Однажды (рабочее)

После знаменательного дня обоюдных откровений Анна всё ещё посматривала на Владислава с опаской, но уже не проявляла такой открытой враждебности, как раньше. Вместо неё был какой-то… осторожный интерес? Это не преминул заметить Гэбриел, бросавший на принцессу такие же опасливые взгляды, как она на Дракулу, но в его глазах помимо этого была ещё горечь чувства, которое должно было остаться безответным. Примерно такая же смиренная горечь была в глазах Вероны, когда она смотрела на своего хозяина, всем своим нутром чувствуя, что её ему осталось быть совсем недолго… Впрочем, нет. Он никогда не принадлежал ни одной из своих невест. Это они принадлежали ему, и перестать быть его собственностью было куда страшнее, чем смерть, потому что они не мыслили себя без него. Катерина была внешне невозмутима, но от этого запутанного клубка чужих взаимоотношений ей было не по себе. Из общего настроения сильно выбивался Гархольд, пребывавший в прекрасном расположении духа, чем изрядно многих раздражал, и дуривший инквизицию. Ни Анна, ни Дракула, ни сам охотник понятия не имели, почему отряд инквизиции прибыл в таком маленьком составе, и цимисх старательно отыгрывал свою роль, пытаясь понять мотивы прибывших, дабы помочь сестре в ночи. И Гархольд, и Анна догадывались, что Владислав не тронет Велкана и сам разберётся с инквизицией, если принцесса попросит его об этом. В то же время и Гархольд, и Владислав понимали, что Анна слишком гордая, чтобы подумать, что она не в состоянии с чем-то справится, не говоря уж о том, чтобы просить. В итоге эта сделка вылилась в какое-то негласное противостояние, когда Владислав старательно выжидал, когда обстоятельства вынудят гордую цыганскую принцессу просить его помощи, а Анна ни в какую не желала признавать, что плана у неё нет. Гархольд же просто получал удовольствие и портил репутацию Гэбриелу Ван Хелсингу. Стоило отметить, что сам охотник попытался было заявить, что он сам всё уладит, но попытка была встречена в штыки: Владислав пообещал посадить его на цепь, чтобы не лез не в свои дела, Гархольд — сломать ему нос, чтобы не портил ему развлечение, Анна же восприняла это как сомнение в собственных силах и тоже отреагировала крайне болезненно. Способность из всего сделать повод развлечься и получить удовольствие вообще было основной способностью Гархольда, проявлявшейся во всех жизненных ситуациях. И вот сейчас он сидел в кофейне Куглера* на площади Вёрёшмарти, вальяжно развалившись в кресле, а на столике перед ним стояли пиала с карамелью, половина торта, ликёр и чай по-китайски. В последний раз в кофейнях Гархольд бывал, когда те были центром общественно-политической жизни, доступ в который имели только мужчины. Там подавался кофе, пили спиртные напитки, играли в карты… В общем, было достаточно буднично и мало чем отличалось от кабаков и всяких мужских клубов. Цимисх зашёл сюда случайно проходя мимо и скорее от скуки. Эволюция формата кофеен из мужских клубов в кондитерские, где можно пить кофе с ликёрами, есть торт и перемигиваться с симпатичными продавщицами привела Гархольда в неописуемый восторг. Этот самый восторг он выражал не только словами, но и делом, существенно увеличивая недельную выручку Куглера и приводя в замешательство посетителей объёмами и скоростью съедаемого. Впрочем, сегодня Гархольду недолго пришлось наслаждаться своим тортом. Неприметного вида человек, зашедший за ним следом и заказавший кофе мягко опустился в соседнее кресло. — Доброе утро, Гэбриел, — его голос прозвучал обманчиво мягко. — Доброе утро… Понятия не имею кто, — отозвался Гархольд с набитым ртом, делая могучее глотательное движение. — Я смотрю, ты отлично проводишь время? — собеседник чуть насмешливо приподнял брови. — Присоединяйся, — цимисх гостеприимно кивнул на недоеденную половину торта. — Спасибо, я