Однажды (рабочее)

Не бойся, милая, вгрызайся в снег плотней, ночь бесконечная короче чёрных дней. Я положу тебе на веки жёлтый лист. Я посижу с тобой, пока ты слышишь свист вороньих крыльев и предзимних стылых бурь, чтоб наклониться к холодеющему лбу. Душа послушная в потёмки отлетит. Я смерти жду твоей, я тороплюсь, прости. © Сурганова и Оркестр

Владислав Дракула мерил гостиную широкими шагами. Как он раздражен можно было заметить невооруженным глазом. Катерина сидела по-турецки на диване с чашкой чая в руках и наблюдала за братом. Остальные обитатели замка предпочитали держаться от этой комнаты как можно дальше. — Нет, ладно Анна… Но ты-то как могла? — обрёк своё возмущение в слова наконец вампир. — Ты мне сам обещал, что дашь возможность просто поговорить с ним. Вот я и поговорила. — Но не тогда же, когда ко мне вломились прямо в дом! — Твой, как ты это называешь, дом, на удивление незащищён для места, где великий и ужасный вампир плетёт свои интриги и держит пленницу, — хмыкнула Катерина. — Заходи кто хочет, бери что хочет. — Тут не проходной двор! — рявкнул Владислав, и вампирша примирительно подняла руки, всё ещё удерживая в одной чашку. — Полно тебе, я погорячилась. Но ты же и сам понимаешь, Гэбриел — не кто попало. Да и был он уже здесь на том балу, посмотреть планировку здания успел. Ну почему ты злишься, уверена же, сам ожидал его повторного визита. — Ожидал, разумеется, — Владислав махнул рукой. — Он слишком долго о себе знать не давал, чтобы не думать, что он планирует вернуть себе свою бестолковую принцессу. — Ну, во-первых, не вернуть себе, а освободить, почувствуйте разницу, — перебила сестра. — Не перебивай, когда я говорю! — рявкнул Дракула. — Вы вообще не сговаривались все вместе свести меня в могилу? Сначала Гэбриел с его визитами! Потом эта дура с её талантом влезать куда не надо и там что-нибудь взорвать! Потом ты со своим всепрощением и пониманием! А сегодня вы все втроём! — Дура — это ты про Алиру или про Анну? — уточнила Катерина на всякий случай. — Про Анну, конечно. Хотя и Алира… — вампир тяжело вздохнул и махнул рукой. — А что с Анной? — Сбежала. — Странно, что только сейчас, а не раньше. — Стимул появился. А вот как она ухитрилась смыться так, что её даже никто не заметил — понятия не имею. Видимо, везучая. — Ну должно же ей хоть в чём-то повезти, — философски заметила Катерина. — А что там по поводу стимула? — Возмездия боится. Да и стыдно, скорее всего, — неохотно буркнул Владислав. Вампирша сначала недоуменно подняла брови, затем на её лице появилось понимание, и она расхохоталась. — Ты что, с ней всё-таки…? — Вот помолчи лучше сейчас! — Так вот ты почему так бесишься… Милая скромная девочка, набожная католичка, развела тебя как мальчишку, а ты с радостью повёлся. — Я не повёлся! — возмутился Дракула. — Я просто подумал, что ей что-то нужно, вот она и… Я думал, может, с братом хочет встретиться попросить. Или Алире голову оторвать. Или всему клану цимисхов! Да мало ли, что могло взбрести ей в голову, она и так не в себе после знакомства с жилищем Андрея! — Я в курсе, что женщины от тебя обычно без ума… Но ты серьёзно считаешь, что всё это, особенно последнее, веский повод для того, чтобы предложить себя тому, кого считаешь, так сказать, не слишком хорошим человеком? — поинтересовалась девушка после некоторой паузы. Вампир тяжело вздохнул: — Да не предлагала она… Точнее, предлагала, но не до такой степени. Дальше уже я сам, а она просто не сопротивлялась. — А потом она наговорила тебе гадостей, ты пообещал свернуть ей шею и помчался ловить Гэбриела, а она решила, что хуже, чем есть, уже точно не будет и сбежала, а поскольку в замке был бардак, никто и не заметил, — буднично продолжила Катерина. — Не совсем так, но приблизительно, — неохотно признал вампир. — И? — Что и? — Почему ты сейчас меряешь шагами комнату и бесишься вместо того, чтобы искать виновницу и возвращать её обратно? — Много чести ей, чтобы я за ней бегал лично. Послал Алиру с Вероной покружить над лесом. Если она успела в город, скорее всего пойдёт к Гэбриелу. Никуда она не денется. Трактирщик донесёт. — А донесёт ли? — Ну на тебя же донёс. — И то правда. Владислав опустился рядом с сестрой на диван, на мгновение задумался, после чего на его лице появилось мрачное выражение, не предвещавшее ничего хорошего тому, кто послужил его причиной. — Что ещё? — тихо спросила Катерина. — Она не сама сбежала, — мрачно отозвался Владислав. — Допустим, она могла незаметно выбраться из замка — ей повезло. Но она не просто сбежала, а ещё и коня увела. Дойти незаметно до конюшни у неё бы не получилось, если только она не выходила чёрным ходом, который рядом с ней. Но