Мама

Скреач-скреач. Это выдала старая лестница, пока я сбегал по ней на мамин зов. Черт, я ненавидел такие полы, будто ходил по живым людям или доскам, которые кричали от боли, когда на них наступал. Резко остановившись, я сделал пару шагов назад, наверх, проверяя ногой пятую снизу ступеньку, которая скрипела больше и громче, чем остальные, опасно прогибаясь под моим весом. Надо бы запомнить ее и в следующий раз перепрыгнуть, а то так и провалиться можно. Я надеялся, что дом не развалится после недели нашего проживания здесь. Он выглядел очень хлипким, несмотря на тщательную покраску стен, дабы скрыть все плохие стороны жилища. Украшения отсутствовали; готов был поспорить, уже завтра мама притащит откуда-нибудь картину или статуэтку. Она у меня любила искусство и всякие безделушки для собирания пыли. К сожалению или к счастью, пополнять ее коллекцию мне не приходилось. Ничего кроме ручки я в своих культях держать не умел; мог домик нарисовать, елочку, но такие «шедевры» мама точно над камином не повесила бы. Я угадал: передо мной оказалась полная тарелка жареной картошки, щедро приправленной перцем, как я люблю. Живот невыносимо скручивало от голода, желудок требовал немедленно запихнуть в него еду, и, желательно, побольше. Быстро собрав несколько ломтиков на вилку, я отправил их в рот, за что в который раз поплатился. Язык обожгло, заставив меня часто задышать, хватая ртом прохладный воздух. Мама хихикнула и поставила передо мной стакан воды, опустошив который я стал осторожнее есть, чтобы снова не обжечься. — Завтра утром я уйду на собеседование и перед этим разбужу тебя, — мама села ужинать напротив меня за стол. Он был таким немыслимо широким для двоих — сразу видно, что раньше за ним обедала большая семья. — С вас, молодой человек, разобрать коробки до моего прихода, а вечером мы будем красить стены в гостиной. От удивления и возмущения я сначала подавился, а после и вовсе отодвинул тарелку. Спасибо, я сыт. Да, у нас немного вещей, но их все равно много! Я не справлюсь до вечера в одиночку! Еще и ремонт делать. Мне вот, например, нравился этот ванильно-банановый цвет. Он вносил какой-то уют в покалеченный дом, хотя совсем не вязался с яркими половичками, разбросанными тут и там, где только можно: у дверей, возле лестницы, перед диваном. На светлых досках пола они выделялись особенно сильно и выглядели так, будто здесь жил коллекционер ковриков. Некоторые полосатые и круглые, словно связанные на руках. Другие с коротким ворсом и изображением каких-то детских рисунков, вроде инопланетных кораблей или бабочек. Третьи будто полотенца: жутко мохнатые и однотонные, — по таким приятно было ходить босиком. Возможно, если бы кто-то вытащил все паласы, ковры и половики из этого трухлявого здания, то смог бы застелить ими всю Китайскую стену. — Чем тебе стены не угодили? — решил я допросить эту женщину, которая сразу же перевела взгляд куда-то за мою спину. Я ненавидел, когда она так делала. Казалось, будто сзади кто-то стоял, и она его видела. Я обернулся — никого, но мама все так же смотрела, растянув губы в насмешливой улыбке. Она знала, что я обернусь снова, потому что не могу избавиться от давящего ощущения присутствия посторонних людей. Ей так нравилось меня нервировать. — Ну, мне не нравится оттенок, он какой-то... какой-то... — Линда нахмурилась, подбирая слово, активно жестикулируя свободной от вилки рукой. Придумывала на ходу и высасывала из пальца причины; маме просто нужно было чем-то меня занять, чтобы я «не болтался без дела». — Какой-то слишком мутный. Я заеду в магазин и куплю голубую краску. Тем более белый диван больше подойдет под нее. Ты видел ту картину? Как же ее... «Свиристели запели»... или соловьи... В общем, на фоне слоновой кости будет просто ужас! Ага-ага. Есть не хотелось, поэтому я просто ковырял оставшуюся картошку, разрывая ее на множество маленьких частей. У моей мамы восхитительно получалось выдумывать всякие небылицы. Готов был поспорить, когда-нибудь она напишет книгу «Миллион и один способ заставить Фрэнка Айеро сделать то, что я хочу». — Потом сходим в твою новую школу, подадим документы, но это уже позже... Иисусе, Франклин, прекрати! — картошка в моей