воздержусь. За столом воцарилось молчание. — Итак, — гость понял, что его собеседник не собирается первым нарушать паузу, — тебе даже не интересно, кто я и зачем пришёл? — Очень интересно, — отозвался Гархольд с набитым ртом. — Просто, как говорил один мой друг, лучше час помолчать, чем два уговаривать, а результат всё равно один и тот же. — Что ж, учитывая твоё происхождение, тонкого юмора от тебя я и не ждал. Впрочем, похвально, что при твоём занятии у тебя ещё есть друзья. Пауза снова затянулась. Цимисх жевал, а гость усиленно обдумывал, как себя вести. Признаться, он ожидал от знаменитого охотника иной реакции на своё появление. Впрочем, возможно, он просто играет, притворяясь невозмутимым? — Я прибыл в составе свиты инквизитора Исидоры Вейл, — мужчина сделал очередную паузу, пытливо всматриваясь в лицо собеседника, надеясь уловить на нём хоть тень волнения. — Исидора Вейл — это имя инквизитора или имя особы, которая так накосячила, что у неё теперь свой персональный инквизитор? — поинтересовался Гархольд, не прекращая жевать. — Ты ещё более нагл и самоуверен, чем о тебе рассказывают. Уж не знаю, чем ты так приглянулся кардиналу, что он прикрывает твои выходки, но он, знаешь ли, тоже не всесилен. — Предположим… И что? — До нас дошли тревожные слухи, Гэбриел. Мы прибыли, чтобы разобраться, насколько они правдивы. — Разобраться — это хорошо, — отозвался цимисх. — Я вот вчера тоже разобрался. С двумя мудаками, карточным долгом и устройством динамомашины. — Значит, шутить изволим… — Кто шутит? Я шучу? Да я бы никогда… — О, не надо этой показной беззаботности. Уж мне ли не знать, что у тебя на уме. — Итак, что же у меня на уме? — О, Гэбриел, не здесь же. И не со мной. Её святейшество госпожа инквизитор желает принять тебя лично. — Я так понимаю, это предложение, от которого не стоит отказываться? — Рад, что ты хоть что-то понимаешь. — Итак, песочное или бисквитное? А может, слоёное? — Что слоёное? — Тесто. Мы идём в гости к даме, и идём из кондитерской. Мы просто обязаны взять с собой торт. — Думаешь, тебе помогут эти твои ужимки? — Нет, себе я помогу сам. А торт поможет нам всем. У тебя такая рожа кислая, что просто необходимо чем-то сладким закусить. В принципе, не так уж нужен был Гархольду этот торт, просто ему ну очень хотелось побесить собеседника. Поэтому они потратили ещё полчаса на то, чтобы проконсультироваться с хорошенькой продавщицей по поводу всех представленных на витрине тортов, чтобы выбрать достойную коробку, а потом чтобы подобрать коробке красивую ленточку, которую Гархольд лично завязал на бантик морским узлом и пару раз дернул, чтобы показать приглянувшейся работнице пользу от этих самых узлов, которые он пообещал как-нибудь научить её вязать. Его спутник старался оставаться невозмутимым, но резкость его движений намекала на то, что внутри его трясёт от негодования. — Не припоминаю, чтобы ты ранее был дамским угодником, Гэбриел, — хмуро произнес он, когда оба вышли из кофейни. — Или же вся твоя слава убийцы-одиночки не стоит выеденного яйца? — Я всегда одинок, — замогильным голосом отозвался Гархольд, поудобнее перехватывая торт. — Ты можешь идти в толпе и скользить в танце по залу, набитому народом, ты можешь флиртовать с работницами в каждой кофейне и в каждом трактире, что попадаются тебе на твоём кровавом пути, но тебе не изменить того, что ты всегда и всюду один, и никто не может понять твою измученную потрясениями душу! Слуга инквизитора сосредоточенно посмотрел на Гархольда, пытаясь понять, есть ли в этой шутке доля правды, или же тот просто издевается. — Ну и что мне теперь, с продавщицами не заигрывать? — немного невпопад и сбившись с пафосного настроя закончил Гархольд, пытаясь придать своему лицу максимально непроницаемое выражение. Инквизитор Исидора Вейл умела устраиваться в