Путь в чистые небеса

©Бородавкин Илья Алексеевич, 2011. 18.10. Путь в чистые небеса Всю справочную информацию можно найти в моей группе ВКонтакте: https://vk.com/club57630193 1. *** Я снова в своём заброшенном доме. И как только я здесь оказался?! Меня нашли и принесли сюда? Или я всё-таки умер? И почему так темно и кружится голова? Море вопросов и все без ответов, и только мне не привыкать. Я просто лежал на пыльном полу своей старой избушки и не мог понять, что со мной происходит. Только вот выжидать я почему-то не стал, а сразу поднялся и осмотрелся. Ничего не поменялось с тех пор, как я был тут в последний раз. Разве что наши с Газом следы исчезли. И сколько я, выходит, тут пролежал? Ох, не важно. Чего уж решать – надо действовать, тем более я пока совсем не понимал, что происходит вокруг. За окном стояла непроглядная темень, но в помещении, почему-то, было светло. Даже луна не заглядывала в окно в этот раз, как было в том самом сне, только я, отчего-то, всё вокруг видел. Не знаю, что дёрнуло меня, но я первым делом полез в свою прикроватную тумбочку. Снова. И снова документы, бумаги. То, за чем все так гонялись. Но что же это – новая папка! Чёрная, будто покрытая лаком. А что же в ней? Открыв папку с файлами, я увидел в ней фотографию Алу. С улыбкой на лице, с сумочкой в руках, она шла по городскому порту в солнечных очках и вся светилась от радости. Только кроме фотографии здесь было её досье. Странно. Я открыл следующий файл и там увидел досье и фотографию Андрея. Потом Коди. Потом Сабы, Динго, Кионы. Столько фотографий, и не только наших с ребятами. И, наконец, я остановился на своём фото. Я не помнил, чтобы фотографировался на этом месте. Видимо, кто-то проследил за мной и сфотографировал меня рядом с Фоксером в парке еще на первое сентября. И на этом фото прямо на моём пальто стояла красная печать «Убить». И вдруг! Снова на моё плечо опустилась чья-то рука, но в этот раз я не проснулся. Это был Газ. Друг присел на корточки рядом со мной: - Ну что, нашёл что-то? Давай, забирай, потом посмотришь, Балто просил поторопиться… чего ты так на меня уставился? Всё было как тогда, когда мы с Газом пришли ко мне домой. Те же слова, то же место, только… смысл другой. Я снова посмотрел на бумаги у себя в руках. В конце папки лежали те самые наши детские фотографии, которые я нашел спустя десять лет в прикроватной тумбочке. А после я решился-таки открыть те самые документы… - А что это мы тут читаем? – поинтересовался голос Газа над самым моим ухом, прямо как тогда, на болоте. Я вздрогнул и тут же обернулся на друга. Вместо него там стоял Стил, держа пистолет у моего виска. Он не стал ничего говорить, а просто широко улыбнулся, так, что лицо его разрезал звериный оскал. А после прозвучал выстрел… *** Чернота наполняла всё вокруг. Казалось, она пожирает пространство, и время от мглы потеряло свою текучесть. Оно просто остановилось, и часы навсегда решили бить двенадцать в моей голове. Каждую секунду удар раздавался в моих висках и разливался по всему колоколу. Скверно. От этого звона и боли я терял сознание снова. Неужели это от выстрела Стила? Может, меня оглушило, не убило? Что это со мной такое!? Но это было еще не всё! Тут же раздались глухие удары бубна и звон колокольчиков. Среди них я слышал утробные песнопения народов севера, и всё это окончательно лишило меня рассудка. - А-а-а-а! – закричал я от боли в висках и во всём теле. Я схватился за голову и в отчаянии выкрикнул: - Балто просил поторопиться… Я будто надеялся, что это имя остановит тех, кто издевается надо мною, и повторил фразу за Газом, но тщетно. От боли мой разум совсем помутился, и я его потерял, толи крича, толи плача, толи еще на что-то надеясь. *** Алу. Такая красивая, но грустная, она была озадачена чем-то, глядя, казалось, мне в самую душу. Я стоял на коленях перед ней, а она лишь присела передо мной. Мы глядели друг на друга, и мне так хотелось протянуть к ней руки, но что-то их удерживало. Вернее, кто-то. Я почувствовал цепкие пальцы у себя на запястьях, но какая мне была разница, чьи они! Моя любимая подруга смотрела прямо мне в глаза и будто теряла надежду, и от этого моя душа разрывалась на части. Алу не позвала меня, не окликнула, не заплакала. Она просто встала и пошла прочь от меня. Неужели я стал ей безразличен? Неужели она оставляет меня навсегда? Нет! Не может быть! - Алу! Алу, стой! Не бросай меня! – я кричал изо всех сил, но их не было. Я оглянулся. Меня держали преступники, и я не мог вырваться из их мерзких лап. Цепкие пальцы негодяев сжимали мне горло, и я хрипел. Они держали мне руки, и я был обездвижен. Они давили мне на грудь, и мне нечем было дышать. – Алу! – на последнем выдохе смог выкрикнуть я, и вновь чернота. Только лишь силуэт моей уходящей подруги мигал у меня перед глазами на фоне беспроглядной мглы, что смыкалась вокруг меня… Опять темнота. *** - Эная! Эная! Не Нанук, Кавак! Низкий, чуть хриплый голос продолжал говорить что-то на непонятном мне языке. - Ты здесь, наконец-то! Смотри, как он болен. Я нашел его в лесу… Слова прорезывались сквозь боль в моей голове, но и она была не одна. Всё тело горело, а ноги и руки знобило. Болели мои боевые раны. Кости ломило. Но что же это, глаза мои прозревают! Неужто я всё же могу их открыть, когда захочу?! - Сейчас тебе! – произнёс в голове голос Газа, но через него, я уверен, говорил со мной Стил. И да, глаза мои не прозрели. Я почувствовал, как приоткрыл их, но передо мною стояла одна пелена. Сквозь нее я увидел коричневый фон и мелькающий белый силуэт надо мной, но что это было? Бог ли, ангелы? Или я просто медленно погружаюсь в ад? Неясно, но точно куда-то погружаюсь… *** На внутреннем дворе у дяди так ярко и тепло, но всё вверх дном. Все бегают, суетятся и готовятся к празднику, в том числе мои папа и мама. Такие веселые и жизнерадостные, они сидят в