Луи никогда не чувствовал потребности заниматься любовью несколько раз за ночь, потому что Гарри отдавался ему целиком и полностью всякий раз, когда они не могли сдерживаться и валились на постель в объятия друг друга. Не то чтобы ему не хватало сил сделать это снова, но он не хотел портить это волшебное чувство внутри животным сексом, не хотел расцеплять их руки и хоть как-то прерывать тихое дыхание Гарри рядом, потому что после несдержанных вздохов и стонов ласкающее слух сопение было сравнимо с детским смехом или улыбкой Томми.
Но их будто сцепили, и никто не отпускал другого, даже когда влажное постельное белье почти все оказалось на полу, Луи продолжал любить Гарри так, словно он на вечность покидает его уже утром. Гарри был как никогда рад, что его малыш крепко спал и не мог услышать несдержанных стонов своего папочки, и когда все ощущения становились в миллион раз ярче, он не мог выдавить из себя и звука, в немом стоне открывая рот, как бы Луи не хотелось узнать все его ощущения.
Это было даже отчасти грязно, если не учесть того, что они безумно хотели подарить друг другу себя. Не было времени на сон, на перерывы, были только багровые следы по всему телу и ужасная боль в губах. Гарри почувствовал, что не сможет уже больше шевелиться, только когда в окне можно было заметить отступающие сумерки и приближение рассвета. Он лежал рядом с Луи, который, несмотря на сбившееся дыхание и невероятную усталость и ломоту, уложил его на себя, вскоре перекатываясь на бок, но продолжая держать Гарри в крепком кольце рук. Они словно только вышли из душа, по их телам катились капли пота, а постель была почти в разобранном состоянии, потому что одеяло валялось на полу далеко от кровати еще с глубокой ночи, одна подушка была под спиной Гарри, а все остальные оказались разбросаны по полу, ну и простынь, забившаяся в ногах возлюбленных, почти съехала вниз.
Не было сил даже задремать, и они просто обводили глазами контуры тел, встречались взглядами и снова целовались, несмотря на искусанные губы. Луи бережно завернул Гарри в простынь, потому что в спальне было немного прохладно, и снова прижал его, немного остывшего, к себе, не зная точно, сможет ли он за оставшиеся годы своей жизни насытиться мягкостью кожи кудрявого, не вести себя так, будто нашел сокровище, или перестать любить Гарри так сильно, что хотелось утонуть в этом.
У них все еще были силы говорить, потому что сейчас было так спокойно и тихо, что даже шум улицы не долетал до их слуха, разбиваясь о высокие окна спальни. Возможно, бесконечные признания в любви не были разговором, но все равно стоило услышать их еще много раз, чтобы быть счастливее.
— Знаешь, — Гарри облизнул губы, смотря куда-то за спину шатена, — мы ведь можем быть предельно честными, да? То есть, даже если это неловкий разговор, и все такое?
— Конечно, Хаз, почему ты спрашиваешь?
— Дело в том, что мы вместе, да? Нет, мы определенно вместе, да, но все отношения чем-то заканчиваются.
— Ты хочешь меня бросить после такой сумасшедшей ночи любви? — иронично протянул Луи, хотя нотка страха в его голосе была.
— Я не захочу тебя бросить даже когда ты не сможешь спать со мной так часто, или не сможешь спать со мной вообще. Я не об этом, но я не знаю, как об этом говорить, потому что будет звучать странно.
Луи с доверием заглянул в его глаза и улыбнулся, целуя уголок губ.
— Мне уже не терпится узнать, что же такого ты хочешь сказать.
Звучало, как заклинание в мультфильме, или как момент из "Фокус-Покус", и Гарри усмехнулся этому интригующему тону Луи.
— Все ведь женятся, рано или поздно, — вздохнул он, и Томмо затаил дыхание, — нет, Господи, все равно звучит не так. Я в том смысле, что, если вдруг тебе в голову взбредет сделать мне предложение, и это не плохо, знаешь, я и так хочу провести остаток жизни с тобой, то просто не делай ничего, ну, банального? В смысле, не вставай на одно колено, не говори долго и убедительно, насколько сильно ты меня любишь и как я выгляжу по утрам, просто подойди к этому так, словно заключаешь сделку.
