Однажды (рабочее)

Мои чувства и мысли нырнули в туман, Разум мой удалился от дел; Как признанья мои превратились в обман, Ты не слышал — а я не смотрел. (с) Канцлер Ги, Due Angeli

После столь неловкого разговора с Анной Гэбриел Ван Хелсинг не испытывал никакого желания оставаться в обществе своего друга. Другой вопрос, что уже даже Карл имел свою спальню в этом поместье, а охотник всё ночевал по диванам в гостиных, поскольку не желал испрашивать разрешения оставаться, а Влад задачу облегчать не собирался. Иногда Гэбриелу казалось, что вампир вообще специально велел прислуге натыкаться на него несколько раз за ночь в разных местах, при этом будя. Терпение Ван Хелсинга лопнуло, и теперь он спал на полу в комнате, которую отвели Карлу. Монаху так было спокойнее, а сон Гэбриела не тревожили. Кошмары отступили некоторое время назад, но теперь во сне охотника ждало другое испытание. Каждую ночь он будто бы видел что-то из своей прошлой жизни, будто бы что-то узнавал. Но с рассветом призрачное видение ускользало, а он мучительно пытался выстроить его обратно из лёгких неуловимых образов, и раз за разом терпел поражение и впадал в отчаяние. Нет ничего более мучительного, чем чувствовать что-то на периферии сознания и не мочь это осознать. Он не знал, чем эта ночь отличалась от предыдущих, но пробуждение после неё не было омрачено попытками поймать ускользающую мысль, В его памяти всё ещё оставалось несколько белых пятен, но проснулся Гэбриел точно зная, кто он, и без всякого удивления по этому поводу, будто бы и не забывал на секунду. Гэбриел Ван Хелсинг был одним из воевод Влада Цепеша и его советником по совместительству. Знакомы они были очень давно: в одном из первых своих походов ещё совсем юный и потому особенно безбашенный господарь Валахии, прорубая себе через турок путь к одному из командующих турецкой армией, не заметил, что ушёл далеко вперед от своего войска и в пылу боя вломился в ставку неприятеля в гордом одиночестве. Осознал Влад это слишком поздно, поэтому сделал вид, что так и было задумано, и громогласно вызвал визиря на поединок один на один как мужчина мужчину. Визирь решил, что ежели лично убьёт господаря Валахии, это будет уроком всем остальным. В своём превосходстве над противником визирь не сомневался. А зря… Влад изначально не ставил цели побеждать, его целью было продержаться в живых, пока не подоспеют его соратники. Услышав топот сапогов подмоги за своей спиной, господарь Валахии прикончил визиря одним ударом. За мгновение до того, как валашские воины вломились в ставку вслед за своим господарём, кто-то из турок, осознав кончину визиря, метнул копьё. Влад попытался увернуться, но полностью не успел — древко насквозь прошило плечо левой руки, и мужчина осел на землю. В этот момент в ставку вломились валашцы, началось побоище и господаря Валахии могли бы если и не добить, то попросту затоптать в пылу сражения, но до этого беями был пойман некто Гэбриел Ван Хелсинг, сын некоего купца, и приведен к визирю для допроса. Внезапно вломившийся в ставку Цепеш так ошарашил турок, что про Гэбриела и думать забыли. Тот же, когда началась заварушка, быстро повалился на пол и закатился под стол, несмотря на связанные руки. Когда стремительно бледнеющий господарь Валахии рухнул на пол, заливая его своей кровью, Гэбриел был буквально в двух метрах от него. Их взгляды пересеклись на мгновение, ореховый с золотистой искоркой и серый как сталь. А затем пленный Ван Хелсинг совершил стремительный рывок и затащил в свое нехитрое укрытие теряющего сознание господаря Валахии. Если бы Гэбриела попросили описать его чувства в тот момент, он бы сказал, что это были надежда и восхищение: он не сомневался, что его бы убили, и вломившийся в ставку Цепеш был его внезапным спасением. Господарь Валахии считал, что Гэбриела и стол ему послало провидение, так вовремя Ван Хелсинг утащил Влада с места побоища. Они вернулись в Тырговиште вместе и с тех пор практически не расставались. Господарь Валахии назвал Гэбриела своим побратимом и пожаловал ему звание воеводы, а затем и советника. Ван Хелсинг полагал, что в какой-то степени Влад тяготился одиночеством. Валерий не особо жаловал своего старшего сына, Мирча погиб в скором времени после возвращения старшего брата из Турции, Раду… Вспоминая о младшем брате своего господаря Гэбриел брезгливо морщился. Слишком манерный, много значения придающий внешности и церемониям, откровенно трусливый… Неудивительно, что Влад его не жаловал. Господарь Валахии был рад встретить родственную душу, особенно в лице своего спасителя. Они сходились в главном и дополняли друг друга там, где разнились. Гэбриелу удалось удержать Влада от многих опрометчивых поступков, Влад же, наоборот, не раз побуждал своего воеводу к сражению там, где тот был готов принять поражение без боя. Илина не понравилась Гэбриелу сразу, как он её увидел, хотя он и не мог сказать, чем именно. Девица была дивной красоты: длинные волосы цвета пшеницы, темные брови вразлет, яркие зелёные глаза на идеальной формы лице, молочно-белая кожа без единого изъяна… Она была чудо как хороша. При всём при этом было в ней что-то… вызывающее. Девица ехала на лошади Влада, сидя позади него и обнимая его за талию, изображая напускную робость, а сама при этом стреляла глазами по сторонам, и во взгляде её то и дело проскакивали озорные