окружении всей семьи Балто, которая готовится угощать их вкусностями и интересными разговорами. Дакота настраивает гитары, девочки и миссис выносят еду к столу. Коди и Динго готовят шашлык, печеные яблоки, гренки, и всё, что только можно приготовить на углях. Родители мои тоже не теряются, за разговорами помогают дяде накрывать на стол. И я здесь со всеми. Чувствую аромат жареного мяса и сосисок, ловлю на себе улыбчивые взгляды друзей, радуюсь вместе с ними. - Ой! – это Саба с подносом пробегает мимо меня. Мы чуть не врезались, но подруга лишь подмигнула мне, улыбнулась своей харизматичной улыбкой и побежала дальше к столу. - Эй, не стой как истукан! – скомандовал мне Дакота и протянул гитару. Я взял инструмент в руки. – Дай «Ми». Наверное, я всё-таки умер. Если это не рай, то что же? Разве на земле еще может быть так хорошо? А ведь оно было так, когда я только приехал в городок на самом краю света. Всего-то полтора месяца прошло, а сколько всего случилось… Да и какая теперь разница, ведь я уже здесь, со всеми, а значит, всё уже закончилось! - Не закончилось! – произнёс в моей голове нежный, но низкий женский голос. Он был не то чтобы пожилым, но уже и не очень молодым. – Тебе еще столько всего предстоит, мой мальчик! - Нет! Не хочу! – встал я, отложив гитару. Все вокруг обернулись на меня, и я стал объектом внимания друзей и родителей. – Не хочу никуда уходить! - Тебя никто и не прогоняет! – неловко усмехнулся непонимающий Балто. - Возвращайся к нам, дитя моё! – продолжал голос. Я осмотрелся, но никого не увидел, кроме моих друзей, что таращились на меня, как на сумасшедшего. – Туда ты еще успеешь… - Но я не хочу возвращаться, постойте! – закричал я, наблюдая, как картинка перед глазами наполняется белым туманом. - У тебя доброе сердце, здесь ты нужнее. – Не-е-ет! – закричал я, опять оказавшись в глухой темноте. – Я снова всё потерял! Я и так уже всё потерял! - А мы не хотим терять тебя, - прошептал мне на ухо голос, и я опять погрузился во тьму, провалившись в неё без оглядки. 2. Я снова открыл глаза. Передо мной красовался деревянный потолок, на котором были натянуты веревки. На них висели разноцветные сухие травы, какие-то корешки и сушеные грибы. Но всё это мало волновало меня. Я прислушивался к своим ощущениям и понимал, что голова всё еще болит, но уже не так сильно. Она, скорее, была как чугунная, а еще жутко мокрая, и от этого холодного пота мне стало совсем неприятно. Совладав с собой, я зажмурился и попробовал повернуть голову влево. Подушка тоже была вся мокрая, и от поворота на ней по моей спине пробежался холодок. Меня всего перетряхнуло, но я снова открыл глаза и огляделся. У моей кровати стоял небольшой столик на березовых ножках. Что на нём лежало – мне было не видно, зато чуть поодаль я разглядел большущую белёную печку. На ней было постелено, но никого ни наверху, ни в помещении не было. Только в дальнем углу висело множество шкурок мелкого пушного зверя, а больше ничто не привлекало моего внимания. Да и вообще, стоило ли его на чём-то заострять, когда ещё было не ясно, сон это, или уже нет. Ладно, будем ждать чего-нибудь необычного. Однако прошло минут десять, а вокруг ничего не поменялось. Никогда не видел снов с такой скудной динамикой. Да и боль казалась естественной, и запах кислых щей и трав, и холод, который пробирал до костей. За это время я присмотрел много мелочей в доме. В первую очередь – большой ковёр, что висел на стене у моей правой руки, подсвечники и канделябр на тумбочке у печки, чугунок на загнетке и выход из дому, как раз у меня в ногах. Именно из-за этой двери в мою комнату лился яркий зеленоватый свет, и мне так сильно хотелось увидеть его поближе, что я позволил себе подняться. Присев на мокрой от моего пота постели, я ощутил резкий прилив головной боли. Виски сжало невидимыми тисками, а в глазах всё поплыло и закружилось. Я притормозил. Старая кровать робко скрипнула подо мной, и после этого в комнате вновь воцарилась тишина. Только лишь ветер что-то качал и ударял во дворе, но я не спешил туда. Я хотел, но понял, что пока не могу. Слабость атаковала исподтишка, и жизненные приоритеты вмиг расставил инстинкт самосохранения. Боль перешла из головы в пробитые ладонь, плечо и бок, а затем в вечно ноющие ноги. Эта боль была такой естественной, что на сон это всё уже совсем не похоже. Тогда где же я? И что с моими ранами? Я посмотрел на свою ладонь. Она была наглухо перебинтована окровавленной белой тряпкой, впрочем, как и мой бок. Тугие повязки шли через раненное плечо и живот, но красными стали только в местах ранения. Мне так хотелось посмотреть, что там творится, но повязка была наложена слишком усердно, и я поберёг её в знак благодарности хозяину. Кстати, а кто это и где он? Но хозяин так и не появился, даже когда я попытался окликнуть его. В ответ шумел только ветер снаружи, да стук калитки, что раскачивалась, похоже, где-то неподалёку. Наконец, я собрал свои силы в кулак и пошёл к выходу. Ноги стали как каменные и отказывались идти, но я был настойчивее. Очень скоро я добрался до двери и вытолкнул её, буквально вывалившись с нею из дома. В лицо мне ударил ярчайший белый свет, которым солнце напоило зеленую лужайку возле дома. Здесь было так красиво! Всё вокруг цвело и пахло, птицы пели свои серенады, а вокруг только глухой лес и неразлучное эхо. Я сделал недоверчивый и робкий шаг на зеленую траву. Босые ноги обдало холодной росой, отчего меня вновь зазнобило. Однако кроме нижнего белья, повязок и крестика на мне ничего не было. Разве что я увидел свои болотники, что в развернутом виде сушились на самодельной лавочке. Участок перед домом казался небольшим. От выхода тянулась скромная тропинка к калитке, которая была настежь открыта и периодически ударялась о столб под порывами ветра. Крючок на деревянной двёрке звенел от удара и вновь улетал вслед за дверью. Именно