этой жизни. Некоторые её коллеги считали, что госпожа Вейл слишком бесстыдно пользуется тем, что она женщина. У самой же Исидоры было на этот счет мнение, что мир принадлежит мужчинам, и чтобы пробиться в нём женщине необходимо быть в десятки раз предусмотрительнее, умнее и сильнее, так что не воспользоваться некоторыми поблажками, которые даёт принадлежность к женскому полу — просто глупо. Вот и сейчас вместо того, чтобы искать жильё для своих людей, она предпочла воспользоваться гостеприимством местного настоятеля из церкви Святого Матьяша. Бедняга, покоренный умом и изяществом карающей длани Ордена, думал оказать честь самой госпоже Вейл, рассчитывая, что её помощники поселятся где-нибудь на постоялом дворе. Но разговор об этом его предложении повернулся как-то так, что теперь почти весь второй этаж дома настоятеля занимала команда инквизитора. Владелец дома сначала даже не понял, как на это подписался, а потом не решился возражать. За ним водились кое-какие грешки в заполнении приходских книг о пожертвованиях, к тому же он втайне рассчитывал на протекцию святого Рима и мечтал о повышении, посему очень нуждался в хорошем отношении инквизитора. Про себя он, конечно, думал, что не женская это работа, и куда катится мир, если девки уже в инквизиции заправляют. Тем не менее дом был предоставлен в почти полное распоряжение госпожи Вейл, и внезапное появление ещё одного гостя никого не смутило. Спутник Гархольда проводил его на второй этаж, постучал в массивную дубовую дверь и сообщил, что Гэбриел Ван Хелсинг прибыл. Вампир, на время выпавший из роли, чуть не завертел головой в поисках этого самого Ван Хелсинга, но вовремя опомнился, отодвинул слугу и зашёл внутрь, захлопывая дверь прямо перед носом у своего спутника. Спустя мгновение эта дверь снова распахнулась, являя присутствующим перекошенную физиономию провожатого, выражение которой предрекало конфликт. — Лючиано, оставь нас, — тихий и мягкий женский голос, в котором, впрочем, угадывались стальные нотки, положил конец так и не начавшейся ссоре. Дверь безропотно закрылась. — Здравствуй, Гэбриел Ван Хелсинг. — неспешно сказала обладательница голоса. — Так вот ты какой. — Здравствуйте, инквизитор Исидора Вейл. Так вот вы какая, — в тон ей ответил Гархольд, с любопытством разглядывая карающую длань Святого Ордена. Бывают на свете такие женщины, которым с равным успехом может быть и тридцать, и пятьдесят. Возраст благосклонен к ним, оставляя едва заметные следы, которые только раскрывают их многогранность, как раскрывает вкус напитка многолетняя выдержка. Глубокие морщины не тронули это лицо с узкими, но ярко очерченными губами, идеально прямым носом и бровями вразлёт, хотя под ярко-синими глазами уже залегла еле заметная сеточка морщинок, а на лбу была чуть заметна складка, указывающая на то, что обладательница этого лица часто хмурит брови. Бархатное платье винного цвета имело расклешенные рукава и как влитое облегало тонкий стан сверху, вниз однако спадая тяжёлыми волнами, скрадывающими ноги, которые, несомненно, были не хуже всего того, что было предоставлено взору. Гархольд с интересом отметил, что ни распятия, ни чего-то ещё, что бы намекало на статус этой женщины, на ней нет. — Насмотрелся? — холодно поинтересовалась Исидора Вейл. — Если да, можем переходить к делу. — А если нет? — кокетливо спросил цимисх. — Советую не подавать виду, — бесстрастно отозвалась инквизитор. — Что в коробке? — спросила она, выдержав некоторую паузу. — Торт, — бодро отрапортовал Гархольд. — С кремом и цукатами. — Поставь на стол. А у меня для тебя есть вот это, — так же бесстрастно продолжила госпожа Вейл и протянула листок бумаги, сложенный вдвое. Гархольд неспешно развернул листок, некоторое время пялился в него, впрочем, не то чтобы внимательно читая, а затем легкомысленно пожал плечами