для того, чтобы дойти до него, ей опять-таки понадобилось пройти через половину поместья, кто-нибудь бы обязательно заметил. Мы редко ездим верхом, поэтому сёдла не хранятся прямо в конюшне, в этом нет смысла. Но я заставил конюшего всё пересмотреть, и он сказал, что одного седла не хватает. Логично, что его прихватила с собой та, которая сбежала недавно на лошади, но вопрос: откуда она могла знать, где хранятся сёдла, если экскурсий по дому ей никто не устраивал? Вампирша тяжело вздохнула: — И каков вердикт, господин сыщик? — Либо Сирена из жалости, либо Алира из мести. — А в чём толк Алире, если Анна сбежит? — удивилась Катерина. — Может, надеялась, что я после этого её убить прикажу. Или сам убью. Или Андрею отдам в качестве шага к перемири… Твою мать, Андрей! — перебил сам себя Владислав. — Думаешь, так быстро объявится? — Не знаю. Возможно, это просто моя извечная паранойя насчёт заговоров за моей спиной. Но искренне надеюсь, что бежать ей помогла всё-таки Сирена. Вампир резко встал и направился к выходу. — Владислав, — окликнула его сестра. — Что ещё? — Я понимаю, куда ты клонишь. И я знаю, что сейчас будет. Я просто хочу тебе напомнить, что есть ещё Верона… — Верона не стала бы… — Я не об этом сейчас говорю. Алира увлечена собой. Ну и тобой в контексте себя. Ты увлечён своими интригами и своей принцессой. Твоя принцесса увлечена Гэбриелом и оружием. Гэбриел увлечён своими обрывками воспоминаний и принцессой. И во всей этой кутерьме до неё никому совершенно нет дела. — Она в состоянии сама о себе позаботиться. — Владислав… Ты ведь действительно высоко её ценишь. Может быть, стоит её просто отпустить, раз наигрался? — Сделай мне одолжение — не лезь не в свои дела. Хотя бы прямо сейчас, когда у меня и без этого дел полно. Дракула вылетел за дверь, громко хлопнув ею на прощание. Катерина осталась одна и с тяжёлым вздохом пригубила остывший чай. Возвращаться на родину всегда было тяжело. Лёгкая и дружелюбная, сохранившая какое-то полудетское представление о мире, но при этом приобретшая опыт четырёх столетий, она вальсировала на границе миров живых и мёртвых, не испытывая от этого никаких трудностей в Англии. Лондон находился под незримой опекой клана Тореадор, покровителей искусства, следующих путём Человечности и выступающих против бессмысленного насилия и человеческих жертв. Здесь, на родине, ей приходилось тяжелее. Стороне человеческой было тяжело смотреть на брата с его невестами и некоторые обычаи румынских вампиров, а зверь внутри чуял близость холящих его сородичей, не находил себе места и отчаянно скрёб лапами, скуля и просясь наружу. Первое движение — неестественно тонкий и длинный палец провёл по губам, а потом невозможно стало открыть рот, будто он вообще исчез. А потом была боль. Ужасная, всеобъемлющая, в количестве, от которого, казалось, можно сойти с ума. «Все вы, жалкие люди, считаете, что боль — это просто ощущение. Но мало кто из вас догадывается, как она многогранна…» Он хорошо знал человеческие возможности, этот гротескно-изящный садист, умело заставляющий балансировать своих жертв на грани сумасшествия, но не давая им возможности потерять сознание, умереть от болевого шока. Тонкие пальцы входили в человеческую плоть неестественным образом сквозь кожу, и это было омерзительно, больно и безумно, чувствовать их внутри себя. Он не шутил тогда, он действительно держал её за позвоночник. «Метаморфозы — власть над телом. Мы скульпторы живой плоти. Впрочем, мне больше нравятся объекты в динамике. Как красиво сейчас искажается твоё лицо…» Если бы была возможность открыть рот, Анна бы орала во всю силу лёгких, и вовсе не потому, что надеялась, что кто-нибудь её услышит. Она не знала, куда и как далеко он её оттащил, всё, на что хватало осознания — она где-то под открытым небом на чём-то лежит, а безумную боль сейчас причиняет чужая рука, которая легко как нож в масло вошла куда-то в солнечное сплетение. «Я выверну все твои органы наизнанку…» Кажется, она извивалась. Не для того, чтобы освободится, скорее, это была агония длинною в вечность, но каждый раз, когда ей казалось, что она не может больше терпеть, он останавливался. Останавливался для того, чтобы открыть ей другую грань. «Нам не нужны ваши ужасные палаческие инструменты, чтобы сделать больно. Наша плоть — наше лучшее оружие… Смотри!» Чужая рука с силой за волосы подняла её, удерживая в полусидячем положении, а другая поднесла к её глазам её собственную руку. А затем пальцы его руки плотно обхватили её указательный палец и плавным тягучим движением полностью стащили с него кожу. Зрелище было настолько ужасным, что Анна даже не смогла удивиться тому, что рук у её мучителя стало