— Звучит немного грубо, — погодя, ответил Луи, — малыш, точно все в порядке?
— Да, абсолютно, я же говорю тебе. Никакого колена, долгих речей, милых сравнений и просто, знаешь, ты даже можешь не дарить мне кольцо.
— Ну уж нет, — возразил он, подпирая голову рукой, все еще лежа на правом боку, — я буду выбирать кольцо дольше, чем думать над тем, как и где это произойдет, но кольцо будет, Хаз. И почему это сделка?
— Мы же будем вынуждены потом подписывать бумаги, и ты берешь меня в мужья, значит, в каком-то роде, это действительно так. И я должен подумать над ответом, взвесить все "да" и "нет", дать тебе испытательный срок.
— Привереда, — тихо засмеялся Луи, — насчет бумажек, я не хочу принуждать тебя подписывать что-то вроде брачного контракта, или просто официально становиться моим супругом, если ты этого не желаешь. Но, если мы можем быть предельно откровенным, то и я могу кое-что сказать?
— Разумеется.
— Думаю, что, если ты согласишься стать моим навсегда, то я хочу быть отцом Тома.
Внутри все похолодело, и не столько от серьезности тона, сколько от того, что Луи сказал это, что он хочет этого, и Гарри не думал, что откажет ему в желании стать отцом его ребенка. В смысле, Тома, но, учитывая их вчерашний диалог, Луи мечтал о пополнении.
— Я не уверен, что мне это решать. Все зависит от Тома, конечно, но, если ты хочешь знать мое мнение... Я бы никогда не был против. В смысле, ты правда думал, что я откажу?
— Мне нужно было знать. Я и без этого его папочка, — улыбнулся он, — но это совсем другое. И мне важно слышать это от тебя.
Гарри расплылся в улыбке, утыкаясь носом в шею Луи. А Томлинсон пытался как можно быстрее заставить кудрявого уснуть, прижимая к своей груди. И только когда Гарри уже громко сопел с приоткрытым ртом, Луи выпутался из простыней и татуированных рук, ускользая из спальни, хотя было еще совсем рано.
Он решил заварить себе кофе, несмотря на то, что терпеть его не мог. Что-то у него внутри трепетало и кололось, потому что стоило Гарри сказать о предложении, женитьбе, и это все прекрасно, Луи мечтает о том дне, когда это случится, но тогда он побледнел, потому что подумал, что Гарри смог добраться до того, что от него так тщательно скрывалось.
Ссылаясь на важные дела и редакцию, Гарри улизнул из дома около десяти утра, и Луи это было только на руку, потому что ему стоило поговорить с Зейном, прогуляться с Томми и просто что-то сделать с гулко бьющимся сердцем. А уговаривать малыша не пришлось, он с радостью согласился и даже оделся быстрее обычного, правда, заставляя Луи заново застегивать пуговички на рубашке, но за это его ругать было бы глупо.
— Итак, — протянул Зейн, — полгода назад ты защищал его перед советом, выставляя меня дураком, а теперь я прихожу вам на помощь.
— С улыбкой, Зи, — усмехнулся Луи, вытирая щечки мальчика от мороженного, — и я тебя не держу, друг.
— Идиот, такой же, как и полгода назад, — вздохнул мулат, — окей, и что ты придумал?
— Ничего нового. Помнишь, ты говорил мне о том, что нужно стремиться сделать все официальным и публика примет это мягче? В смысле, мы и так оба счастливы, правда ведь?
— Только не волнуйся, спокойно, хорошо? Иначе у тебя просто крыша едет, Томмо.
Луи часто и глубоко задышал, делая это слишком интенсивно, заставляя Тома рассмеяться, и не удержался сам, когда увидел голубые глазки мальчика. Он потрепал его по голове, целуя в лоб.
— Боже, это слишком мило, — запротестовал Зейн, — эй, чувак, не мог бы ты принести нам еще салфеток, разве не видишь, они замечательные.
— Только не сцена, Малик, нет, только не в ресторане.
— Ладно, тогда скажи мне, наконец, почему я должен был выползти из постели так рано? Мы были немного заняты.
— Чем? — наивно распахнул глаза Том. — Чем, папочка?
— Мм, видимо, они очень устали.
— О, ты даже не представляешь...
