Каролина Сандерс, виконтесса Шарп.
Бонус: спин-офф. Письмо Каролины Шарп-Сандерс к Элиане Круспе
22 сентября 2014 г. в 13:10
Здравствуй, моя дорогая!
Ты, наверное, удивишься, что я так долго тебе не писала, хоть и давала такое обещание. Я вполне наивно полагала, что тебе не до моих проблем, что безбрежное счастье, в которое ты окунулась с головой, не позволит тебе хоть немного проникнуться перепетиями моей жизни. И вот, когда у меня, наконец, все тоже хорошо, я рискнула написать тебе это послание. Я не знаю, сколько листов бумаги оно займет, сколько слов я напишу, прежде чем кончатся чернила, но я абсолютно уверена, что ты прочтешь его в свободное от любви, заботы и неги время.
Кстати, как поживает твой супруг? А ребеночек? Мне помнится, он весь в папочку, только глаза твои. Чудо-ангелочек, так и хочется увидеть его, понянчить на правах тетушки Кары…
Ладно, принимаюсь за дело, пока Стэнли объезжает своего нового скакуна.
Насколько я помню, ты уехала в свое свадебное путешествие за несколько недель до моего бракосочетания. Я знаю: мой будущий на то время муж был твоей первой детской любовью, но так уж распорядилась судьба, что тебе суждено было выйти замуж за другого и полюбить его всем сердцем. А я все это время терзалась муками совести, что испытывала нечто, столь напоминающее безответную влюбленность. Ведь Стэн был верен тебе даже после того, как ты стала графиней Геннегау.
Ты уехала, а Сандерс до самой свадьбы не навещал меня. Он был где угодно, с кем угодно, только не с будущей женой. Но я не была в обиде. Ведь так тяжело забыть того или ту, к которой сердце рвется…
И вот, день свадьбы. У меня было платье цвета слоновой кости, пышное, словно облако, украшения, перчатки, фата длиною в два метра. Прическа, чуть подрумяненные щеки, подведенные углем брови — я в жизни так не выглядела, более того, я избегала косметики и прочих ухищрений дам в возрасте. Но, едва взглянув в зеркало, я обомлела: это была не я. Просто прелестная девушка, и никаких намеков на какие-либо недостатки. И в этот момент в душе моей затеплилась надежда: Стэнли увидит меня во всей красе и, возможно, что-то в его сердце дрогнет?
Но нет. За всю церемонию бракосочетания он ни разу не взглянул на меня. Ни разу! Зато как он великолепно разыгрывал перед гостями любящего супруга.
Когда пришла пора удаляться на покой, мое сердце вновь учащенно забилось: что же Сандерс предпримет во время первой брачной ночи? Тут ему уже придется хоть как-то обратить внимание на меня, чтобы исполнить свой супружеский долг. Но я проплакала остаток ночи после того, как он, придя ко мне, молча овладел мной, а затем ушел в свою комнату. Он дал мне понять, что я ничтожество, которое он никогда в жизни не полюбит. Никогда.
На следующий день мы собрались в свадебное путешествие. Мой отец подарил нам особняк в Ирландии — семейное гнездо его бабушки, и именно там я и планировала провести свой медовый месяц. Но, после ночных событий, поездка в Зеленую Страну казалась мне сущим мучением: терпеть кислое лицо новоиспеченного мужа — не лучшая перспектива. До гавани мы ехали молча. По морю тоже плыли молча. И только у берегов Ирландии я все-таки решилась высказать свое негодование по этому поводу. И Стэнли снова проигнорировал меня, выйдя из каюты.
Я подумала: «Если так будет продолжаться и дальше, зачем мне такой муж? Я найду способ развестись. Как бы я ни была в него влюблена, такое отношение я терпеть к себе не собираюсь. Не хочет жить со мной в мире и согласии — что ж, пусть попытается жить без титула виконта, полученного вместе с этим браком».
Эта мысль полностью удовлетворила меня, и я заснула под плеск волн, бьющихся о борт корабля.