на одну больше, чем было. Самое ужасное было в том, что он действительно наслаждался процессом. Ему не нужны были ни её крики, ни мольбы, как не нужны ему были извинения, услуги, близость, ему даже не нужна была её смерть, и впервые в жизни Анна об этом жалела. Она так и не поняла, что же произошло. В какой момент он сам издал странный, не поддающийся описанию полувизг-полухрип и что-то странное, чужеродное расползлось по нему темным пятном, искажая, перемалывая внутренности и выкручивая тело для того, чтобы поглотить полностью за несколько секунд и раствориться. Впрочем, Анна не смогла по достоинству оценить зрелище, истерзанное тело получило передышку. На мгновение ей показалось, что это и есть счастье — не чувствовать боли, но это было недолгим. Боль никуда не делась, она просто стала меньше и явила свою очередную грань. Оказалось, что если чужая рука в твоём горле мешает тебе дышать, причиняя дикую боль, ты просто перестаёшь реагировать на боль поменьше в других частях тела. Сейчас боль ощущалась везде. Ей рассказывали страшные сказки про пытки, которым подвергали ведьм во времена охоты. Ей рассказывали жуткие истории про то, что делал с людьми её враг Дракула. Но в конечном итоге куда более жуткая история произошла с ней самой. И сейчас, после всего этого, её охватил липкий удушающий страх. Страх, что это продолжится. Дышать было трудно. Кровь в сломанном носу мешала, рот по-прежнему не было возможности открыть. «Как же глупо будет умереть от удушья после такого», — подумалось ей. — Ты убила монстра, это его так рассердило? — раздался рядом какой-то полуженский-полудетский голос, старательно выговаривавший слова. Анна мысленно вознесла молитву господу, чтобы обладательница голоса не оказалась ещё одним рассерженным цимисхом, и шмыгнула носом. — А… Ты не можешь говорить… — тонкие пальцы коснулись губ, и Анна наконец-то жадно поймала ртом холодный лесной воздух. Она хотела было ответить, но из горла вышел только странный хрип, а в груди что-то отдалось противным бульканьем. — У тебя повреждены трахея и голосовые связки, — констатировала собеседница, и её тонкие пальцы прошлись от горла по туловищу. — А ещё… Впрочем, едва ли ты даже знаешь названия этих органов. Ты просто умираешь, если не вдаваться в подробности. Анна попыталась рассмотреть обладательницу голоса и с ужасом поняла, что правый глаз практически ничего не видит. Впрочем, какое это имеет теперь значение, если она действительно умирает? Смерть… Совсем недавно она пыталась покончить с собой. В это слабо верилось, потому что сейчас от смерти веяло каким-то диким ужасом, холодом, обреченностью, что невозможно было представить, как можно сделать выбор в её пользу добровольно. — Ты боишься умирать, да? Это не так страшно, как кажется, хотя обычно вовсе не так больно. В каком-то смысле это даже интересный опыт. Анна заподозрила бы издёвку, но слова звучали размеренно и спокойно, без намёка на сарказм. Она сильно дёрнулась, когда чужая рука проскользнула ей под спину. — Не хочешь, чтобы тебя трогали? Хорошо, я подожду… Я просто посижу рядом. Анна смогла рассмотреть изящный силуэт темноволосой девушки, пристроившийся рядом. Чужая рука осторожно погладила её по голове. — Тебе не стоит умирать в одиночестве, — сообщила незнакомка. — Ты сойдёшь с ума. Ты уже достаточно близка к сумасшествию. Если бы Анна могла говорить, она бы попросила просто добить её, лишь бы избавиться от этой боли, от сознания собственной беспомощности, неотвратимости и глупости смерти и всего прочего, что у неё не было сил облечь в слова. Но она не могла. И всё, что оставалось, смотреть в хмурые холодные небеса, с которых внезапно начал медленно падать крупными хлопьями первый в этом году снег. — Не бойся милая, ложись спиной на снег, тебя не хватятся, оттаешь по весне… — тихонько принялись напевать рядом. Анна смотрела, как с неба падают белые хлопья, оседая на ветвях вечнозелёного хвойного леса, ощущала, как снежинки медленно тают на её лице, превращаясь в капли воды и смешиваясь со слезами, и чувствовала, как из неё утекает жизненная сила. Всё было зря. Она ничего не успела. Всё казалось мелким и незначительным, и ей даже всё равно было, что её ждёт по ту сторону — адские муки или райские кущи. А вот небо было огромным и бескрайним, и Анна внезапно испытала какую-то острую и болезненную радость, что умирает не в каком-нибудь жутком месте вроде взорванного поместья Андрея, а под открытым небом. Темнота небытия подкралась мягко и незаметно, обволакивая и убаюкивая. Анна провалилась в неё, выхватив на прощание из чужого голоса обрывок про то, что ночь бесконечная короче чёрных дней, а затем стало тихо и совсем не больно.