нахожу в себе сил поддержать Стивена Берри в этой уверенности. И я не буду думать о том, что он говорит про Кельвина и Сиэля. Он его... Будет что? С чего подобные заверения? Это уже было что ли - такое? Я же говорю: я не буду думать об этом сейчас. Я подумаю об этом потом, потому что мы находимся в респектабельном заведении, и я не уверен, что мое дальнейшее поведение будет соответствовать его кодексу, если я продолжу анализировать полученную сейчас информацию и делать определенные выводы на ее основе. Я аккуратно кладу столовые приборы на тарелку и вытираю губы белоснежной салфеткой. Что касается ужина - он был превосходен. - После всего этого... У меня к тебе один вопрос. Ты не поможешь с Кельвином? Берри качает головой. - Кажется, ты не понимаешь, Себастьян. Именно это я и делаю: помогаю одновременно тебе и себе. С Кельвином. С Фантомхайвом. Только, я вижу, ты не хочешь принимать эту помощь. - Предпочитаю разобраться сам. - Разобраться, я так понимаю, ты собираешься не с Фантомхайвом. А с бароном. Даже при том, что я запрещаю тебе это делать. - Да. Я - ваша проблема. Его глаза сужаются, и уголок полных губ дергается вниз. Он в ярости, могу сказать наверняка. - Ты открыто идешь против меня. И причина - мальчишка! - Дело не в нем вообще. - Тогда какого черта ты творишь?! Почему так поступаешь? - Потому что могу. *** Когда день, в который несколько не самых умных учеников моей новой школы попытались развести меня на деньги путем применения грубой силы, все же настал, я не стал решать все обходными путями и переговорами. Сиэль появился как раз в тот момент, когда я объяснял второму из покусившихся на мои финансы лоботрясу, что обижать младших нехорошо, вымогать деньги у слабых - подло, но пытаться провернуть такой номер с тем, кто старше тебя, сильнее, и не замедлит отбить всякую охоту к подобного рода занятиям, просто глупо. Он стоял, прислонившись к стене и, засунув руки в карманы внимательно наблюдал за тем, как я даю напутственный тумак второму из моих несостоявшихся обидчиков - первый успел покинуть школьный двор парой минут раньше. Лицо моего единственного зрителя выражало крайнюю степень довольства, а когда я закончил, он оттолкнулся правой ногой от кирпичной кладки и подошел ко мне. - А я не знал, что ты так можешь. - Так - как? Умею драться? - Просто твоя рука... - А, это, - я смотрю на кисть, скрытую черной кожей перчатки так, словно вижу ее впервые, потом поднимаю взгляд и улыбаюсь Сиэлю в ответ. - Это не мешает. Ты тоже можешь освоить несколько неплохих приемов. Могу научить если хочешь - всегда полезно уметь дать отпор. Он краснеет, и я понимаю, что Сиэлю не очень нравится то, что он слышит. Ну, в принципе да, зная, как складываются его отношения в школьном коллективе, удивляться нечему. Тем не менее он кивает, я смотрю на его теперь уже угрюмое лицо и внезапно вспоминаю, как в приюте отбивал малышей, которых лупили ребята постарше, как они стояли потом передо мной с таким же угрюмым лицом и бурчали что они могли бы и сами, а потом выдавливали что-то вроде "спасибо, Джейк", и смущенно предлагали свою порцию сладкого после обеда. Я выпрямляюсь и картинно сгибаю левую руку в плече, демонстрируя мускулы заявляю: - В любом случае, пока ты будешь тренироваться, и идти к успеху, помни - у тебя всегда есть я! - О. Вот как. Когда я поворачиваюсь, то уже знаю, кого увижу. Этот глубокий мягкий голос - безукоризненно вежливый, баланс сарказма и общепринятых норм приличия соблюден на отлично. Опекун Сиэля стоит перед нами и смотрит на меня в упор, на губах доброжелательная улыбка. - Здравствуйте, мистер Михаэлис, - здороваюсь я. Он протягивает мне руку и крепко пожимает ее, не отрывая взгляда. - Просто Себастьян и можно отбросить "мистер". Я бы с удовольствием отбросил и мистера, и Себастьяна с ним заодно. - Ты на машине? - Интересуется Сиэль и подходит ближе. Михаэлис выпускает мою руку и тянется к нему, поправляя съехавший набок синий бант на шее своего воспитанника. Он отводит с лица Сиэля волосы, заправляет темные прядки за аккуратное ушко, и этот жест настолько естественный, что я ни на мгновение не сомневаюсь в том, что мужчина, у которого живет Сиэль, практикует подобные прикосновения к нему регулярно. Тот не отстраняется, и лицо Себастьяна выражает крайнюю степень довольства. - Да. Поедем в кино, если ты не против? Сегодня премьера фильма, который я с прошлого года жду. Зная твои вкусы, уверен, он и тебе понравится. - Извини, Себастьян, но мы вроде как уже договорились с Остином. В автоматы, знаешь. Удовлетворение на лице Сиэля, когда он отказывает опекуну, слишком уж очевидное и так же очевидно, что Себастьяна