Ранения

Мир был в огне, И никто, кроме тебя, не мог спасти меня. __________________

— Murderer. I am fuckin' mur.de.rer. Кагами негромко сипит эти слова во время очередного отходняка. Размеренно и чётко. Для Аомине, полулежащего на полу, облокотившись на сидение дивана, — даже чересчур. — Башка трещит, — он морщится, медленно поднимая дрожащую руку и прикладывая её ко лбу. — Лучше давай ещё затянемся. Кагами не отвечает — только переворачивается на диване на бок и начинает неторопливо перебирать короткие синие волосы, которые давно стали тусклыми и пропитались запахом наркоты средней паршивости в их комнате. Но его рука внезапно замирает, потом отстраняется, и теперь Аомине чувствует холод в тех местах, которых только что касались дрожащие пальцы. Дайки не видит его лица. И знает, что абсолютно точно не хочет. Аомине закуривает сам, затем разворачивается, вплотную прижавшись к дивану, и прикладывает трубку с крэком к потрескавшимся губам Кагами, пялящегося в потолок. Дайки уже разучился различать часы и секунды между собой, точно так же, как дни и ночи, поэтому определить, спустя сколько времени его накрывает эйфория, не может. Да и кому надо?.. Диван за спиной мелко подрагивает, и прикрывший отяжелевшие веки Дайки, полусидящий под кайфом с дурацкой ухмылкой на худом повзрослевшем лице, слышит ненормальный смех своего парня. — Ты лох, Аомине, ло-ох! Ахахаха! До сих пор, ахаха, до сих пор в башке, ахахахахахаха!.. — речь прерывается диким сиплым хохотом, во время которого Тайга скручивается чуть ли не в клубок, а потом пытается затянуть на диван к себе Дайки. — До сих… ох, чёрт, ахах… До сих пор в башке не укладывается, что ты так лоханулся… Кагами вроде как затыкается, но тихий, активно пробивающийся наружу смех сдерживать не может. Через ещё какое-то время Аомине лениво залезает к нему и снова чувствует пальцы в своих волосах, когда Тайга, нервно посмеиваясь, притягивает его к себе. Вкус поцелуев доходит до них только когда экстаз сходит на нет, уступая место давящей обречённости. Именно тогда, когда доминирует хренова дисфория, они остервенело, бешено, сумасшедше, превозмогая слабость в организмах, вцепляются друг в друга, жадно целуя, кусая, царапая тупыми ногтями кожу на исхудавших телах, чувствуя твёрдость некогда таких сильных мускулов. Именно тогда дурманящий туман в их головах, позволяющий раз за разом забывать о реальности происходящего, рассеивается. Именно тогда Кагами, тяжело дыша и дрожа всем телом, утыкается Аомине в шею, прижимаясь крепче, и хриплым, грубым, абсолютно не своим голосом тихо произносит: — Ненавижу тебя. Именно тогда Аомине в очередной раз вспоминает, что из-за травмы Кагами теперь не может не то что играть — даже ходить. Вспоминает, что Тайга только и делает, что валяется на этом обдолбанном, заляпанном всякой дрянью диване каждый день и дышит отравленным воздухом, уже забыв, что существует свежий. Уже не надеясь. Ни на что. Дайки снова вспоминает. И с помощью таких же надломанных, как у Тайги, голосовых связок глухо шепчет, нежно проводя носом по впалой щеке: — Я знаю. Именно тогда они смотрят друг другу в глаза затуманенными взглядами, в которых только пустота. И тоска. Обречённость. — Отвали, — Кагами резко отворачивается, когда поцелуи становятся слишком нежными и медленными. — Не с девчонкой сосёшься, ахах… Смех едкий, он царапает рёбра и глотку, оседает на нёбе неприятной горечью. Дайки не отвечает, несколько секунд мутным взглядом скользя по такому знакомому профилю, и тут же рывком разворачивает лицо Тайги обратно к себе. — Да-да, лучше бы с ней! Аомине делает вид, что не слышит последнюю фразу, и наклоняется снова, целуя глубже, увереннее. Кагами не сопротивляется, так же исступленно отвечает, крепко цепляясь за футболку на его спине, и вовсе не плачет - так, пролегли две солёные дорожки из уголков его глаз да и сейчас течёт пара слезинок, ничего особенного. Да, совсем ничего. Совсем. Первичный отходняк и сопутствующая депрессия всегда проходили для него тяжелее, чем для Аомине. Во многом из-за того, что… — Я убил нас… Убил… Зажмурившись, Тайга медленно выпускает ткань футболки из рук и прячет искривленное гримасой боли лицо в ладонях. Сжимает челюсти чуть ли не до хруста, чтобы не зарыдать в голос. — Зачем?.. Зачем ты остался со мной?! Я не хотел становиться убийцей! Только я, мать твою, я! Тебя здесь быть не должно! Кагами почти кричит, всё ещё пряча лицо… Аомине молчит и думает, что надо просто снова заставить его забыть обо всём. Потому что выбор Дайки он так и не принял… И не примет. — Эй, я спидбол заныкал. Говорят, полный улёт… Давай, Тайга? Кагами задыхается, рыдает, не в силах остановиться. Наверное, слабо кривит губы крепко обнимающий его Дайки, за них обоих… «Эй, Тайга, думаешь, без тебя и "лекарств", в которых ты увяз первым, я жил бы лучше?.. Ошибаешься. Без тебя я сдох бы раньше. И гораздо мучительнее.»