— Малик, я хочу сделать ему предложение, прекрати этот цирк, — слишком громко и быстро выпалил Луи, заставляя заткнуться даже девушек за столиком у окна, — извините.
— Я думаю, Томми будет интересно посмотреть на комнату отдыха здесь, правда? Мистер, можно вас?
Он подозвал официанта и поручил ему проводить мальчика в комнату с игрушками и надувными замками, чем только угодно, но приказал внимательно следить за ним. Так они могли спокойно поговорить, не подвергая Тома каким-то стрессам, и, вообще, он просто мог элементарно проболтаться.
— Вот теперь говори, — Зейн закусил губу, серьезно глядя Луи в глаза.
— Я уже и так сказал, разве ты не слышал? — иронично выдал он. — Весь ресторан слышал, даже, кажется, магазины модной одежды над ним.
— Прекрати, мы уже говорили об этом. Все было нормально, или что-то случилось? Почему тебя так передернуло сейчас?
— Ну, он сам заговорил об этом.
— Прямо сказал, что хочет свадьбу?
— Конечно же нет, Зейн, он не девушка. Наоборот, он сказал, что "если я вздумаю предложить ему пожениться, то все должно выглядеть, как сделка". Он не хочет чего-то банального, и чтобы я стоял на одном колене.
— А ты собирался?
— Слушай, засунь свои шутки...
— Нет, Лу, я серьезно. Что ты хотел сделать до этого? То есть, как?
— Не знаю, — вздохнул он, — устроить супер романтический вечер, свечи, ужин, вино. Возможно, не вставать на колено, думаю, до этого бы не дошло, я вряд ли умолял бы его, — хмыкнул Луи.
— Ладно, но это уже совсем другое. Зачем ты позвонил мне? Не просто чтобы поделиться жутко креативными идеями, Томмо.
— Мне нужно выбрать кольцо, — закусил он губу, опуская глаза, — а кто из нас разбирается в драгоценностях?
— Не знаю, ювелиры в магазинах?
— Очень смешно, я серьезно.
— Хорошо, мой милый неопытный приятель. Мы должны идти сейчас?
— Лучше всего сейчас.
Пробормотав "Хорошо", Зейн поднялся вслед за другом, который поспешил расплатиться и забрать Тома. Малыш какое-то время просто шел рядом, держа Луи за руку и слушая нудные речи дяди Зейна о золотых побрякушках, пока не задергал Томлинсона за руку, немного испугав его, но мальчик просто потянулся к нему руками и Луи подхватил его на руку, наблюдая еще одну улыбку Зейна. Хотя за ними наверняка следил ни один журналист.
В каком-то безумно известном и дорогом ювелирном магазине Зейн вел себя так, словно его работа — это помогать выбирать кольца парам, и внимательно рассматривал каждый вариант, тихо говоря о том, какой больше подошел бы Гарри, хотя кудрявому наверняка было бы все равно, потому что это Луи, которого он любит и без роскошного обручального кольца, без лишнего пафоса, и, иногда особо страстно, абсолютно без ничего.
Вообще, Гарри носил кольца, и не одно, поэтому Луи примерно мог сказать, какой камень он хотел бы видеть. И это должно быть белое золото, определенно, потому что Луи давно об этом думал.
— Смотри, — сказал Зейн, — это практически идеальный вариант.
Он показывал на пару колец с аккуратной гравировкой и сверкающим камнем, и Луи осторожно принял их из рук девушки, которая терпела весь рассказ Зейна о том, "что это должно быть", с самого начала. Томлинсон протянул кольца малышу, любопытно смотря на то, как он прищуривается.
— Как думаешь, это понравится папочке?
— Они красивые. Думаю, да, они же такие сверкающие.
Луи улыбнулся и кивнул девушке, которая счастливо и громко выдохнула, а Зейн с возмущением посмотрел на нее, словно это была честь — слушать его консультации об идеальности обручального кольца. Томлинсон расплатился, и уже собирался выходить, как Зейн схватил его за локоть.
— Эм, есть еще кое-что, — замялся он, — понимаешь, нам нужно задержаться здесь.
— Зачем? — изогнул бровь Луи. — Постой-ка...
— Да,
дадада, только не нужно здесь саркастических комментариев, я прекрасно знаю, какой ты смешной и остроумный, но не сейчас.