это заявление в восторг не приводит. - Вот как, - безэмоционально повторяет Себастьян. - Отвезешь нас? Любезная улыбка возвращается на губы мужчины. - Кто, как не я. *** Кто как не Себастьян Михаэлис любезно отвезет тебя в игровые автоматы с твоим дружком-недомерком, не расплескав ни капли недовольства, которое медленной струйкой вливается в и так не пустую чашу терпения. Кто как не Себастьян Михаэлис просидит в машине два с половиной часа, ожидая пока ты выйдешь с эти своим приятелем из игрового зала, и молча запихает в рот очередную сигарету, потому что покинув данное увеселительное заведение, вы приняли вполне естественное решение посетить какую-то закусочную рядом. Нет, прости конечно, Сиэль, я не прав, он вовсе не недомерок, этот твой Остин. Высокий. И лет ему будет... Восемнадцать, думаю, будет. Наверное. Но стой, он же учится в одном классе с тобой, правильно? В восемнадцать? Недоумок. И с этим недоумком ты сейчас сидишь в дешевой закусочной, после того как больше двух часов вы с ним стреляли по виртуальным роботам из лазера, а до этого находились в одном классе с самого утра. В закусочную ты пошел. Перекусить тебе захотелось. Не знаю, что случилось с твоими бескомпромиссными вкусовыми пристрастиями, но я совершенно уверен, что то, что ты там ешь сейчас, не идет ни в какое сравнение с теми блюдами, которые имею милость подавать тебе я. Даже отсюда я вижу вывеску меню, гордо возвещающую о гамбургерах, картофеле фри и салатах, залитых целой рекой майонеза. Не домашнего приготовления, а купленного в дешевом супермаркете, оптом, практически по рыночной стоимости, щедро сдобренного консервантами, загустителем и усилителем вкуса, уверен на все сто. Ты вообще понимаешь, как издеваешься над своим организмом, а, Сиэль? А потом, одно дело твое самодурство, но что насчет меня? Думаешь, мне нравится торчать здесь и караулить здание, периодически делая кружок-другой, чтобы проверить, как там у черного входа. А все Стив, который решил пойти по пути бескомпромиссности и лишить меня заслуженного трофея, заставить распорядиться в соответствии с его желаниями совсем новеньким Сиэлем, которого я наконец приобрел на этой дешевой барахолке под названием "Лондон", чуть ли не с руками оторвал. И этот Кельвин. Берри утверждает, что мне даже пытаться не стоит, все равно не получится устроить Сиэлю такой ад, который задумал для него этот неизвестный мне тип, и думает я просто молча проглочу подобные оскорбления. Пока не известный тип. Я еще не начал расследования, а пора бы, потому что если я не хочу, чтобы Сиэля увели прямо у меня из под носа, нужно шевелиться быстрее и убрать Кельвина, выполнить уже приказ мальчишки. Черт. Тебя. Дери. Сиэль. Вы видите, что он со мной делает, правда? Скажите что да, а еще лучше сделайте вид, что вообще ничего не слышали. Я даже мыслить начинаю как слуга, первая часть фразы - и я хозяин положения, а под конец скатился в озабоченные наемники-дворецкие. Но на самом деле не нужно заблуждаться, я просто приглядываю за своей собственностью, только и всего. Не хочу, чтобы ее украли или испортили, вот только этого мне сейчас не хватало. Было бы неплохо, если бы Сиэль вообще побольше сидел дома, а то приспичило ему сходить поразвлечься, развлечься мог бы и со мной, неужели не ясно, ведь так было бы удобней для всех, а может... Может я тоже не против зайти немного пострелять, боишься что выиграю, да, Сиэль? С моим-то опытом. Ерунда конечно, дело вовсе не в том, что мне хочется больше времени проводить с мальчишкой. Но охранять-то его теперь нужно. Раньше было проще: ну, получал он свои несколько синяков, приходил домой. Заботливый Себастьян заклеивал ранки и гладил разбитые коленки, внимательно слушал имена обидчиков, а потом трепал по румяной щечке своего приемного сынулю, и заверял, что все образуется, все будет хорошо. А теперь недоследить будет все равно что потерять. Тут понимать надо, чувствовать разницу. Я и чувствую, я же не бесчувственный сухарь. Сухарь у нас Сиэль. В такие моменты я не устаю воздавать хвалу научно-техническому прогрессу, благодаря которому такое полезное устройство как мобильные телефоны является неотъемлемой частью жизни любого современного человека, ну а я могу быть неотъемлемой частью жизни Сиэля Фантомхайв, даже когда он не сидит со мной на последнем ряду в темном кинозале, а тратит лучшие годы своей жизни, поедая пропитанный маслом картофель в компании своего размалеванного одноклассника. Я смотрю на свои ногти, пока нажимаю на кнопку вызова под коротким именем "Сиэль" и хмыкаю. Красить ногти - одно, а лицо - совсем другое. Мужчины не красят глаза, ясно, Сиэль? Гудки в трубке