тарелке превратилась в кучу крошек, но я продолжал со злостью тыкать в нее вилкой. Из-за возгласа Линды я отодвинул ужин на другую сторону стола, чтобы мои руки уж точно снова не потянулись насиловать еду. — И далеко школа отсюда? — хотелось что-то потрогать, поцарапать. Наверное, это нервное. Я подпер руками подбородок, смотря на маму, которая еще не закончила есть. Она делала это медленно, тщательно прожевывая пищу и запивая ее молоком. Не то что я, который проглатывал всю порцию разом, как голодный аллигатор. Я не знал, чем был похож на Линду. Скорее всего, только цветом волос и губами немного. Люди говорили, что я копия матери, но мне так не казалось. Схожих черт почти не было, а отца я видел только в детстве и совсем не помнил, как он выглядел. Может, я вообще ни на кого не был похож? У Линды карие глаза немного другой формы, не как у меня. Они казались очень большими из-за густых темных ресниц, которые она еще и подкрашивала тушью, делая их чернее. Нос маленький и аккуратный, его кончик смотрел чуть вверх, а мой был каким-то бесформенным. Губы именно такие, какие должны быть: нетонкие и не слишком пухлые. Иногда мама пользовалась помадой персикового цвета, но ей и без нее очень хорошо. Она очень красивая женщина, особенно если судить по фотографиям ее молодости. Как-то я смотрел выпускной альбом, где была изображена широко улыбающаяся девчонка с коротко стриженой челкой и пышными волосами до плеч — моя мама. Хоть сейчас на лице Линды и лежал отпечаток всего произошедшего в жизни, она все равно оставалась девчонкой с фотографии из выпускного альбома. — Где-то в километре — всего пару остановок проехать, — этот факт вконец опечалил меня. Прошлая школа, конечно, находилась значительно дальше, но я все равно рассчитывал, что мне не придется вставать рано, чтобы добраться до места учебы. Как оказалось, зря. — Ладно, не корчи рожи, я сама посуду помою, иди уже, — теперь еще и из-за стола выгнали. Захватив с собой одну небольшую коробку, в которой лежали мои книги, я поднимался по лестнице, как вдруг свет мигнул и выключился, оставив дом в полной темноте. От неожиданности я споткнулся, и ступенька, которую я поклялся переступать, с грохотом сломалась, поглотив мою ногу где-то по колено. Коробка выпала из рук и, судя по звуку, приземлилась где-то у подножья лестницы. Я взвыл от боли, а на первом этаже мама, похоже, разбила тарелку. — Чертова проводка! — со злостью воскликнула она. — Фрэнки, все в порядке? — Не совсем, — нога оказалась вывернута под каким-то неестественным углом, и от каждой моей попытки выбраться становилось только хуже. — Подожди, дорогой, я только найду свечи! — прошла какая-то пара минут перед тем, как послышался звук чиркающей об коробок спички и маленький яркий огонек загорелся где-то внизу. Надо благодарить Всевышнего за то, что моя мама очень осторожная и всегда была готова к разным экстренным ситуациям. Появившиеся из ниоткуда руки подхватили меня и потащили вверх, освобождая ногу от временных пут. У этой женщины столько силы, что некоторым мужчинам стоило завидовать. Когда твое колено не сжимает дерево, чувствуешь себя куда лучше. И как только моя нога оказалась на свободе, свет, затрещав, включился, позволяя видеть все вокруг. Я и мама сидели рядом на лестнице, пытаясь отдышаться и осмыслить все, только что произошедшее, потому что никто из нас толком ничего и не понял, ведь все случилось так быстро. Свеча, оставленная на ступеньке выше, потухла, а моя нога продолжала тихонько побаливать. Линда предложила забинтовать ее, но я отказался. Еще чего не хватало — по лестнице на костылях прыгать. — Нужно вызвать электрика, чтобы он посмотрел проводку, — в воздух произнесла мама. Сердце уже перестало колотиться с бешеной силой, адреналин, выброшенный в кровь, рассеялся, и я мог вздохнуть спокойно. Мда, джинсы в хлам, кожа содрана — отличное знакомство с новым домом. — И рабочих, — добавила она, посмотрев на сломанную ступеньку. — Я, пожалуй, пойду к себе в комнату. Спасибо, что помогла, — ну, как сказать «пойду»... Я пополз, потому что больше не решался принимать вертикальное положение. Мало ли, вдруг тут были еще такие доски, мечтавшие сожрать меня? Наверное, мне стоило