он издавал те пронзительные звуки, от которых ещё больше стучало в голове. Забор был совсем небольшим, а дом, из которого я вышел, стоял на пригорке, поэтому я мог видеть, как за забором, далеко-далеко, расстилается зеленая лесная чаща. И ни намека на цивилизацию, как, впрочем, и на океан. Зелень была повсюду, разве что вдоль тропинки сидели разноцветные горные цветы. Даже сам забор был весь в повители, и вьюнки, порой, плелись прямо по гладко выкошенному придворному лугу. Не встретив ничего живого, я отправился на задний двор, который уже, как раз-то, оказался солидным. Здесь я заприметил много всевозможных построек и грядок с различными овощами. Кроме них во дворе были кустарники с малиной и смородиной, яблони и различные хозяйственные безделушки. Моё белье сушилось на веревке здесь же, на заднем дворе, в компании окровавленных тряпок и полотенец. Видать, недаром так сильно болят мои пулевые ранения. Наверное, я всё-таки жив. Разве может быть мёртвым так больно? А ещё и так голодно. Придерживая рану пробитой рукой, я поскрёбся обратно к дому, сорвав по пути горсть черной смородины. Мне было стыдно перед хозяином, но я не мог удержать свою булимию. Очень уж кушать хотелось. Однако мой путь до двери прошёл нелегко. Голову снова схватила боль, всё вокруг закружилось, и я, дойдя до порога, медленно съехал по косяку на пол. Что-то совсем закружило. Что-то… 3. - Ох… - открыл я глаза и тут же схватился за голову. Она всё еще болела, перед глазами стоял белёсый туман, но я, кое-как проморгавшись, развеял пелену и огляделся. Я опять лежал на той же кровати, только уже на сухой. Из-за двери теперь лился не свет, а чёрные мглистые волны в щелях между досками, отчего мне показалось, что сейчас меня снова окутает тьма, и я провалюсь в беспамятство. Но сон не наступал. Напротив – спать совсем не хотелось, да и как можно было уснуть, когда кто-то орудовал возле печки! - Проснулся! – вскричал некто в меховой куртке, сшитой, похоже, из таких же шкурок, что висели в углу. – На месте будь! Незнакомец чиркнул огнивом у соломы, что лежала на загнетке, и чепелой заправил яркий огонёк вместе с дровами в печь. Опосля он почти бегом выскочил из дому и вернулся уже с охапкой дров, вывалив её у печи. Осмотрев бегло комнату, незнакомец, видимо, решил, что выходить больше не придется. Он снял свою шубу и повесил у печи, представ передо мной в бежевом шерстяном свитере и широких серых штанах. - Зря ты вставать, рано вставать! – погрозил он пальцем, объясняя мне, будто маленькому ребёнку. – Твой рана еще не зажил! - Спасибо, - сказал я хриплым голосом и откашлялся. Незнакомец улыбнулся мне и сел рядом на маленькую табуретку. Передо мной сидел толи алеут, толи эскимос, в общем – инуит, как они себя называли. Мужчина был уже преклонных лет, но выглядел он довольно бодро. Да и лицо его не было покрыто бросающимися в глаза морщинами, так что я дал бы ему лет шестьдесят навскидку. Мелкие, едва заметные чёрные усы и щетина проглядывались на широком лице мужчины, черты которого слабо были различимы в мелькающих и тусклых бликах огня. - Твоя совсем бы замёрз, если б не шаман Кавак. – указал мужчина на себя. – Кавак твой стрелять услышал, тебя в лес нашел и домой приволочь. Как тебя звать? – продолжал говорить мужчина, выдерживая паузы, видимо, чтобы вспомнить слова. - ***. Спасибо большое, Кавак. - О, ***, не я тебя лечить. Снег лечить. Без него ты бы не выжить. Только его нет здесь теперь. Странные вещи говорил мне Кавак, но я толерантно отнёсся к его незнанию языка и просто одобрительно кивал в ответ, ничего не понимая. Какой снег? Ну, прошёл он тут, и чего? Хотя я, если честно, думал, что это были мои галлюцинации. Впрочем, ладно. - А как давно был снег? – спросил я. - А, так пару дней назад, как ты в лесу лежать. - Что? – удивился я. – Я провалялся здесь два дня? - Три. Бред у *** сильный был. Крепкий был, не отпускал. Мы думать, что *** умереть пару раз, но он жить. Ему теперь лежать надо, чтобы жар не пошел. - Ох, Господи! – в сердцах выдохнул я и, закрыв лицо руками, погрузился в свои мысли. Я выжил – это хорошо. Это замечательно! Только я потерял уйму времени и сил. Я и сам чувствую, что не могу ни вставать, ни ходить, ни, тем более, бегать по лесам в одиночестве. Жуть-то какая! И как мне спасать Газа, как помогать Алу и Балто, если я и сам себе не могу помочь?! Скверно. - Снег сказал, твой рука во всём виной, - заметил эскимос и указал на мою пробитую ладонь. – От него жар идить, от него кровь заболеть, *** с духами говорить и чуть с ними не остаться. А еще вона чё – указал Кавак на мой пробитый живот и плечо. – Больно тебе, и силы на это много потратил. Чуть не ушел от нас совсем. - А что с животом у меня там? – поинтересовался я. - Эмм… - Кавак задумался и не смог подобрать слов. Вместо этого он показал мне палец и, засвистев, изобразил, как он летит к животу. - Пуля? - О, свинец, вспомнил! – обрадовался шаман и, проигнорировав моё уточнение, продолжил. – Свинец вот так вот лететь, - показал Кавак, как его палец, ну, то есть пуля, вскользь коснулась его ладони, то бишь моего живота. - Понял. Пуля вскользь прошла? - Да. Она живот не совсем пробить, внутрянку не задевать, но две дырка всё равно быть. А Снег их зашивать и лечить. Только Снег их умеет. Теперь я совсем запутался. Выходит, Снег – это кто-то одушевленный? - А вот с плечом хуже было, - покачал головой эскимос. – Свинец внутрь застрял, я ты держал, а Снег его вынимал. Вот. Потом опять шил. Сидел с *** целый день и ночь, смотрел, как ты жить, дышать, говорить. Потом сказал, когда повязка тебе менять, и ушёл. - А когда Снег теперь придёт? – полюбопытствовал я. - Не скоро. Снег на север пошёл, надолго совсем. Но это Снег тебя спасать. Он так лечить умеет, как шаман не знает. Он ножом по-особому резать, и рука, и живот, и плечо твой шить потом. А уж в травах понимать и как жар лечить - шаман и сам знает, Кавак тут справится вместе со Снег. - Эх, ясно, но Вам тоже спасибо, Кавак. Не знаю, чем я могу Вас отблагодарить даже. - У, тугныгак! Все вы такой, и ваш народ такой! Нельзя ничего за спасать предлагать! Спасать цена не имеет, жизнь цена не имеет! А ваш народ всему цена давать! Глупый вы! Да и нечего мне было предложить шаману, чего уж греха таить. Да и прав он был. Жизнь – она ведь вообще бесценная штука, и сейчас, побывав на волосок от смерти, ко мне ещё больше приходит осознание этого. Интересно всё это, загадочно. Да и спасение моё загадочным вышло, и Снег этот… Жаль только, что я не мог поблагодарить таинственного незнакомца или незнакомку. У шамана и так каша во рту, да он еще и язык наш плохо знает, так что про Снег я совсем ничего не понял. Впрочем, пускай. Главное, что всё хорошо закончилось. 