сменяются музыкой и гомоном множества голосов, но я звонил чтобы услышать лишь один, его. - Фантомхайв, - сообщает он мне свою фамилию вместо приветствия. - Не собираешься домой? - Настраиваюсь. Пока только мысленно. - Вы все там же? Я за тобой заеду, только скажи ко скольки, чтобы я не ждал. - Думаю, минут через сорок я буду вполне готов лицезреть тебя вновь. *** - А когда он вернется? Сиэль пожал плечами, сгребая в кучу колоду карт, беспорядочно раскиданных по всему столу. Сначала они с Джейком играли в шахматы, потом перешли на блэкджек и закончили карточными фокусами - мгновенно перешедший в режим Джокера одноклассник раскрыл Сиэлю парочку номеров, предложив предварительно понять механизм самому. Было весело, и настроение у Сиэля было замечательное - в картах он пока не особо силен, но шахматная партия осталась за ним. - Думаю, не раньше чем через пару часов. Остин бросил взгляд на часы, показывающие без десяти восемь. - Уже довольно поздно, - заметил он. Фантомхайв пожал плечами. - Ну, у Себастьяна есть работа, знаешь ли. А у меня в холодильнике - готовый ужин. Так что как по мне, пусть спокойно занимается своими делами. - И ты не скучаешь? - Скучаю? По Себастьяну? Глаза отпрыска благородного рода округлились от удивления, вызванного столь нелепым предположением. - С чего это вдруг мне скучать по Себастьян-ну? - запнулся он, выговаривая имя раздражающей его персоны. - Я думал, вы близки. Мальчик яростно фыркнул, запихивая карты в картонную коробочку и возвращая ее владельцу. Вот вам и пожалуйста, одно предположение наивнее другого. Хотя с другой стороны, Себастьян теперь его опекун, может и не лишне чуток подыграть. Так, самую малость. Для поддержания легенды о невероятно чутком, заботливом господине Михаэлисе и его малолетнем подопечном, которого он взял под теплое крыло, в память о своей бессмертной любви. Фантомхайв скрипнул зубами. Он и не думал, что это будет так раздражать, а впрочем, разве ему плохо живется с этим странным... - А ты можешь каждый день вот так задерживаться после школы? Тебе никто не звонит, не спрашивает где ты. - Ну я... - Джейкоб замялся, и мысленно Сиэль записал очко в свою пользу. Действительно, если уж говорить о Себастьяне, в свое отсутствие он названивает каждые полтора-два часа, но Сиэль ни разу не слышал чтобы кто-то звонил Остину и интересовался, как у него дела и когда он вернется домой. Не только сегодня - вообще никогда. Фантомхайв задумался. Раньше он как-то не обращал на это внимание. - Я все же постарше буду. Ну что за идиотская аргументация. И ведь сколько раз Сиэль ее слышал. Только вот в данном случае, подтекст был другой: ты меня подловил, когда я пытался узнать что-то о тебе, но нет, я тоже не собираюсь откровенничать с тобой. Его это в принципе устраивало. Он стал больше времени проводить с этим странным парнем, но это не значило, что его потянуло на какие-то доверительные разговоры и отношения, большие чем приятельские. Подойдя к столу, на котором стоял графин с водой и две упаковки апельсинового сока, Сиэль налил себе стакан оранжевой жидкости и прислонившись к краю, собрался сделать несколько глотков, когда Джейкоб толкнул его под локоть, потянувшись за своим мобильным, лежащим на другом конце стола. Производственная имитация жидкой составляющей апельсина мокрым липким пятном расползалась на безукоризненно белой рубашке несостоявшегося потребителя, и он возмущенно зашипел, бросив яростный взгляд на одноклассника. - Нет, ну какого черта, Остин! И откуда у тебя руки растут! Где-то на периферии сознания мелькнула мысль, что Себастьян бы не одобрил такую экспрессию, но Сиэль тотчас же отмахнулся от нее, одновременно отметив, что вот Себастьян, несмотря на всю свою несносность, криворукостью не страдает. Неуклюжий гость самолично добавил в собственный адрес еще одно чертыхание, присовокупив небольшое количество нецензурной лексики. - Ты извини, я это... Сейчас вытру... Сиэль собирался язвительно поинтересоваться что он там собирается вытирать, если гребаный стакан сладкой жижи уже пропитал его одежду и теперь она противно липнет к коже. Вроде бы мелочь - подумаешь, с кем не бывает, но от неудобств которые он был вынужден сейчас терпеть, приятных чувств к Остину у него явно не прибавилось, поэтому мальчик лишь раздраженно отвел в сторону руку одноклассника с зажатым в ней платком, которым тот наивно рассчитывал устранить последствия апельсиновой катастрофы. - Да убери ты это! Я сам. Лучше стол вытри. - Раздраженно бросил ему Фантомхайв, аккуратно расстегивая маленькие пуговицы. Парень молчал, не двигаясь с места, и раздраженно шикнув, потерпевший поднял голову, собираясь