Наблюдатели

Артур Барма — наблюдатель. Такие люди, как он, не делают историю — они смотрят на ход событий со стороны, с ужасом или с восхищением, удивляясь или возмущаясь, но чаще просто фиксируя факты: в своей памяти, в трактатах, в летописях… или в дневнике. Артур Барма ведет дневник столько, сколько себя помнит. Просто если раньше записи велись урывками и на обрывках (ведь бумага так дорога!), то теперь у него есть красивые тетради в парчовых переплетах, гусиные перья высочайшего качества и черные как ночь чернила, а еще есть много времени, которое можно посвятить записыванию того, что он видел. Однако чтобы видеть по-настоящему интересное, приходится учиться переступать через маленькие условности, навязанные обществом и собственной природой. И он старается: давит в душе сомнения, в который раз спускаясь вниз, в подвалы особняка, и идет вперед, туда, где за приоткрытой дверью — свет, тихие хлюпающие звуки и громкие стоны. Артур Барма знает, что надо быть очень осторожным: когда ты просто сторонний наблюдатель, нельзя спугнуть событие и тем самым исказить ход истории. Наблюдать — это великое искусство, требующее особого таланта: незаметности. И Артуру кажется, что он — это молчание в тишине, тень во тьме, отблеск колыхающегося в такт сильным толчкам пламени стоящей на столе свечи. Он неслышно пересекает полоску света, прячется за дверной косяк, переводит дух и заглядывает в святая святых — тайную комнату Миранды, чтобы увидеть, услышать, — и описать потом все в своем дневнике. Артур Барма видит рассыпанные по полу листы из книги по черной магии и созданию артефактов, распластанную на столе сестру и Джека Безариуса, резко двигающего бедрами между ее бесстыдно раздвинутых ног. Артур Барма старается прочитать, что же написано на этих листах; разобрать символы, заголовки, хотя бы отдельные слова. Но глаза его помимо воли снова и снова смотрят на то, о чем он предпочел бы никогда не знать — как предпочел бы не догадываться, чем он в первую очередь будет заниматься в своем кабинете, когда выйдет отсюда. Он все запишет: до слова, до звука, до взгляда; но только после того, как той самой рукой, что подбирает сейчас с пола слишком далеко отлетевшие листочки, отласкает себя, представляя обнаженного Джека Безариуса, нависшего над Мирандой. Миранда Барма — естествоиспытатель. А еще она любит людей. И это никоим образом не противоречит ее главному хобби — коллекционированию голов. Когда-то в детстве она слышала сказку о королеве, которая хранила в шелковых мешочках засушенные сердца всех своих погибших возлюбленных, и это показалось ей тогда очень романтичным и трогательным: носить с собой частичку того, кого любила. Просто Миранда пошла немного дальше той королевы: что толку в сердце? Все сердца одинаковые, а вот лицо… Глядя на дорогие черты, ты видишь человека, а не тот кусок мяса, в который он превратился. Миранда Барма любит наслаждаться. Она любит брать от жизни все, что только получится, и получается это у нее совсем неплохо. Сейчас она берет Джека Безариуса, а тот, глупый, думает, что — наоборот. Он думает, что наличие члена делает его тем, кто может что-то забрать… Джек Безариус даже не подозревает, как много отдает ей прямо сейчас, пока движется в ней. Она не закрывает глаза, смотрит на его лицо, и наблюдает, как сменяются на нем эмоции. Как наслаждение сменяется мукой, мука — страстью, а страсть — отчаянием, и все это так плавно перетекает одно в другое… Это завораживает. Миранда даже подумывает о том, что было бы неплохо получить в свою коллекцию и его голову: отсечь ее одним взмахом острейшего тесака, дождаться, пока выплеснет на пол алая струя из разрубленной артерии, пока изломанной куклой рухнет обезглавленное тело, и подобрать голову, как драгоценный бриллиант, обрамить стеклом и огранить формалином. А потом вечерами любоваться на это измученное лицо лжеца, обманувшего всех, даже себя самого. Она представляет это и чувствует, как нарастает возбуждение, как оно подходит к тому пику, который предшествует оргазму. Миранда Барма получила даже то, что ей не должно было достаться, никогда. Она держала в руках голову Освальда Баскервиля — как раз перед тем, как погрузила ее в бальзамирующий состав, чтобы сохранить до момента создания артефакта. Джек боится того, что Освальд вернется и тем помешает ему — и одновременно хочет этого так неистово, что самые сильные заклятия вряд ли сумеют противостоять их объединенному желанию. И Миранда уверена: Освальд вернется. Не сейчас, не в этой жизни? Пусть. Есть древняя магия, с которой не справиться никому, хотя кто сказал, что она не попытается? Оргазм подкатывает неумолимо, и когда лицо нависшего над ней мужчины перечеркивают ярко-алые пятна и полосы, она наконец опускает ресницы и сладострастно скалится, судорожно вскидывая бедра навстречу движениям Джека. Джек Безариус не знает, кто он такой. Вся его жизнь давно потеряла всякий смысл, превратившись в кучу осколков: памяти, прошлого, предательства и безнадежной любви. Он почти безумен, и почти знает об этом. Он вечно ходит по краю, вечно балансирует на лезвии бритвы, и ступни его изрезаны в кровь так, что стоять уже нет больше сил. И чтобы не стоять, он бежит, несется вперед, одержимый единственным настоящим желанием. Он не оглядывается назад — он не смеет этого делать, но точно знает, что оставляет за собой кровавые следы. Джек Безариус не знает, зачем он здесь. Зачем раздвигает ноги этой красноволосой ведьмы и входит в ее влажное нутро. Зачем с силой вбивается в нее, заставляя извиваться и вскрикивать то ли от боли, то ли от страсти, кто ее разберет. Он совершенно отрешенно наблюдает за тем, как его член, скользкий от текущей из Миранды смазки, движется туда-сюда, то выходя больше чем наполовину, то снова погружаясь в жаждущее женское естество. Джек Безариус с силой надавливает на бедра женщины, вжимая ее колени в пышную грудь. Он распластывает под собой эту похотливую сучку, отличающуюся от прочих только наличием каких-никаких мозгов; он разодрал бы ее как лягушку — если бы это могло хотя бы на шаг приблизить его к лучшей цели в его бесполезной жизни. Просто. Уничтожить. Этот. Поганый. Мир. Ради... Лейси? «Да! Ради Лейси!» — надрывается та его часть, которой еще нужны какие-то красивые оправдания. «Нет! — издевательски хохочет голос в его голове, и Джек содрогается: тот слишком напоминает ему голос Леви. — Ради себя!» Джек Безариус в последний раз с силой входит в Миранду Барма, выплескивая в нее свое семя, боль и отчаяние. Он точно знает, что Артур Барма наблюдает за ними. Он точно знает, что не потерпит в своей голове голосов. Он сам будет таким голосом. Голосом прошлого. Сам…

* * *

Руфус Барма закрывает дневник своего прадеда и некоторое время смотрит на парчовую обложку, обводя тонкими пальцами рельеф восточного узора на ней. Сегодня заседание в Штабе Пандоры. Сегодня Руфус Барма посадит на свое место абсурдного толстяка в высоком цилиндре и замрет за спиной Шерил Рейнсворт. И каждый скажет, что Руфус Барма — только наблюдатель. И будет совершенно прав, конечно же. Такие люди, как он, не делают историю. Они исподволь изменяют ее сюжет.