— Господи, я думал, что скорее уйду из команды, чем ты задумаешься о свадьбе.
— Это нормально? Ну, в смысле, что это сделаю именно я?
— Почему нет? А ты присмотрел уже что-нибудь?
— Да, но это не такие пафосные и разрисованные кольца, — хмыкнул он, протягивая коробочку.
Два золотых аккуратных и довольно простых кольца, это так похоже на Зейна, но Луи все равно обнял его, хлопая по спине. Двойная свадьба, звучит неплохо, главное, чтобы никто из них не обрадовал своих возлюбленных раньше времени.
— Малыш, — сказал Луи, когда они уже сидели дома вместе с Зейном и смотрели фильмы, — только это должно быть секретом, так ведь? Папочка не должен знать, пока я не скажу, хорошо?
— А он обрадуется?
— Ох, должен, детка. Я очень надеюсь. Кстати, — снова эта привычка жевать губы, — эм, ты бы хотел, чтобы я был твоим папой?
— Ты и так мой папа.
— Нет, солнышко. Официально.
Томми нахмурил брови, непонимающе глядя на Луи. Это было сложнее, чем попросить об этом Гарри.
— То есть, чтобы все тоже знали, что я твой папочка?
— Конечно, — мальчик словно засиял, — конечно хочу.
Луи повалил мальчика на спину, весело крича и зацеловывая его лицо, пока Зейн не начал пальцем тыкать в его спину и говорить, какой момент сейчас он упустил на экране.
***
— Эрик Паркер, — снова сказал Гарри, глядя на молодую девушку.
— Доктор Паркер ждет вас, мистер Стайлс, — такой же ответ и милая улыбка.
Он почти дрожал, стоя перед дверью кабинета Паркера, потому что как мог пытался скрыть этот визит от Луи, но Лиам знал правду. Потому что, ну, это просто Лиам, от которого ничего не скрыть, и Гарри даже не пытался сделать это из-за ужасного волнения.
Войдя без стука, он готовился встретить возмущение Эрика, но мужчина оборвал себя, увидев пациента. Он приторно-сладко улыбнулся, подходя к Гарри и неожиданно крепко обнимая его.
— Совсем забыл, что ты назначил прием на это время, — соврал он, и Гарри даже удивился, что заметил ложь.
— Да, я думаю, ты знаешь, о чем я хотел поговорить.
Мужчина указал ему на диван, присаживаясь сразу после Стайлса, и внимательно, взглядом, выученным за долгие годы работы врачом, посмотрел на него, закидывая ногу на ногу.
— Я хотел бы знать, — сглотнул Хаз, — могу ли я забеременеть снова?
Эрик закусил губу и ухмыльнулся, опуская руку на острую коленку Гарри, почти дружески поглаживая его, медленно говоря:
— Ну, милый, это не так просто, как ты думаешь. Есть много рисков, много опасностей как для ребенка, так и для тебя, для вашего здоровья, к тому же, возможно, это единичный случай, ты не думал?
— Конечно думал, поэтому я...
— И нужно очень хорошо подготовиться к этому, найти достойного человека, уверенно стоять на ногах.
— Эрик, что ты несешь, ты же знаешь о Луи.
— О, так вы все еще вместе? Хотя да, если бы вы расстались, я бы прочитал об этом в любой утренней газете, — захохотал он, а Гарри только съежился и попытался отодвинуться от доктора подальше. — Хэй, я здесь, — сказал он, придвигаясь ближе.
— Ты в порядке?
— Это должен быть мой вопрос, малыш.
— Я не думаю, что...
— Осмотр, — резко выпалил Эрик, поднимаясь с дивана, — ну же, Гарри, мне нужно осмотреть тебя.
Необоснованная паника и жуткий страх за себя, за ребенка, за то, что будет чувствовать Луи, окутал его, и Гарри подорвался с места, слепо следуя всему, что говорил Паркер. Он завел его за ширму, приказным тоном заставляя его стянуть рубашку, а затем и джинсы, от чего Гарри ужасно покраснел, не будучи уверенным, что он может спокойно стоять в таком виде перед кем-то, кроме Луи.