отпустить очередное нелестное замечание в его адрес. Когда Джейкоб, стоящий напротив него как истукан, вместо того чтобы выполнять то, что ему было предложено, потянулся к губам Фантомхайва, первой мыслью мальчика было оттолкнуть от себя этого б еспардонного типа, возомнившего себя достойным разделить с ним, Сиэлем, какие-то физические ощущения. Подмочил одежду - почему бы не провернуть то же и с репутацией, так что ли? Держи карман шире, ты, бестолочь. И знай свое место. Он собирался высказать ему это, используя самый холодный и презрительный тон, имеющийся в его репертуаре, а потом выставить прочь из квартиры Себастьяна. Но внезапно праведное возмущения потомка аристократов викторианской эпохи затмил тот самый зеленый огонек интереса, который тлел в мальчике все это время. Ведь он же хотел попробовать, готов был уже даже попросить - правда, на свой манер. А здесь и стараться не нужно, да и вряд ли Джейк из тех, кто будет противно извиняться после всего и целыми днями маячить перед ним с виноватым видом, с пеной у рта заверяя что ему нечего бояться, что он бы никогда да ни за что, и это просто маленькое недоразумение, а больше я к тебе и не прикоснусь и если хочешь, можем даже закрепить оплеухой - на всякий случай, чтоб тебе спокойней было. Сиэль колебался лишь мгновение, мысленно прикидывая все плюсы и минусы внезапно открывшейся перед ним возможности. Затем он закрыл глаза, приоткрыв вместо них рот, приглашая Остина делать что он там хочет, и прислушался к собственным ощущениям. Ему не страшно. И ему совсем не противно. Ну, как не противно. Сиэлю претила сама мысль о чьих-то прикосновениях к своему телу, но это относилось к представителям обоих полов, и было связано с врожденной брезгливостью, гордостью и презрению ко всему плебейскому миру, не достойного вращаться вокруг его августейшей особы. Но на данный момент Сиэля занимал тот факт, что мысль о каких-либо действиях сексуального характера с парнем, не вызывает у него чувства гадливости и неправильности. Даже если этот представитель мужского пола не Себастьян Михаэлис. А он-то думал, так только с ним. Уже окончательно убедил себя, что это коварное существо ухитрилось настроить Сиэля на какое-то особое восприятие, его, Себастьяна, тела. Подмешало что-то в тесто для пирога, а потом нарисовалось перед ним без рубашки, подлило медикаментов в грибной суп, и поцеловало после трепезы. Поцелуй со вкусом грибного супа - это чудовище ничто не смущало. Вырабатывал условные рефлексы, приучал только лишь к себе, преступно соблазнял. Но прямо сейчас, ощущать прижимающиеся к нему губы Остина было тоже приятно. Правда не так, совсем по-другому, однако даже если степень возбуждения была не слишком высокой, это компенсировалось интересом и удовлетворением вызванного им любопытства. Джейкоб прижался к нему крепче, продолжая исследовать его рот, и Сиэль ощутил как что-то твердое упирается в его живот. Что-то. Мальчик усмехнулся. Он прекрасно знал, чем этот доморощенный соблазнитель тыкал в него, и вот опять - осознание не вызвало у него ни паники, ни отвращения. Он знал, что больше никто не поступит с ним так, как тогда. Потому что есть Себастьян... И что касается Остина, тут Себастьян ему даже не нужен. Слышишь, Себастьян? Ты не нужен, так что не вмешивайся, не мешай. - Ты... Ты не против? – Любитель карточных фокусов и гомосексуальных поцелуев отстранился от него и неуверенно заглянул в лицо раскрасневшегося мальчика. - Не против этого? Фантомхайв облизнулся и плотнее прижался к однокласснику низом тела, не делая однако ни малейшей попытки сблизиться для поцелуя. - Не против... Нет. - Ах нет? - Внезапно игриво рассмеялся Джейк, и Сиэль почти пожалел, что согласился ставить этот эксперимент из области самопознания именно с ним, но он быстро отбросил эти мысли. Раз уж решился - делай. По крайне мере Остин явно не настроен спасовать и бросить все на пол пути, что уже неплохо. Приподняв худое тело мальчика, Джейкоб усадил его на стол. Массивный дубовый стол. Горло Сиэля сдавило, на мгновение он похолодел, вспомнив похожий предмет мебели и как все тогда... Было... Тогда его... - Что мы будем делать? - напряженно спросил он своего новоявленного партнера по внеплановой проверке сексуальной ориентации. Тот внимательно и как-то неверяще смотрел в лицо Фантомхайва. - А что ты хочешь? - Проверить, что мне понравится и насколько. - Ты не делал такого раньше? - Нет. Такого - нет. Почему ты спрашиваешь? - возмутился Сиэль, и тотчас спросил себя, не звучит ли это как признание собственной некомпетентности в подобных... Взрослых вопросах. Остин отвел глаза. - Я думал... Извини, но мне показалось