Наутро нас на причала ждала уже карета, запряженная четверкой лошадей, и мы поехали в Шелтон-Мэнор. Еще с детства я помнила, что от побережья до особняка примерно двенадцать часов пути — к вечеру мы должны были прибыть на место. Однако, стоило нам подъехать, как я уловила тонкий запах дыма, который становился все интенсивней и интенсивней по мере приближения к Мэнору. Это встревожило меня, и я, попросив остановить карету, выскочила наружу. Я неслась так, словно за мной гнались все демоны ада. Да и впрямь, кто-то бежал за мной, обеспокоенный моим волнением. Взбежав на пригорок, я замерла. Дым, черный дым валил от некогда роскошного, старинного особняка. Даже отсюда были видны сполохи огня, вырывающиеся из окон. Это так подкосило меня, что я упала на колени, прямо на промерзшую землю, и зарыдала. Вот что осталось от моего наследия — кучка обгорелых камней и хлопья пепла, витающего в воздухе.
Кто-то поднял меня с земли. Я не сразу поняла, что это Стэн. Я просто не смогла поверить, что он, доселе холодный и бездушный, может успокаивать меня! Гладить по спине, волосам, но делать это молча. Снова молча!
Я вырвалась и побежала вниз, по склону. Забыв обо всем, что осталось позади. Для меня существовал только пожар, горело мое наследие, мое прошлое и будущее. Ты даже представить себе не можешь это чувство: сосущий страх, ухающее сердце, ком в горле…
Никто сразу не признал в растрепанной мне виконтессу Шарп, но позже, когда все условности были соблюдены, мне пояснили, что особняк пострадал от бунта Фенианского Братства. И что теперь Шелтон-Мэнор не восстановить. Разве что остается отстроить его заново.
И я тут же, не колеблясь, произнесла: «С завтрашнего дня. И ни днем позже. Я лично буду таскать камни и месить глину, но я отстрою Шелтон-Мэнор своими руками». И Стэн это услышал. Впервые со дня свадьбы я увидела на его лице замешательство и неприкрытое изумление. Он явно недооценивал меня.
И вот, началась стройка. Я работала в мужской одежде, с утра до ночи, и хватало сил только на то, чтобы принять по-быстрому ванну и лечь спать до рассвета. Я отвлекалась таким образом, игнорировала Сандерса на свой лад. Да и не приставал он ко мне ночью. А, может, и не хотел приставать… В любом случае, я вся была в работе.
В один прекрасный день, когда я везла в запряженной повозке лес для полов, я увидела Стэна. Он, в простой домотканной рубахе, помогал одному из рабочих класть стены. Стэн! То, что я была удивлена — ничего не сказать. Когда я удивленно окликнула его, Сандерс повернулся и помахал мне рукой. Это было доброе предзнаменование. Лед между нами начал таять, несмотря на то, что зима только-только вступала в свои права.
А жили все это время мы в домике управляющего, забыв о своих рангах. Вывод был прост: нет особняка, откуда управляешь людьми — нет и статуса.
Зимой стройку приостановили, но мы со Стэном объезжали на лошадях обгорелый остов старого дома, планируя, каким будет наш новый дом. Когда мой муж сказал слово «наш», я буквально обомлела. Уже не было разделений на «твое-мое». Было «наше». Нажитое общим трудом, заработанное кровавыми мозолями. Это было сближение.
Но по-настоящему мы стали близки тогда, когда Стэна свалила лихорадка. Он метался в жару, бредил, кашлял, задыхаясь. Но мне было не впервой лечить такие заболевания, какими бы тяжелыми они ни были. Не отходя от его постели ни на миг, я делала компрессы, поила укрепляющими чаями, кормила из ложечки бульоном… И буквально запихивала в рот варенье из морошки. Как дитю малому. Болезнь отступила, и я могла вздохнуть спокойно.
Но Стэнли… Вместо того, чтобы просто сухо поблагодарить, как раньше, он наговорил мне кучу лестных сантиментов, горячих фраз, от которых коленки дрожат мелкой дрожью… И мы стали близки телесно. Впервые со дня свадьбы. И это было не так унизительно и больно, как впервые. Это было восхитительно, чарующе, и так безрассудно… Я потеряла голову. Впрочем, ты и сама меня можешь прекрасно понять.
«Я влюбился в собственную жену», — как-то сказал он мне, и больше ничего мне не нужно было. Мне и сейчас ничего не нужно. Вместе с ним мы свернем горы, заново отстроим дом, возведенный, кстати, наполовину. А потом… Возможно, появится новая жизнь. Наш с ним ребенок, но пока об этом рано думать. Думаю, из меня выйдет хорошая мать, а из вас с Рихардом — отличные крестные родители.
Когда мы отстроимся — обязательно навестите нас. И не забудь прихватить малютку (может, и не одну — полагаю, вы там в Германии времени зря не теряете).
Люблю, целую,