4. Около получаса я просто лежал и смотрел в потолок, пока шаман разогревал ужин. Когда я пытался с ним заговорить, он быстро терялся, потому как подбирать слова и одновременно орудовать у плиты, видимо, казалось ему сложным. Однако вскоре ужин был готов, и я позволил себе дойти до стола. Меня уже совсем не качало, и голова почти не болела. Я чувствовал только сильную слабость и боль в своих ранах. Бок прожигало огнём при каждом движении. Я сел за стол и так и остался сидеть, согнувшись вправо, на сторону раны. Рука так и вовсе была не моя. Она дёргала, пульсировала и была вся распухшая. Про боль я и вовсе молчу. Как они меня тут «оперировали» без анестезии и антибиотиков и не убили – история вообще умалчивает. Хотя какие там операции – шаман сказал, что органы не задеты. Перитонит я, вроде как, не получил, значит, видать, мне просто промыли раны и наложили швы. Разве что пуля застряла в плече, вот где напасть. Но и с этим, говорят, они справились. А там кто уж их знает. Главное – жив остался. - Ты быстро не ешь, - остерёг меня шаман и поставил передо мной полтарелки кислых щей. – Ты давно уже не ешь, больно будет, животу тяжело. Я отхлебнул постных, но всё-таки щей, и в животе заурчало на весь дом. - Прости, суп совсем не на чем варить. Весь день охота ходил – ничего не нашёл! – развёл руками Кавак и, улыбаясь, начал смотреть, как я ем. Он даже не притронулся к своей тарелке, всё смотрел за мной, а я не мог остановиться. Щи были такие ароматные, горячие, да ещё и с голодухи… Я разве что, старался не есть на обгон, чтобы не показаться невежливым, да не угробить себе пищеварение. Но сдерживаться, признаться, было сложно. - Спасибо большое, Кавак. Без вас бы мне совсем пришлось туго. - Ничего, ***. Мне в лесу торопиться некуда, время ты мой не много отнять, - начал шаман хлебать у себя из тарелки. – Главное – чтобы твоя поправлялся. Извини, что полтарелка налить. Не надо тебе сейчас много. Тем более, вона, три часа ночь твой часы кажут, - кивнул на край стола шаман. И действительно – там лежали мои часы, патроны и… револьвер. Кавак поймал мой взгляд на оружии и сказал: - Только не говори, что себя стрелять хотел. Себя нельзя стрелять. Наши духи не любить это, и ваш Бог не разрешать тоже. Слабый себя только убивать, а ты - вона какой сильный! - Да уж, - кивнул я на свои повязки. – Сильный! Мы посмеялись, и я ушел от ответа. А ведь и вправду, чего я хотел в ту ночь? Умереть? Или я просто жалел себя, ища сострадания? Сопереживать мне было некому, так, может… Ай, да какая теперь разница! Повисло молчание, но оно ни сколь не напрягало. Напротив – Всё вокруг казалось успокаивающим и тихим. Даже калитку, похоже, хозяин закрыл, и она больше не колыхалась на ветру. Да и ветра, судя по всему, на улице не было. Всё успокоилось и ушло на ночлег, а в доме было просто тепло от жаркой печи, и от этого очень уютно и душевно. Давно я не ночевал под крышей, с горячими харчами, одеялом, и, самое главное, с приятными людьми. А без этого никакая атмосфера не бывает доброй. И уж она-то сегодня располагала к себе, прямо как дома у моего дяди… Только собираться нужно при других обстоятельствах, да и боль не давала мне покоя. - Ладно, ***. Я спать идти. Завтра утром тебя разбудить – ты всё мне и рассказать. А пока – отдых нужен. Сил набираться надо. - Спасибо за ужин, - поблагодарил я хозяина дома и вновь приготовился ко сну. Благо, что от супа меня разморило, и спать опять захотелось. А то кто его знает, когда мне ещё предвидится так отдохнуть. 5. На рассвете я и папа собрались в путь. Ночь для меня оказалась бессонной от боли в пробитой руке и дурных мыслей, поэтому утром я чувствовала себя разбитой. Когда заболело вывихнутое плечо, мне захотелось уже выть от отчаяния, но я сдерживалась при папе как могла. А путь был не близкий. Как назло, кругом был один только лес, и ничего интересного, кроме разного цвета, формы и размера грибов не было. Да и папа молчал всю дорогу. Он наоборот, будто бы любовался всем этим, шёл улыбчивый и оптимистичный. Даже заря поднималась солнечная, как лицо папы. От этого, вроде как, становилось тепло на душе, спокойнее, да и на улице было жарко, но моя боль снова и снова вырывала меня в реальность насущной картины. Но я должна была терпеть не для того, чтобы помнить. Помнить мне не хотелось, я желала наоборот – забыться и топать, пока события вновь не прижмут за хвост. Мне нужно было доказать папе, что я не буду обузой, что я уже не ребёнок. Он должен понимать, что мой выбор, мои решения тоже имеют место в нашей судьбе. Папа такой же упрямый, как и я, и чтобы его в чём-то убедить – нужно стараться, и не один раз. Поэтому я кряхтела, щурилась от боли, пока папа не видит, но молчала в трубочку. Наконец, на поляне папа остановился, порылся в рюкзаке и сказал: - Хватит мучиться, съешь таблетку, - протянул мне отец анальгетик. Я повиновалась, и, запив таблетку освежающей холодной водой, опять пошла следом за Балто. Не я первая, не я последняя. Под его