ты и твой опекун. Ну, вместе. Сиэль поджал губы и нахмурился. Вот вам и пожалуйста: такие подозрения. И уж виноват в них явно не он, о нет, его никто не обвинит в том, что он подкинул пищу для подобных предположений. Чертов Себастьян. И чертов Остин. Слишком проницательный. - Ему двадцать шесть, ты в курсе? - с издевкой поинтересовался Сиэль. - И да, он мой опекун. А еще бывший моей кузины. Которая погибла. - многозначительно добавил мальчик, чуть помедлив. Раз уж ты такой догадливый, давай, сделай правильные выводы сам, Джейк. Взгляд приятеля стал цепким. - Что-то имеешь в виду? Сиэль улыбнулся. - Да. Я имею ввиду, что раз уж ты начал это, тебе следует не разочаровать меня, и доставить удовольствие. - Это именно то, чего я хочу сам... Джейкоб расстегнул оставшиеся пуговицы на мокрой рубашке мальчика. Прохладные пальцы левой руки коснулись влажной бледной кожи, освободив объект своего вожделения от тонкого слоя хлопчатобумажного продукта одежной промышленности, Остин прижался губами к его шее, от чего Сиэль тихо вздохнул, ощутив, как усиливается его собственное возбуждение. Густая грива его рыжих волос щекотала его грудь, когда спустившись ниже, парень начал лизать и осторожно целовать взасос розовые соски мальчика. На вкус как апельсиновый сок, и пахнут так же - цитрусом. Сиэль вздрогнул и потянулся руками к этим жестким волосам, даже не пытаясь сдержать рваный вздох удовольствия, вызванный действиями парня. - Поэтому нет смысла запугивать меня, - закончил тот, смотря снизу вверх на раскрасневшегося Сиэля, и вновь потянулся к его губам. Сиэль развел в сторону ноги, притягивая Остина ближе, бесстыдно потерся о его пах. Ему хотелось расстегнуть штаны, и чтобы Остин тоже разделся... Во всяком случае, хотя бы частично. - Сделай мне хорошо, - приказал он безапелляционным тоном, облизывая пересохшие губы и переводя взгляд вниз, туда, где руки одноклассника расстегивали молнию на его шортах, стягивая их с бедер, оставляя объект своего желания в расстегнутой рубашке, гольфах и черных туфлях с небольшим каблуком - он всегда выбирал такие, чтобы казаться выше. Член Сиэля уже стоял - твердый, с нежной розовой головкой, и мальчику отчаянно хотелось прикоснуться к нему, сжать и двигать рукой по всей длине - сначала медленно и размеренно, потом резче и сильнее, пока желанный оргазм не сведет судрогой низ живота, а все мысли, забивающие голову, делающие ее лишь тяжелей, не унесутся прочь, став далекими и неважными. Только в этот раз он не хотел, чтобы это была его собственная рука. Он хотел чужую. Он припомнил время, когда он жил с Маргарет и Аннабелой, и с удивлением отметил, что тогда у него не было интереса к подобным способам расслабиться и снять напряжение. Все это началось с появлением Себастьяна, до этого Сиэль вообще старался не думать о чем-то, хоть отдаленно связанном с сексом. Впрочем, ничего удивительного: учитывая обстоятельства, при которых он занялся им первый раз, секс был для него отвратителен и не вызывал никаких ассоциаций кроме насилия и унижения. Ну и продолжения рода - вопрос, которому ему рано или поздно придется уделить внимание. Еще не скоро - потом. Теперь, живя у Себастьяна, он регулярно растягивал время водных процедур и причина была отнюдь не в том, что ему требовалось больше времени, чтобы привести себя в порядок. Сиэль занимался самоудовлетворением. Увлеченно, с удовольствием, регулярно - каждый день. Утром или вечером. Или утром и вечером. Ласкал себя лежа в теплой ванне, не торопясь и растягивая удовольствие, наспех дрочил, опираясь одной рукой о холодный умывальник - ему хотелось все чаще, а мальчик знал только один способ справиться с возбуждением - дать ему выход. И он делал это с собой, кончал, а потом выпрямлялся и разглядывал в зеркале отражение собственного лица: раскрасневшегося, с налитыми кровью губами и расширившимися зрачками затуманенных глаз. Иногда снаружи его звал Себастьян, или стучал в дверь, спрашивая скоро ли он выйдет, просил поторопиться - тогда Сиэль чувствовал, что ему не просто жарко, а нестерпимо горячо. Он плескал в лицо холодной водой, и пока прозрачные струйки стекали за шиворот и дальше, по его разгоряченному телу, приказывал себе не думать о том, как могло бы быть, если бы однажды он забыл закрыть дверь, и Себастьян зашел бы внутрь как раз тогда, когда он... Так порочно и сладко. Обычно после картинок, которые ему любезно подкидывало воображение, он возбуждался снова. Одноклассник оглаживал его бедра, словно ненароком задевая пах, и Сиэль чувствовал что хочет, что ему очень хочется прямо сейчас, здесь, немедленно. Какого черта этот болван все еще в одежде? - Снимай! - скомандовал