и развёл руками. — Ты сомневаешься в том, что это и правда письмо принца Велкана? — Исидора Вейл его жест истолковала по-своему. — Твои сомнения небезосновательны. Это и правда не его письмо. Это всего лишь копия, которую сделали с оригинала. Так сказать, на случай, если тебе вдруг заблагорассудится попытаться уничтожить его. — Радостно это слышать. Если бы такой кошмарный почерк был у него, адресату письма можно было бы только посочувствовать, — отозвался Гархольд. — Это всё, что ты можешь сказать по этому поводу? — А что я должен сказать? Что это всё ложь и провокация? — Например. — Ну вот скажу. И что, вы мне поверите? Или наоборот, не поверите, если я этого не скажу? — Что ж, во всяком случае, ты не опускаешься до бессмысленных оправданий, — констатировала инквизитор. Гархольд пожал плечами. — Итак, Гэбриел, даже подозрение в нелояльности Ордену карается очень и очень жёстко. Ты догадываешься, почему мы говорим с тобой в обстановке моего кабинета, а не застенок инквизиции? — Ну во-первых кабинет не такой уж и ваш, — заметил Гархольд. — Даже если бы у вас вдруг имелась недвижимость в Будапеште, вряд ли бы вы в своем кабинете держали сигары. А что по поводу обстановки встречи… Ну тут два варианта. Либо я вам очень нравлюсь, либо вам от меня что-то нужно. — Наглец, — спокойно констатировала инквизитор. — В нашем деле без этого никуда, — пожал плечами Гархольд, мысленно воображая себя настоящим одиноким волком, матёрым охотником на нечисть, чьё сердце бьётся ровно, даже когда его обступает стая оборотней. — Отбросим все эти пустые разговоры и игры, Гэбриел. Они ни к чему не ведут. У меня есть письмо принца Велкана, которое может положить конец твоей карьере и даже твоей жизни, — Исидора многозначительно замолкла. — И тут мы плавно переходим к тому, что такого есть у меня, что вам так нужно, что мы беседуем в обстановке этого пусть и не вашего, но кабинета… И вряд ли речь пойдёт о торте. — Определённо, не о нём. — А о чём тогда? — О Граале, Гэбриел. О Граале. Гархольду пришлось приложить усилие, чтобы не выказать своего изумления. — О каком Граале? — Брось, Гэбриел. Ты всё прекрасно знаешь. Ты ведь не просто так торчишь здесь в Будапеште, когда должен быть в Васерии и защищать последних Валериусов от вампиров. Кстати, что там с принцессой Анной? Впрочем, сейчас это уже не важно. В Будапеште ходят слухи о масонах, приехавших чтобы разыскать принца Велкана и отдать ему священную реликвию. — Вы в это верите? — обалдело поинтересовался Гархольд, пытаясь осознать, к каким потрясающим результатам привела его эпатажная выходка, совершённая со скуки и по наитию. — То, что у Велкана Валериуса родственники в Эфиопии — бред, конечно. Но русская ложа масонов — действительно серьёзная организация. У них может быть доступ ко многим знаниям и артефактам. Возможно, это некая провокация, сути которой мы не понимаем. Тем не менее, наши наблюдения показывают, что в Карпаты стягивается необычайно большое количество детей ночи, и это не может быть простым совпадением. Так же судя по некоторым слухам, в городе водится изверг. Итак, Гэбриел Ван Хелсинг, вы прибыли сюда задолго до нас… Это я должна спрашивать вас: вы в это верите? Гархольд ничего не ответил, судорожно пытаясь вспомнить, где они с Анной успели натворить чего-то такого, что инквизитор в курсе, что в городе изверги. Потом с облегчением вспомнил, что это не они, это Андрей. А затем припомнил, что официальная версия гласит, что Андрея убил Гэбриел. Впрочем, Исидора Вейл не ждала от собеседника ответа, поэтому похвастаться своим подвигом, а точнее, подвигом Гэбрила, а если уж совсем точно, подвигом Мэй Лин Аои, приписанным Гэбриелу, Гархольд не успел. — Гэбриел, у меня на руках есть доказательства твоей… нелояльности. Я допускаю, что всё то, о чём сообщает нам принц Велкан, было