предводительством даже почётно ходить, но так думали горожане Нома. Для меня же это был родной папа, и мне всё равно на его взгляды, на его подвиги и достижения, характер и всё то, за что хвалят тебя незнакомцы. Я любила его таким, какой он есть, и сегодня я, наконец, прониклась отцовскими тайнами, чем-то сокровенным и значимым для него. Не это ли доказывает, что его отношение ко мне изменилось? Неужели я в его глазах всё-таки стала взрослой? Да какая я взрослая, если терпела пару часов и не просила таблетки. Хах, вот это ребячество… 6. Утром я проснулся около шести от какого-то шума. Это Кавак орудовал у печки и громко звенел кастрюлями, видать, с непривычки, что у него гости. Но я на него не сердился. Всё равно мой сон был очень чуток и тревожен, что неудивительно после трёх дней отключки. Однако виду я не подавал и смирно лежал в постели. Я только сейчас решил подумать о сложившейся ситуации. С одной стороны, этот человек и некто с ним спасли меня. А с другой… Незнакомец ушёл куда-то в неизвестном направлении, зная, что я здесь в лежачем состоянии. Шаман и вовсе мог остаться «приглядывать» за мной, чтобы я не улизнул. Работают ли они на Стила – тут уж как знать. Здесь много кто на него работает. И что мне теперь делать? Довериться и молиться, чтобы этот или эта «Снег» не привёл сюда нужных людей, которые захотят закончить своё дело? Или же рвать когти отсюда, пока я хоть как-то могу передвигать ноги? Не знаю. В любом случае, всё решит наша с шаманом беседа, только вот чем мне с ним поделиться, а чем нет? О чем рассказать, а о чём и… приврать от греха. Приврать от греха, хм, забавно звучит. - А, ***, уже проснулся! – заметил шаман. - Доброго утречка, - ответил я. - Как спал? Как твой болезни? - Ничего, по-тихому, - привычно ответил я, но, заметив на лице шамана вопрос, пояснил: - Всё хорошо. Лучше. - Нет, просто я помнить, как этот фраза другой человек любить говорить. На тебя очень похож. Отец твой? - Не знаю. Но он тоже жил здесь какое-то время, - ответил я, заинтересовавшись. - Точно отец твой быть. Да. Лет пятнадцать назад. Шаман Кавак с ним ходить, даже у него учиться много чему. Он вместе с Балто всегда приходить. Я аж обомлел. Ну точно – папа! - С ними еще пёс иногда быть. Чёрный, белый. - Чёрно-белый? – спросил я, думая на Стила. Хотя с чего бы это вдруг… - Да. Но давно это случаться, давно совсем. Не помнить я как звать их. Только Балто помнить, и то, потому что он… - Не Стилом пса звали? – решил спросить я напрямую. - Не, Стил – злой, говорят. Стил здесь страх на всех наводить. Все его боятся, что он их кров и еда заберет. А тот не должен был быть, не. Тот, вроде, добрый был. - Спасибо, - задумался я и спросил про имя отца у шамана. - Да, точно! Он быль. Он быть вместе с Балто и пёс у Кавак. А ты, слушай, а ты местный, местных знаешь, а что, Стил тебя не наказать? Ты платить деньги Стил? Или это он тебя так? Шаман ставил вопрос ребром и ждал прямого ответа. Только вот… ну не верилось мне, что он врет и темнит. Слишком уж он открыт душой. Думаю, если бы он работал на Стила – я бы заметил. - Не он, его люди. А откуда Вы знаете про Стила? - Э-э-э, я хоть и в глуши сидеть, а народ знать. Раз в месяц в народ ходить, там друзей знать, много слышать. Только не видеть я Стил совсем. Может и видеть когда – не думал. Имя Стил, видимо, было у него на слуху, только в глаза его никто не видел. Немудрено. Хотя я очень сомневаюсь, что все, кто на Стила работает, знают имя своего босса. А шаман раз в месяц появляется в какой-то деревеньке – и на тебе. Хм, странно… - А чего ты так далеко пошел в лес? Что случилось? Откуда идти? - Иду я из Нома, хочу помочь своим друзьям… - Из Нома?! – удивился эскимос. – Очень далеко ты ходить! И Балто там жить, в Ном. - Знаю, - замялся я, но, отбросив последние сомнения, решился: - Я ему и помогаю. Я его крестник. - Она как! – ахнул шаман. – А что такой «крестник»? А, ладно, - отмахнулся шаман. – Скажи лучше, а Балто в беде? - Не знаю, - с грустью ответил я. – Он со своей дочкой отправился во всём разобраться. Но я точно знаю, что один мой друг в беде. Мы с ним начинали этот путь, но его поймали. - Да-а-а, дела… Повисло молчание. - А как далеко мы сейчас от того места, где Вы меня нашли? Как мне лучше продолжить путь на север? - А я не сказать тебе сегодня! – взмахнул рукой Кавак - Ты побежать сейчас же, по глазам видеть! А тебе лежать надо, еще сегодня точно, так Снег сказал. Я Снег всегда слушать. Я вздохнул и расстроился. Хотя с другой стороны я понимал, что шаман прав. Не дойду я такой. Отлежаться надо. Только сколько лежать, неделю, две? Так можно надолго тут застрять, а у меня совершенно нет времени. Ладно, буду смотреть по обстоятельствам. - Давай теперь отвар пей. Снег сказал, он лучше тебе делать. После твой повязка поменяем. А потом я охота в лес ходить. Там дела. Хозяином за меня будешь. 7. За весь день пути мы не повстречали ни одной речушки, ни одного озерца или высокого пика. Ничего, кроме сплошного леса и редких полянок. И только отец знал, куда идти. В густом лесу, без ориентиров и даже без компаса, папа находил верный для него путь, и я шла следом, повинуясь. Он будто бы знал этот лес, будто бы был тут только вчера, хотя наверняка я сказать не могла. Кто знает, какие у папы ещё есть секреты. Но я бы на его месте хоть раз бы достала компас, чтобы свериться с точностью маршрута. Разве что нынче было довольно солнечно, и папа мог ориентироваться по светилу. А, впрочем, не важно. Куда больше меня сегодня беспокоили мои боевые раны и неудобно подвешенная вывихнутая рука, из-за которой у меня возникала куча проблем. Однако и проблемы эти были довольно житейские, поэтому от них оставалось, скорее, одно название. Ведь, как говорит папа, всегда есть, куда хуже. За время нашего путешествия мы сделали только один привал. Дорога была ровной и беспрепятственной, поэтому мы