он. Джейкоб снял брюки и провернув ту же операцию с плавками, явил миру собственный крепкий стояк, сочащийся смазкой. Сиэль провел пальцем по набухшей головке, размазывая скользкую прозрачную жидкость, и убрал руку, сглатывая скопившуюся во рту слюну. "Его больше", - подумал он, ощущая укол уязвленного самолюбия. - Как тебе? Нравится мой? - улыбнулся Джейкоб. - Да, он... Мне нравится, - неожиданно для себя, четно признался Сиэль. Удовлетворенный его ответом, Остин обнял приятеля за талию, а затем прижался членом к члену Сиэля и, крепко обхватив их рукой, начав двигать вверх-вниз. Сиэль ощутил приятное трение и удовлетворенно охнул, потому что не прекращая своих манипуляций, он вновь присосался к его шее, вызывая приятную дрожь по всему телу. Шея и пах - наслаждение волнами расходилось от этих мест, и когда мальчик застонал, поцелуи внезапно прекратились. Опустившись на колени, парень обхватил губами аккуратный розовый член партнера. Сиэль всхлипнул и запустил тонкие пальцы в жесткие волосы Джейка, потянул за рыжие пряди, толкаясь вперед, внутрь, в теплый влажный рот. Затянутая в перчатку рука гладила внутреннюю сторону бесстыдно оголенных бедер мальчика, Джейкоб увлеченно сосал и двигал губами вдоль ствола и, сделав еще пару движений, Сиэль почувствовал, как изливается в рот Остину. Он словно со стороны услышал свой протяжный стон и, всхлипнув, откинулся на холодный стол. Тяжело дыша, Сиэль ощущал приятную пульсацию внизу живота, чувствовал, как напряжение от испытанного только что удовольствия сменяется полным расслаблением. Руки партнера вдруг стали нестерпимо лишними на его теле, он двинул ногами, сбрасывая их, и ткнув в грудь одноклассника носом ботинка, оттолкнул недоумевающего парня. - Тебе что, не понравилось? Я сделал что-то не так? Сквозь отступающую слабость Сиэль поморщился, качая головой. В голове почему-то сам-собой возник образ новоиспеченного супруга девственника, расстерянного и неуверенного, который перенервничал и, забыв все данные ему опытными друзьями наставления, просто вставил куда нашел и бесхитростно поимел свою суженую, а теперь боится, что сделал что-то не так. Это раздражало, потому что он, Сиэль, не беспомощная невинная женушка, но одновременно и успокаивало - ведь из них двоих неуверенность чувствовал именно Остин, а не он сам. - Все так, но я уже кончил. Ты теперь... - он приподнялся на локтях и огляделся в поисках воды, или хотя бы этого злосчастного апельсинового разврата - чего угодно, что можно было бы выпить: в горле нестерпимо пересохло. - Ты теперь закончи сам... Там ванная. Сам знаешь где... Иди туда, здесь и без того уже все перепачкано... *** Воспаленные глаза безучастно смотрят на меня в упор, кожа бледная. Не гладкая и молочно белая, нежная и бархатистая на ощупь, а белесая как змеиное брюхо, с омерзительными бляшками псориаза на лбу и щеках. Вокруг правой руки Снейка обвивается бледная змея, и он шевелит тонкими губами, выдавая глухое: - Привет, Джокер - говорит Уайт. Вспоминая прошлое, он всегда был такой странный. Боялся говорить сам, а когда все же считал нужным выдать что-то, уверял что передает сообщения от имени своих воображаемых друзей или игрушек, которых держал в руках. Сейчас в его руках нет драных плюшевых медведей или кролика с оторванным ухом, вместо этого она сама в змеином кольце, и я точно уверен, что сейчас Снейк воображает, что со мной говорит его белесая подружка. - Привет, Снейк, - говорю я спокойно и даже улыбаюсь, переводя взгляд с одной змеи на другую. - И Уайт. Снейк серьезно кивает, не отводя от меня пустых глаз. Вообще-то, ему должно быть легче чем нам всем, его-то он никогда не трогал, считал недостаточно красивым. Но он все видел... Видел меня, Эмили, Сиэля... Кожа Сиэля тоже бледная, но она не как брюхо ползучей твари или дохлой рыбины. Она бледная и словно светится изнутри, под ней выступают голубые прожилки вен и иногда восхитительная заря румянца, когда он чем-то смущен или злится, или когда ему хорошо... Я вспоминаю тот свой визит к Сиэлю, и еще несколько совсем быстрых, "пока не вернулся Себастьян", и мысленно признаю, что между Снейком и Сиэлем никто не выбрал бы Снейка, ведь даже я не хочу этого делать. Но ведь он не один. Их много. И у них больше никого нет кроме нашего безумного отца. Да и у меня тоже. Его поступкам нет оправдания, но он все еще наш отец. - Ты живешь сейчас здесь? - Да. И Уайт и Оскар и Эмилия. Даггер тоже здесь, говорит Уайт. Я вздрагиваю. - Уайт спрашивает, позвать ли Даггера. - Нет... Не в этот раз. Я пришел не за этим. Просто скажи, вас здесь много? Где остальные? Чем они занимаются? - Здесь только я