сделано тобой из лучших побуждений в попытках спасти принцессу Анну, с которой ты, похоже, сильно сблизился. Но это не меняет самой сути поступков. Признаться, я с удовольствием бы избавилась от тебя. — Так что мешает? — При всей моей неприязни, ты служишь нашему общему делу. У меня были некоторые… неприятности от твоей деятельности. Я предлагаю тебе возместить мне ущерб, а письмо принца Велкана не пойдёт никуда наверх раньше, чем я полностью разберусь в ситуации. — И как именно я буду возмещать вам ущерб? — Ты расскажешь всё, что знаешь о Граале, масонах и Валериусах, приложишь все усилия, чтобы разобраться в обстановке, будешь моими глазами и ушами, будешь помогать моей команде всем, чем сможешь. И твой друг тоже. — Интересное дело получается: я у вас мальчиком на побегушках за какой-то неведомый нанесённый ущерб, а вы мне за это только досконально разобраться в ситуации. Неравноценно как-то получается, — Гархольд чуть ли не обиделся. — Ты хочешь поторговаться с инквизицией за свою шкуру, Гэбриел? Где же твоё хвалёное бесстрашие? — идеально очерченные брови насмешливо приподнялись. — Ну вот не надо бесстрашие с отсутствием мозгов путать. Вы мне предлагаете на вас пахать за какие-то призрачные перспективы. И вообще, вы же тоже не просто так приехали таким небольшим отрядом? Не хочется, наверное, Граалем с остальными делиться? Лицо инквизитора осталось непроницаемым, хотя тут Гархольд угодил прямо в точку. Гордыня не была чужда и самой госпоже инквизитору. Впрочем, её можно было понять. Жизнь часто и несправедливо щёлкала её по носу, и возвращение Римской католической церкви Святого Грааля стало бы её триумфом. — И за какие же перспективы, Гэбриел, ты согласен, по твоему выражению, пахать? — поинтересовалась женщина. У Гархольда аж дух захватило: перед ним стоял настоящий инквизитор и спрашивал, чего бы он хотел. Перспективы открывались самые волнующие. Проблема была в том, что нужно было представить себе, чего бы мог попросить настоящий Гэбриел Ван Хелсинг, причем такого, за что её святейшество не попросит вздёрнуть зарвавшегося охотника на ближайшей сосне. — Я… Я… Я хочу стать миссионером, — наконец выдал Гархольд. — Что? — инквизитор умело спрятала свою растерянность, притворившись, будто не расслышала. — Миссионером. В Латинскую Америку, — уже более уверенно продолжил тот. — Хочу повидать мир, причинить ему добро, нанести истинную веру… Погода здесь отвратительная: то снег, то дождь. Старые раны ноют, голову ломит, кошмары снятся. А там тепло… — Что ты там будешь делать? — аккуратно поинтересовалась Исидора Вейл. — Открою собственную церковь имени себя самого, буду проповедовать туземцам слово божие. А поскольку добро должно быть с кулаками, в церкви ещё открою школу боевых искусств: буду учить людей стрелять из арбалета в чучело вампира и тому подобное… А в свободное время — охотиться на зомби, пить ром и курить сигары! Стоило отдать Исидоре Вейл должное — ни один мускул не дрогнул на её лице. — Гордыня и праздность… Ну надо же… Впрочем, этот вопрос обсуждаем, — нейтральным тоном ответила госпожа инквизитор. — Так давайте же обсуждать! — радостно воскликнул Гархольд. — Сначала мы обсудим то, что интересует меня, — мягко, но твердо заткнула его Исидора Вейл. И Гархольд понял, что будет трудно. * История кондитерской Куглера началась в 1858 году благодаря Хенрику Куглеру, который учился кондитерскому искусству по всей Европе, в том числе в Париже. Вернувшись в Будапешт, он открыл на площади Йожефа Надора собственную кондитерскую, в которой, в отличие от других, подавали чай по-китайски и по-русски. В 1870 году кондитерская Куглера переехала поближе к центру на площадь Вёрёшмарти. Особой популярностью пользовались подаваемые здесь карамель и торты, которые впервые предлагались навынос упакованными на картонных подносах.