шли довольно быстро и не уставали. Однако и для болтавни не было времени и тем. Разговоры почти не шли, как это часто бывает в лесу, и мы просто шагали в надежде прибыть на место уже сегодня. Так оно и вышло. Уже стемнело, и даже сумерки начали покидать этот лес, превращаясь в черноту, но отец упрямо шёл вперёд. - Пап, уже ничего не видно, может, лучше заночевать здесь? - Не волнуйся, осталось не больше километра. - Ты уверен? Так ведь можно совсем заблудиться. - Ох… вся в мать, - устало выдохнул папа и звучно перепрыгнул через большое бревно. Я томно перевалилась через него со своей зафиксированной рукой, и говорить мне больше ничего не хотелось. – Скоро на поле выйдем. И верно – поле было совсем недалеко. Просвет будто бы искрился последними солнечными лучами, и когда мы вышли из леса – сразу стало ясно, что ещё не так уж и поздно. Да и папа оказался прав в своих расчетах. А вокруг-то какая красота! Поле это было гладко выкошено и прибрано. То тут, то там стояли копны с ровно уложенным сеном. Поле уходило по левую руку, сливаясь там с остатками заката, и по правую, подходя, судя по отблескам, к самой речке. В последних багрово-синих лучах ещё пестрела крупная роса, но и её блеск уже переманивала луна, которая как раз вышла из облаков. И всё это в вечернем птичьем распеве казалось волшебным. Поле подковой окружало небольшой клочок леса как раз напротив. Он был довольно большой, а деревья в нём высокие, но редкие. И средь этого скромного лесочка виднелись крыши каких-то построек. Отец глубоко-глубоко вздохнул. Он почуял запах свежескошенных трав и речки, прелость леса и хвои, влажность тумана, но этого было мало. Он учуял запахи родного дома. - Ну, вот мы и добрались, - загадочно произнёс папа и, улыбнувшись, шагнул вперёд в сторону просеки. 8. Весь оставшийся день я провёл в одиночестве. Кавак ушёл на свой промысел, а я, разве что, осилил сбор смородины у него во дворе и растопку печки к ужину. Несмотря на слабость, я не мог просто лежать и смотреть в потолок. Мне всегда нужно что-либо делать, но, честно признаться, даже сидя под кустом на табуретке, я испытывал постоянные боль и дискомфорт в своих ранах и в организме в целом. Одно я чувствовал – силы потихоньку приходят ко мне, и скоро прежний *** должен вновь выйти на тропу войны со Стилом. К вечеру я уже свободно ходил по двору, попивая приготовленный мне отвар, и не чувствовал серьёзных препятствий. Но и работа, которую я себе придумал, была не сложной. Я сидел и перебирал смородину под свечами, готовил параллельно ужин и ждал хозяина. Только вот шаман всё не приходил домой, и я начал придумывать себе в голове дурные мысли. А с ними, как известно, приходят и плохие воспоминания. Прокручивая в голове все события, начиная от драки в Номе и заканчивая сегодняшним днём, я пытался найти разгадки, но понимал, что еще больше запутываюсь. И волнуюсь. Жизнь и так уже дала мне очень много шансов отступить, а я вот упёрся как баран и лезу на рожон. Страшно всё это, всё то, что со мной происходит, а я и дальше ползу по следам каких-то теней из прошлого. Зачем… Для чего я бегу вперёд, как оглашенный, и только еще больше подливаю масла в огонь… Так чего же я жду? Вернулся в Ном, поехал домой и дело с концом! И никаких рисков, только вот как я могу вернуться?! Разве что с друзьями и дядей, не иначе! А кто во всём этом виноват? Я, оказавшись последним «предателем» для Алу? Она сама, из-за того, что не справилась с нервами и побежала искать ответы? Балто, что не уследил за ситуацией и упустил что-то много лет назад? Или всё это из-за Стила, который безжалостно выдернул нас с ребятами из беспечной молодой жизни? Наверное, только теперь я пришёл к выводу, что хороши все. Наверное, всем нам и придется отвечать. Мне так уже пришлось, а что на счёт Стила? Ох, лишь бы с Алу и Балто всё было в порядке. Уж кто-кто, а Алу, наверное, меньше всех из нас заслуживает наказания. Она просто искала ответы. Оставшись совсем одна, Алу решилась на отчаянный поступок, а я не оказался с ней рядом. Это было ужасно. Но… откуда же я знал, что она задумала? И всё же… Хм, даже сейчас, понимая, что я вру сам себе, я всё равно стараюсь найти для Алу и себя оправдание. А ведь именно мы с ней заигрались. Как оказалось, в опасные игры. Но чего уж теперь… А теперь мы уже нашли ответы, только залезли слишком далеко, и нам всё мало. И ничем хорошим, как мне кажется, всё это не кончится. Это тебе, хех, не смородина. Разве что и тут ягод много и все разные, и уж если испорченных наберется побольше, то и всему варенью придёт конец. Я как раз закончил перебирать смородину, как вернулся Кавак. Он был уставший, но с добычей – за плечами его болталась парочка зайцев. Увидав меня за работой и горячими чугунами, эскимос обрадовался и с облегчением выдохнул, приземлившись около стола: - Зачем делал за меня работа мой? - Так и Вам легче, и мне хоть занятие. - Спасибо тебе, ***. Пойду умываться и будем твой повязки менять. Кавак отнёс трофей в сарай, а потом ушёл за печь к рукомойнику, а я разложил похлебку с зайчатиной по тарелкам, чтобы остывала. Я нарезал самодельного хлеба и почистил пару головок красного лука, и теперь оставалось только дождаться, когда суп остынет. Как раз это время можно уделить перевязкам. Кавак помог мне снять повязки с живота и плеча, и я, наконец, хорошенько осмотрел свои раны. На животе лежало несколько швов, спереди и сзади. Кожа над ними была воспалена и отёчна, отчего она побагровела. Но и кровь, которая уже не так сильно сочилась сквозь белые ткани, добавляла ей красноты. Плечо же казалось страшнее. Несмотря на то, что стреляли сзади, разрез был заметен даже спереди. Видно было, что плечо раскурочили инструментами, и кровоточило оно, к тому же, сильнее. И швов на нём было больше, и они выглядели грубее, так что шрам останется явно брутальный. Ладонь я раскручивал сам. Эти