и Даггер и еще несколько из младших, говорит Уайт. Я не знаю где остальные. Уайт слышал, что Бекки теперь Бист, делает то же что заставлял ее делать тогда тот человек, только теперь ей платят. Бекки. Если она делает то же, что делали мы все тогда, но получает за это деньги, значит находится в каком-нибудь публичном доме в Лондоне или на его окраинах. А я учусь в элитной школе для потомственных аристократов. А он живет в роскошном особняке - ах, да, простите, временно в роскошном пентхаусе, и получает все что хочет от своего дьявольски дотошного опекуна и даже... Даже и от меня он получил что хотел, а потом просто... Закончи сам. Я окидываю взглядом унылый пейзаж, на фоне которого пестрят разноцветные палатки. Цирк "Ноев Ковчег". Кочующие артисты в отрепьях, заключенные в голод, нищету и болезни. Еще и отвратительные животные, обвивающиеся вокруг твоих конечностей. А Снейк всегда был хорошим мальчиком. Таким несчастным, запуганным, замкнувшемся в себе. У него нет ничего и никого, а ведь если я сделаю то, что от меня требуется, он сможет пойти в школу, есть три раза в день и вылечить свою мерзкую кожную инфекцию. Если я сделаю то, что мне приказал наш отец, Бекки станет снова Бекки, не проституткой Бист, а храброй девочкой с темными локонами и бархатными ласковыми глазами. Я даже останусь с ней, если она опять захочет, я же не мог знать, что с ней будет так, и почему Даггер здесь, вместо того чтобы позаботиться о ней, почему... Почему вообще все так? - Я сейчас работаю над тем, чтобы мы опять собрались все вместе, слышишь, Снейк? Как тогда, раньше. Но нет, больше отец нас не тронет, слышишь? Мне восемнадцать, ты на год младше. Бекки тоже взрослая, и Даггер - мы все выросли, и теперь отец просто позаботится о нас и больше ничего, понимаешь? Для этого я должен сделать для него кое-что, а потом все будет хорошо. - Уайт только не хочет как раньше, - глухо шепчет Снейки и умоляюще смотрит на меня. - Уайт говорит, что если ты пришел говорить, что вернешь все назад, то лучше Джокеру уйти. Сейчас гораздо лучше чем тогда. Что бы не произошло, это будет лучше чем приют. - Ты не слушаешь меня, Снейк, - я выдавливаю из себя беззаботную улыбку и дергаю его за прядь светлых волос. - Говорю ведь, как тогда больше не будет. Я сделаю кое-что для отца, а он за это будет платить нам так, что тебе больше не придется торчать здесь, а Бекки не придется работать, и Даггеру тоже. Вот, смотри, - я вынимаю из кармана пакет с деньгами и передаю в свободную руку Снейка. Тот недоуменно смотрит на деньги, потом опять на меня. - Видишь, он передал вам деньги. Через меня. И если у меня все получится, так будет всегда. А вы его даже не увидите больше. Мой голос убедителен как никогда, я складываю пальцы Снейка, так что теперь они сжимают бумажный пакет, он вынимает свою руку из моей, и запихивает пакет в карман своего причудливого костюма. - Вы поделите на всех, тут много. А я скоро опять приду, хорошо? Он кивает, и внимательно рассматривает меня, не лицо а одежду, и я понимаю в чем дело: я-то не одет как актер захудалого цирка, на мне новые ботинки, джинсы, куртка, и волосы чистые а перчатки из чистой кожи. И мне отчаянно стыдно, но ведь я все сделаю как надо, правильно? И Снейк уйдет отсюда и будет одет не хуже. - Ты только точно приходи, - тихо говорит он, и даже не приписывает свою просьбу этой змеюке, которая высунула свое раздвоенное жало и покачивает плоской головой, гипнотизируя ухо говорящего со мной паренька. - Даже и без денег, обязательно приходи. *** - Приятно познакомиться, барон Кельвин, меня зовут Сиэль! Большие лучистые глаза стоявшего передо мной ребенка смотрели прямо в мои, наши взгляды пересеклись: его - такой чистый, по-детски открытый, наивный, готовый вобрать в себя все чудеса этого мира, и мой - полный восхищения и тихого восторга. Он сказал это так мило и вежливо - не потому что нужно и следует быть вежливым, а потому что ему самому этого хотелось - быть со всеми хорошим, добрым мальчиком. О, я был так счастлив, сознавая это, чувствуя всей душой, рвущейся навстречу этому ангелу... Я видел его в первый раз, но волнение и трепет захлестнули все мое существо!