спуститься за упавшей коробкой, но дополнительного путешествия моя психика не выдержала бы. Отныне лестница — самое страшное место здесь. — Не за что. Но это не освобождает тебя от завтрашней разборки вещей! Черт. Возле своей комнаты я смог подняться, стаскивая на ходу джинсы. Правая штанина пришла в негодность, порвавшись и испачкавшись в столетней пыли, скопившейся под лестницей, так что отстирать ее будет невозможно — штаны на выброс. Черт, они же были совсем новыми! Мне уже не нравился этот дом, он отбирал у меня любимые вещи. Кинув джинсы на кровать и оставшись в одних трусах, я вспомнил про дневник Джерарда. Сегодня вечер свободный, а завтра весь день буду работать, так что я решил посвятить себя чтению. Все равно нечего делать. Слишком рано для сна и слишком поздно для прогулки. Подойдя к кровати, я поднял подушку для того, чтобы достать дневник, но... его там не оказалось. Пусто. Я нахмурился, потому что точно помнил, что оставлял его здесь. Пошарил под одеялом, заглянул под кровать, даже подвинул ее. Ни-че-го. Начал расхаживать по комнате, рассматривая каждый угол, прихрамывая на пострадавшую ногу. Эта книженция как сквозь землю провалилась. Пора было уже идти к врачу и рассказывать про свои проблемы с памятью: хожу и распихиваю по полкам вещи, потом не могу их найти. Ну же, Фрэнк, вспоминай, куда ты мог деть дневник? Полвечера я провел наматывая круги по комнате, как загнанный в клетку зверь, перевернув уже все, что можно. Еще чуть-чуть, и начал бы вскрывать пол. Я чувствовал себя наркоманом, которому срочно нужна доза в виде пары строк из этой тетради. Обидно, что дневника нигде не было, и это не укладывалось в моей голове. Я точно не выходил с ним дальше своей комнаты, ведь так? — Спокойной ночи, Фрэнки! — зевая, произнесла мама, когда проходила мимо. Она уже давно прекратила греметь посудой и шла спать. Я пробормотал то же ей в ответ, но это вышло слишком тихо, потому что я все думал о дневнике чертового Уэя. Вынув из заднего кармана брошенных джинсов телефон, взглянул на экран: половина одиннадцатого. Пускай сейчас я лягу спать, потому что слишком устал из-за переезда, но завтра поищу на первом этаже. Может, я просто оставил блокнот на столе, когда ужинал? Прихватив с собой зубную щетку и пасту, я направился в ванную. Благо, в доме их две — по одной на каждый этаж, — и эта комната находилась рядом с гостевой спальней, которая, в свою очередь, слева от моей и чуть дальше по коридору. Ванная так и блестела керамикой. Мне даже показалось, что я ослепну. Все натерто до рези в глазах. Наверное, прошлые хозяева любили чистоту. Раковина с маленьким краником, ванна-душ и белый друг-унитаз — стандартный набор мебели. А вот на половой плитке лежал очередной пушистый бордовый коврик. Мне нравилось смотреть на себя в зеркало, когда чистил зубы; у меня была щетка в виде ракеты, такие обычно покупали маленьким детям, чтобы приучить их к гигиене. Волосы порядочно отросли с момента моего последнего похода в парикмахерскую. Если я соберу их в хвост, буду больше похож на свою маму. Я иногда задумывался о детях... Нет, не о том, чтобы завести их, а просто размышлял. Когда-нибудь они у меня тоже будут, и это так странно, ведь дети похожи на своих родителей; как ваши маленькие клоны! Иметь кого-то, кто чертовски напоминает вас, очень странно. Удивительно, что другие люди не задумывались над этим. С вечерним умыванием покончено. Оставив пасту и щетку на полочке под зеркалом, я решил сходить по нужде. А подняв крышку унитаза, едва не вскрикнул от нахлынувших эмоций. В воде плавал дневник, который я, блять, обыскался! Ни о чем не думая, я мгновенно сунул руку в жерло фаянсового товарища и достал размокшую книжку. Дневник насквозь пропитался водой (к счастью, чистой) и разбух. Твердая обложка хоть как-то избавила его от полного разрушения. Я надеялся, что его получится высушить и спасти. Вот теперь мне стало действительно страшно. Или я сходил с ума и время от времени терял сознание, бродил по дому и выбрасывал предметы в унитаз, или не знаю, что здесь происходило. В эту комнату я, черт возьми, зашел сегодня впервые! Маме это делать незачем... Ответ один: кто-то не хотел, чтобы я читал записи Джерарда.