мероприятия были болезненны, но с рукой – особенно. Рана всё еще была гнойной. Повязка на ладони знатно протекала, и гной с кровью раскрашивали белые тряпки в грязный противный цвет. Ладонь всю дёргало, пробирая до самого локтя, однако зловонного запаха, к счастью, пока не наблюдалось. Но всё равно теперь я понимал, почему таинственный друг шамана сразу сказал, что всё дело в пробитой ладони. Кавак объясни мне, как я сам могу справиться с перевязками, и показал, какие травы нужно брать для отвара и растирок. Он дал мне скромный букетик про запас, и мы, закончив с повязками, уселись есть. - Ох, вкусно! – заметил Кавак, когда мы помыли руки и сели за стол. - Спасибо, - мне было лестно слышать это от бывалого лесного жителя. Всё же я редко готовил еду в печи. - Твои рана уже лучше. Хорошо Снег тебе сделать, однако! - Знал бы я, кто это, и как мне его отблагодарить. - Ну, глядишь, еще встретитесь. Тем более твоя, видно, опять на север пойдёт. - Да, пойду. Можете показать мне по карте, где мы сейчас? Кавак как-то недоверчиво на меня поглядел и ушёл от ответа: - Потом так дорога показать. Кавак пешком направить. Но до мертвых только пойдём. - До мертвых? - Да. И мой покойный жена там тоже спать с духами. Их идолы оберегать, темно там живым ходить. - Звучит жутко. - Не знать как есть. Туда дойдем, и ты потом в обход иди. Нельзя там мертвых тревожить. Они злиться, и духи злиться. - Хорошо, завтра и покажете. - Как завтра?! – удивился Кавак. – *** уже идти? - Да. Я и без того много времени потерял. Да и сколько я у вас на шее-то сидеть могу. - За это, за это не переживайть. Кавак не трудно, Кавак весело с кем-то. Он тут совсем один остался, как жена его погиб. - Ох, мои соболезнования… Что случилось? - Убили его, жена мой. - Как?! Кто?! – аж опешил я. Только шаман нахмурился и приказал мне ложиться спать. Я не стал навязываться с вопросами к бедняге шаману, попил своего отвару и отправился на боковую. Ничего, идти-то я уж точно могу, а там как-нибудь дойду куда мне надо. А куда мне надо? А я и сам уже не знаю. Главное – дойти. 9. Мы с папой перешли поле и вошли в лесок напротив. Кругом были тропинки и какие-то постройки. В сараях стояла скотина, о чём говорили блеяние, мычание и прочие звуки. Кругом всё было ухожено, однако то тут, то там лежали какие-то инструменты, вилы, грабли, косы, непонятные мне механизмы. С каждым шагом мне всё громче слышалось бурление воды, но ночь скрывала от меня его источники. Луна спрятолась, и пришлось топать совсем на ощупь, пока, наконец, мы не вышли к реке. Вода в ней еле-еле блестела и журчала от биения о дерево. Она упиралась в плотину, у которой, я не поверила своим глазам, была воздвигнута небольшая, но всё-таки мельница! Удивительно красиво! Высотой метра четыре, колесо водяной мельницы стояло у самого берега, а у него, конечно, была и пристройка, в которой мололи муку. Но мы пошли дальше. С каждым шагом отец преисполнялся ностальгическим чувством, а я – восторгом и удивлением. Неужели папа посмел от нас всё это скрывать? И как такое возможно? И… почему? Но ответы, как мне казалось, были так близко, что я вся затрепетала от волнения. Каждая новая секунда приближала меня к открытию тайн, и я топала за папой, стараясь лишь сдержаться и не обогнать его. А отец… Он светился таким искренним счастьем, которого, как мне казалось, я не видела у него никогда. Разве только рядом с мамой, когда он по молодости ездил по командировкам и приезжал домой после долгого отсутствия. Но тут было совсем другое, еще более живое и трепетное. Что-то… родное. Наконец, перед нами возник огромный дом. В темноте я не могла рассмотреть его, но сейчас это было не важно. Куда важнее то, что он скрывал в себе. Мы с папой поднялись на широкую террасу по высокому крыльцу. Под нами предательски заскрипели половицы, но отца это не смутило, особенно когда он увидел маленький огонёк в одном из окон. Остановившись у двери, папа вдохнул запах родного дома и, занеся кулак, будто бы передумал. Он на секунду задумался о чём-то, лучезарнейше улыбаясь, и только потом постучал. Послышались шаги. За дверью возникло небольшое свечение, которое просачивалось сквозь щели на террасу. Казалось, что свет этот заперли в клетке, а отец пришел освободить его и насладиться этими жизнерадостными лучами. Никто даже не поинтересовался, кто идёт. Дверь просто отворилась, и в блеске туманных плясок свечи показался силуэт. - Балто? – произнёс женский голос. - Грейс! – воскликнул папа, и две родные души слились в счастливом плаче и объятьях. И пускай я не знала, кто это, но я и сама была растрогана радостью папы, будто бы весь наш долгий и трудный путь был сведен к этой тихой, но радостной ночи. 10. Утром мы с Каваком решили выдвигаться, но не сразу на мой маршрут, а на болото, где рос цветок, который мог помочь мне подлечиться. Шаман угостил меня вяленым мясом, отдав большущий кусок мне с собой в дорогу. Я забрал подаренные сушёные травы и грибы, получил указание продолжать пить отвар из них и провёл себе перевязки. Самому делать их оказалось неловко, но вполне возможно, да и в придачу к моим бинтам инуит одолжил мне тряпок из своих запасов. Благо еще, что я взял с собой много антисептика, а вот с антибиотиками была беда. Я лишь надеялся, что в этом отваре, быть может, будет чего полезного для моего восстановления. Впрочем, а на что мне ещё было надеяться? Наконец, мы двинулись в путь. Эскимос не замолкал ни на минуту, и акцент его от этого становился совсем неразборчивым. Оно и понятно – Кавак снова останется в одиночестве на долгие недели. Однако полезного в наших разговорах было мало. Мы говорили обо всём, что попадалось нам на глаза, а значит, о природе. Так мы прошли километров десять, пока не дошли до заветной заболоченной полянки. - Такой вот цветок ищи, - показал мне шаман красный пятилистник. Я таких цветков никогда не