Руки Эрика были немного грубыми, то есть, это не приносило каких-то слишком болезненных ощущений, но хватка шершавых пальцев все равно не была приятной. В какой-то момент это в самом деле стало каким-то грубым ощупыванием участков его тела, и, по правде говоря, он должен был заподозрить это, потому что Паркер сам не знал, что и как делать, и он никогда не делал этого прежде, как вспомнил Гарри.
Его пальцы сильно и больно массировали низ живота кудрявого и, когда они почти подцепили резинку боксер, Стайлс схватился за его руки, отталкивая и непонимающе таращась на доктора.
— Какого черта?
— Тоже хочу себе беременного мальчика, как думаешь, у нас получатся красивые детки?
Его губы успели только мазнуть по шее Гарри, оставляя мокрый след на коже, который Стайлс с отвращением и поспешно стер. Когда же доктор не покинул попыток прикоснуться к нему и сжать бедра, Гарри довольно ощутимо и больно проехался костяшками пальцев по скулам Эрика.
Он дрожащими пальцами застегнул молнию на джинсах и пуговицы рубашки, прерывисто дыша и боясь поднять глаза на Паркера. Эрик только облизывал собственные губы, кивая головой действиям Гарри и противно улыбаясь. Гарри не торопился с тем, чтобы что-то сказать или хотя бы посмотреть на мужчину, он поспешно натягивал одежду, ежась от ощущения грубых и приносящих только боль рук Эрика.
— Какое же ты дерьмо, черт возьми, — прошипел он, поднимая голову, — осмотр, прикосновения.
— То есть, Луи тебя так не трогает? Не трахает каждый вечер, не затыкает тебе рот, потому что за стенкой спит твой сын?
— Ты слюной подавишься, если я скажу, что мы занимаемся любовью?
— Я уверен, что из вас двоих ребенка хочешь только ты. А что будет, если Луи узнает о твоем желании?
— Даже не знаю, возможно, разговоры о женитьбе сегодня утром.
Гарри не думал, что поступает верно, затыкая этого ублюдка любым способом, потому что не хотел говорить много лишнего настолько ненадежному человеку. И он уже схватился за дверную ручку, когда услышал змеиное шипение за своей спиной.
— Томми не скучает по настоящему папочке?
Он остановился. Просто остановился, замер, прирос к месту, отпуская ручку. Самое больное место, которое только могло быть, его первая любовь, первый опыт в чувствах, во всем, и первый ребенок.
— Что ты имеешь в виду? — он готов был слушать.
— Неужели веришь, что он никогда не спросит? Гарри, это глупо и наивно, когда-нибудь ему захочется знать.
— А зачем это тебе? Зачем ты суешься во все щели, какое тебе дело до того, что происходит в моей жизни?
— Беременный мальчик, — хмыкнув, повторил он, и на секунду глаза Гарри наполнились жалостью, словно он увидел придурка, который сказал, что они могут летать, — это в самом деле интересно, Гарри.
— Какой же ты псих, — выплюнул Стайлс, — позвони своей жене, вот кому было бы интересно знать это.
***
— Господи, — Лиам закрыл лицо руками, — Господи, Хаз, он правда домогался?
— Просто пытался поцеловать, и, я не знаю, возможно...
— Да, и трахнуть, конечно, тогда ничего.
— Ли, — взмолился Стайлс, опуская голову, — давай не будем об этом, ладно?
— Этот придурок собирался просто использовать тебя для собственных ненормальных опытов и наблюдений, Гарри, я хочу говорить об этом.
— Только ни слова Луи, — вздохнул он, — все, что угодно, но это должно остаться между нами.
— Я думаю, ты понимаешь, что я не могу дать тебе слово.
— Да, но сделай вид, словно это легко.
Лиам замотал головой, притягивая к себе слегка дрожащего кудрявого. Он пригладил его волосы, переходя на спину, и тихо шептал что-то о том, что ему лучше поехать домой, и он его не прогоняет, но ему нужно увидеть Луи, Тома, и все должно пройти, потому что чокнутых психов и так полно.
— Это смешно, что он думал, будто я в самом деле пересплю с ним, — хмыкнул Гарри.
— Ну да. Он немного высоковат, даже для тебя, и недостаточно накачанный, так что против Луи у него нет шансов.
— Лиам, не говори так, словно, будь он самым крутым парнем, я бы правда был с ним.