Я был готов остаться в этом чудесном моменте навечно, провести в нем весь отпущенный мне срок и уйти в мир иной - уйти, смотря в эти ясные глаза! Однако закончив фразу, ребенок быстро юркнул за спину отца, прижимаясь к нему и даже не выглядывая, чтобы подарить мне хотя бы еще одну единственную улыбку. - Извините моего сына, барон, - мягко улыбнувшись, попросил меня тогда Винсент Фантомхайв. Улыбался он не мне, а маленькому Сиэлю; стоя прямо напротив меня Винсент Фантомхайв не удостоивал меня даже своим взглядом. - Незнакомые люди пугают его, и к тому же, Сиэль несколько слаб здоровьем, поэтому не такой активный, как его сверстники... Я был бы не против послушать еще про прекрасное дитя, которое находилось рядом с нами, но тут Сиэль отпрянул от отца и, издав восхищенный возглас, бросился к высокому статному мужчине в безупречном костюме. Помню, светлые волосы незнакомца были собраны в аккуратный хвост на затылке. - Дядя Клаус! - кричал мальчик, - Как здорово, что ты приехал! Мужчина подкидывал Сиэля высоко в воздух, ловил в свои объятия и, смеясь, заверял, что он тоже рад видеть своего прелестного дорогого племянника. Я тогда стоял и смотрел на них: на прекрасного ребенка на руках у прекрасного мужчины... Еще один, Винсент Фантомхайв, всего пару мгновений назад стоявший возле меня... И пусть он не смотрел на меня, ну что же, но он говорил со мной, обращался непосредственно ко мне и рассказывал про восхитительного Сиэля... И вот я смотрел как он уходит, не сказав мне напоследок даже каких-то банальных вежливых фраз, идет прямо к тем двоим и становится рядом, такой прекрасный и совершенный. Безупречный. Безупречные. Они все были такими красивыми, такими идеальными. Я смотрел - и не мог отвести глаз от этой троицы. Все остальные перестали существовать для меня, а они - они напоминали сияние бледной луны посреди вечного мрака. Такие же таинственные и недосягаемые. И когда осознание пронзило мой затуманенный мозг, я понял: мне никогда не приблизиться к этим людям, никогда не стать одним из них. Эти люди особенные. Я не мог понять, чем же именно они отличались от других, но они были совсем не такие... И мои глаза видели только их, следили за ними, искали всюду. Я старался понять их и мир, в котором они живут. Меня интересовало все, что хоть как-то касалось семьи Фантомхайв, я старался приблизиться к ним, разделить их интересы. Но я видел, чем встречались мои попытки - презрением и отвращением. Благоухающие цветы, отравленные ядом, цветы, прекрасные настолько, что их неземная красота отвлекала от усаженного шипами гибкого стебля. Я приходил в приют, место, где отдыхал телом и душою среди своих милых маргариток, юных созданий, рядом с которыми раньше мог забыться и насладиться их красотой и хрупкостью. Но теперь чужая красота была лишь напоминанием о моем собственном несовершенстве, о неправильность черт моего лица, несуразном строении тела. Его хрупкое тело, его совершенная красота... Порой мне казалось, что это такой непростительный грех - держать его здесь, на одной земле со мной, с нами, со всеми людьми, недостойными находиться рядом с ним. порой я думал, что мне стоит отправить эту луну ввысь, чтобы она медленно поднялась наверх... Все выше, выше... пока не засияет своим бледным светом на нас, смертных, с высоты своего небесного величия. Я пытался, о, я пытался помочь ему уйти. Но отпустить до конца... Я просто не был в силах. Только не снова, не теперь, когда эта луна в моих руках, когда я могу касаться ее, оставлять на ней следы своих прикосновений, погружаться в это мягкое свечение... А потом он исчез. Я просто пришел, и его не было там, в моей скромной обители, где я провел с ним столько блаженных мгновений. Его забрали, и он опять был так далеко от меня, но в то же время совсем рядом с кем-то другим. Это мучает сильнее всего остального: ведь недостойны мы все, но почему ты там, с кем-то, кто так же жалок как и я, почему не со мной? Если ты можешь жить с теми жалкими людишками, недостойными целовать пальцы на твоих ногах, значит ты можешь остаться и со мной, освещая своим сиянием мое безрадостное существование. Я ведь так старался, пытался изменить свою уродливую оболочку, стать хоть немного красивее. Все для него, чтобы быть достойным этого нежного тела, чтобы хотя бы уменьшить тяжесть греха, совершаемого мною каждый раз, когда я касался своего небесного божества, осквернял его своей уродливой плотью. Но что-то пошло не так, и стало только хуже. О, если бы я знал, что это случится! Я бы не колебался более, и позволил бы ему подняться туда, вверх, в темную ночь небес, чтобы ты возвышался над всеми без исключения, Сиэль, мое светило, мой Лунный Мальчик. Тогда я не смог сделать этого, а теперь тебя нет, они забрали тебя. Но я уже все спланировал, я все организовал. Клянусь тебе, неважно чего мне это будет стоить, еще немного, и мы вновь будем вместе. Пусть я не достоин тебя, но лишь мне известно что тебе нужно, чего ты хочешь. И только я помогу тебе освободиться, провожу в последний путь. Только перед этим, позволь мне побыть рядом еще немного. Чтобы с тобой, чтобы вместе - до самого конца.