видел, а уж тем более не знал его названия. – С корень вынай его, корень чистить от грязь и мне давай. Побродив по болоту с полчаса, мы добыли достаточно корня. Ходить тут было хорошо, не топко, и выше колена я ни разу не провалился. Разве что цветок этот разглядеть было трудно. Поэтому пришлось постараться. - Молодец, ***, - сказал мне Кавак, когда я вышел к нему на сухую землю с целым пучком растений. – Смотри, вот так нужно, - показал мне шаман, как правильно обрезать корень. – Когда совсем будет болеть рана, надрезай, сок наливай и пей. Только с крышку на твой бутылка, - указал Кавак на мою поясную флягу. – Не можно больше, совсем нет. Боль пройдёт, легче станет. Но часто не пей – плохо. - Понял, спасибо! – поблагодарил я шамана и мы двинулись дальше. - А теперь к мёртвый пойдем. Говорить я с ними не буду, ты сам мимо пойти. Не громко пойти, назад не глядеть, с духами не говорить. Ты не умеешь говорить с мёртвый. - А что это за место, куда мы идём? - У нас здесь живут мёртвый. Как кладбище ваший, только у нас не хоронить, у нас мёртвый наоборот – ближе к небу лежит. - Интересно. А как это? – любознательно спросил я. - Сам увидеть мёртвый. Не боишься их? - Не особо… вроде. - Боишься – сразу умереть с мёртвый. Много инуиты, алеуты так находить с ними. Мне стало совсем не по себе, однако я понимал, что всё это байки, чтобы никто не разворовывал эскимосские кладбища. Только вот затронутая тема отчего-то не давала мне покоя. - А… Что случилось с Вашей женой, Кавак? – наверное, бестактно спросил я, однако моё привычное любопытство не давало мне покоя. Шаман помолчал, помолчал немного, но всё же раскололся, тем более путь был ещё не близкий. - Давно это был. Мой жена хороший был, и мой друга тоже добрый был, вот. Друг мой любить Ила, как и я любить, пока мы не муж и жена стать с Ила. Друг Нанук сказать мне, что очень любить Ила, а я любить и Нанук и Ила. Я сказать, что Пусть Ила выбирает, кто ей муж – Нанук или Кавак. Она я выбрал. И Нанук тогда её убить. - Ужас какой, - удивился я. – Но почему? - Настоящий инуит даёт свой жена другу, чтобы тот с ним жить, помогать, делать дети и их растить, - пояснил мне удивительные вещи Кавак. – Когда чей-то жена носить дети, болеть, ухаживать за тем, кто болеть, другой инуит может отпустить свой жена с ним. У нас принято так, мои родители жить так, мои братья так жить. Но ваш народ был очень близок Нанук. Его мать не инуит. Даже Кавак осесть и жить в свой постоянный дом, как вы. А Нанук – совсем как вы жить. Как вы расти и учиться, так же мир видеть. Поэтому, когда Ила меня в муж выбрать, ничто не утешить Нанук. - Но как можно оправдать убийство? – недоумевал я. – И у нас, и, наверное, у вас оно ужасно! Так почему же Нанук так поступил? - Нанук сказать, чтобы дружба наш не ломать. А там Кавак не знает. Может Нанук завидовать, может злиться. А может и правда говорить. Но я не простить Нанук. Он дружба наш разрушил страшно. Он сломал жизнь Ила и Кавак. Он пойти против наши обычаи. А сейчас… - Что? – хотел я узнать побыстрее. - Я понял, что всё это зря был. Не знаю, что Нанук хотел, но он сломать дружба наш. И если Нанук месть делал, то и сам ни с чем оставаться. Несчастный, выходит, он. - Так и… что с ним случилось? - Ничего. Он как я жить, на другой сторона от мёртвых. Только я с Нанук тридцать и почти три года не говорить. Завтра как раз день, как Ила умереть. Поэтому сегодня мне нельзя к мёртвый ходить. Мне завтра надо ходить. И Нанук тоже придти к Ила. Мы каждый год приходить. - А… - я подумал, сказать или нет, но решился: - А Вы не простили друга? - Я думал простить Нанук. Он один, и я один. Ему тоже тяжело. Может… Шаман молчал с минуту, и я уже начал было думать о своём, но он продолжил: - Может, простить мне свой старый друг? – спросил у меня вдруг Кавак. Я очень удивился, но, выдержав паузу и подумав, ответил: - Тогда его поступок хоть какой-то обретёт смысл. Его ведь последствия он уже испытал, и Вы их ему доказали. Так, может, и он сможет доказать свою дружбу, которую стремился сохранить? Шаман замолчал и больше ничего не говорил до нашего с ним прощания. Когда же мы подошли к очередной из лесных опушек, Кавак молвил: - Пришли, ***. Дальше мне с тобою нельзя. Смотри, береги свой дружба, ***, чтобы не быть, как у нас с Нанук. Ты хороший друг, ***, не как я. - Почему? - Ты, видно, умеешь прощать. Я мысленно пожал плечами, но ничего не ответил. Мы обнялись с Каваком, и только тогда я сказал: - Вы ещё можете многое исправить, Кавак. Не всё, но многое. Мы с друзьями и сами этим занимаемся. Я и сейчас пытаюсь исправить, возможно, чужие ошибки. Но мы верим в результат. И я тоже в него верю. Верю, что то, чего не сделал кто-то до нас, сможем сделать мы, и это поможет нам всем. Так, может, и Вам стоит исправить не только свои ошибки, но и помочь их исправить другим? Кавак задумался, и я продолжил: - Простите Нанука, и, может быть, Вы и сами не пожалеете. - Ты хороший человек, ***. Удивительно, что жизнь тебя не сломил, - ответил мне шаман, держа меня за руку и положив свою левую руку мне на плечо. – Может быть, ты много не понимат, но я так не думать. Я верить в твой дух и слово, ***. Да будет так! Мы с Каваком ещё раз обнялись на прощание. - Спасибо за всё, Кавак! – произнёс я и отправился в путь. Не люблю я долгих прощаний. - И тебе спасибо, ***, - едва слышно произнёс Кавак и, проводив меня взглядом, двинулся восвояси, но потом вдруг остановился и крикнул мне вслед: - А если чего случится – тебе поможет Снег! Снег всегда помогать, когда трудно! Вы похожи со Снег. Я оглянулся и увидел, как Кавак улыбался и отчего-то плакал. Он махал мне вслед, и я, махнув в ответ, продолжил свой путь. Я так и не узнал, чем именно я похож на Снег, но только надеялся, что чем-то хорошим. А коли так, значит, Снег спас меня не зря. И это значит, что я снова иду навстречу приключениям.