— Конечно нет, самый крутой парень у тебя дома, а теперь давай, Хаз, возвращайся домой, и я даже могу подвезти тебя.
Гарри закатил глаза, но позволил Лиаму сделать все, что ему хотелось — позволил усадить себя в машину и буквально дотянуть до дверей квартиры, и с громким чмоком поцеловать в щеку, передавая в руки Луи.
Томлинсон порхал вокруг него целый вечер, даже сам попытался приготовить ужин, лишь единожды прося Гарри о помощи, и не уставал держать кудрявого за руку во время просмотра фильма. И из-за всего этого Гарри чувствовал себя еще более безнадежно и виновато, потому что Томмо был таким заботливым и до безумия любимым.
— Малыш, — сказал он, лежа в кровати, — иди ко мне, милый, пора спать.
Гарри беззвучно кивнул, мимолетно смотря на себя в зеркале, пытаясь убедиться, что никаких синяков не осталось. Он так же бесшумно заполз к Луи, скромно целуя его в щеку, и поворачиваясь на бок, чтобы выключить светильник.
Луи нахмурился и лег на спину, несколько минут пытаясь найти объяснение этому. Возможно, он где-то ошибся или Гарри знает о кольце, или нашел его, потому что Луи спрятал коробочку в комоде, в ящике с нижним бельем. Черт, он ведь правда мог найти ее.
Несколько долгих минут он слушал частое дыхание Гарри, и, не выдержав, повернул его к себе, страстно и горячо целуя его губы, так сильно и быстро засасывая, что кудрявый не успел бы среагировать в любом случае. Он отдался этому порыву, опуская руки на голову Луи, и почти забыл обо всем, но, чувствуя нежные руки на своих бедрах, приглушенно всхлипнул, больше всего желая, чтобы слезы не катились по его щекам.
— Боже, — Луи оторвался от него, большими пальцами вытирая влажные щеки, — Хаз, что случилось?
— Я просто, — начал он, прерывая себя вздохами, — я, знаешь, я счастлив, что ты любишь Тома.
— Счастлив?
— Да. Конечно, разве это странно?
Луи мог еще дольше смотреть на него так, чтобы Гарри понял, что он не поверит в эту чушь, но Стайлс сдался быстрее, чем планировал продержаться. Он вцепился в шею Томмо так сильно, что сложно было вдохнуть, но Луи обвил его руками как можно крепче.
— Что случилось? Расскажи мне, пожалуйста.
— Я знаю, что должен был сказать тебе, но я был на приеме у Эрика.
— Правда? Вау, эм, Господи, и могу я спросить, как все прошло?
— Он... У него было немного другое мнение насчет того, кому больше подойдет роль отца.
— Что за, подожди..
— Лу, он сказал, что должен осмотреть меня.
Томмо замер, сцепив зубы, но он не смотрел на Гарри так, словно обвиняет, или считает его неверным, он просто пытался усмирить свой гнев и не сломать зубы.
Он прижал голову Гарри к своей груди, позволяя обхватить свою спину руками, и дрожащими пальцами перебирал кудри, а Гарри не мог оставаться спокойным, когда Луи ничего не сказал, когда у него было такое лицо, словно он готов был свернуть шею Эрику.
— Я...
— Нет. Нет, солнышко, нет, нет и нет. Любимый, Господи, ты не заслужил этого, Хаз, слышишь? Никогда, и ты не должен был идти к этому ублюдку без меня. Черт, милый.
— Тише, — сказал Гарри, несмотря на то, что это по его щекам катятся слезы, — тише, Лу, ты со мной. Я так люблю тебя, ты бы знал, как было противно, когда он трогал меня.
— Только я могу трогать тебя, — он поцеловал длинную шею, — целовать тебя, — чувствительное место за ушком, — любить тебя, — красные губы, и Луи понемногу начала отпускать слепая ненависть, но он все еще готов был свернуть ему шею.
— Лучше спать, — прошептал Гарри, целуя теплый нос Луи, — сладких снов.
— Сладких снов, мое сокровище.
Он готов был слышать это, и еще, и еще, и еще, потому что каждый раз это было по-другому, с придыханием, шепотом или громко, но всегда более сладко, чем мед или клубничный крем.