искорки. Гэбриел понял, что Влад попал. Валерий-старший такое явно не одобрит, а демонстративность, с которой его сын притащил в замок свой трофей, показывала, что господарь Валахии на мнение папеньки в очередной раз наплевал с высокой башни. Всё, естественно, утрясётся, Владу его новое увлечение надоест, Валерий побурчит да забудет, но сколько крови они оба в процессе попьют советнику… Гэбриел тяжело вздохнул. Чёрт его дёрнул согласиться на эту должность. Господарь Валахии меж тем лихо соскочил с коня, а затем снял с него свою спутницу. Та огласила окрестности звонким смехом, очутившись в его объятиях. «Бывало и хуже, — утешил себя Гэбриел. — Пусть лучше крутит интрижки с порчеными девками из султанского гарема, чем режет глотки всем без разбору, как после смерти своей жены». Смерть Елизаветы на её мужа произвела неизгладимое впечатление. Придворный поэт патетично провозглашал, что сердце правителя наконец дрогнуло. Гэбриел бы сказал, что дрогнули стены замка и вся страна: ярость бешеного Цепеша не знала границ и извергалась на любого, кто смел доставить ему неудовольствие или на кого падал хоть тень подозрения в заговоре. — Гэбриел, друг мой, рад видеть тебя, — Влад, в последнее время одним выражением лица наводивший ужас не только на турков, но и на своих самых верных подданных, выглядел помолодевшим и… беззаботным? Господарь и его спутница шли к нему, и Гэбриел не нашёл ничего лучшего, чем пойти им навстречу. — Гэбриел Ван Хелсинг, мой названый брат и советник, Илина Стэниле, — представил их Влад друг другу, и Гэбриел заметил, как буквально на мгновение надула губки девушка, недовольная тем, что господарь может представить её лишь по имени. «Девочка с амбициями. Будет трудно», — подумал Гэбриел. Впрочем, тогда он и представить не мог себе, насколько. Он, как и многие другие, после смерти первой жены Влада, полагал, что тот сперва побесится, затем утешится, а потом уже и женится во второй раз. И судя по количеству девок, которых поменял господарь Валахии за последние несколько месяцев, сейчас Цепеш уже утешался. Илина Стэниле, впрочем, задержалась на небывалый срок — она уже два месяца гостила в замке Влада в Тырговиште, не стесненная в гостеприимстве хозяина, когда им с Гэбриелом выпало остаться наедине в гостиной. — Я не нравлюсь вам? — её мелодичный голосок вырвал его из раздумий. Илина стояла рядом, оперевшись на рояль, и рассматривала советника своими изумрудными глазами. — Как вы могли подумать, — тотчас ответил Гэбриел, досадуя на её проницательность. — А я, знаете ли, имею привычку думать над тем, что вижу, — отозвалась она, пристально глядя ему в глаза. — То, что мы видим, не всегда есть правда. — Правда в том, что я не нравлюсь вам с первой минуты, когда появилась в этом замке. Хотя со мной такое бывает крайне редко, мужчины обычно меня любят… Или же ненавидят, когда хотят заполучить, но не могут. Гэбриел на секунду опешил от того, что она может считать, будто он хочет её заполучить. И с ужасом подумал о том, что будет, если Влад вдруг посчитает так же. Илина насладилась его выражением лица, а затем продолжила: — Впрочем, вы не ненавидите. Просто вы всех женщин чураетесь. Вы не любите нас за что-то, господин советник? Неужели одна из нас когда-то нанесла вам такую сердечную рану, что вы до сих пор злы на всех её сестёр? — Мне достаточно знать, что любите вы, — резко отозвался мужчина. — Правда? — идеальные тёмные брови взлетели вверх. — И что же я, по-вашему, люблю? — Вы любите балы и платья, любите, когда на вас смотрят и вами восхищаются. Влад потакает вам в этом. Вы же потеряли всякий стыд. Вся прислуга судачит о том, что вы не просто бываете по ночам в спальне господаря, а ещё и имеете наглость распоряжаться приносить вам туда завтрак по утрам. — А вы святоша… — протянула Илина. — И что же мне по-вашему стоит сделать? Замаливать свои грехи? А в чём они, собственно, состоят? В том, что я вечный переходящий приз для победителя? Победил паша — его буду, победил господарь — значит его теперь? Кто знает, сколько мне отмерено? Что станет с моей жизнью через год? Через два? Вы ждёте, когда я надоем вашему другу, а вы подумали, что после этого будет со мной? Меня спихнут в монастырь? Оставят при дворе и выдадут замуж за какого-нибудь воеводу? Озаботится ли кто-нибудь моей судьбой вообще? — Если бы вы вели себя достойно… — начал было Гэбриел. Она не дала ему договорить, залившись смехом: — Это ничего бы мне не гарантировало, уж я-то знаю. Поэтому я беру от жизни то, что она мне предлагает, и не угнетаю себя беспочвенными рассуждениями о том, что подумают обо мне окружающие. А если вас так беспокоит мнение этих окружающих, побеспокойтесь лучше за Влада. Он и сам-то человек иногда довольно жестокий, но то, что ему приписывают… Кто-то явно распускает слухи с целью посеять хаос и учинить бунт. А Влад только смеется и этих слухов не опровергает. Дескать, пусть боятся. Она упорхнула из комнаты дивной райской птицей в пёстрых шелках. На неё одну работало не покладая рук четыре швеи, воплощавшие в жизнь её фантазии, в которых строгость линий европейского платья причудливо переплеталась с восточной яркостью и легкостью тканей. Платья были объектом зависти всех придворных дам, швей подкупить не удавалось, и сейчас дамы пытались подкупить прачку, чтобы повнимательнее рассмотреть крой дивных нарядов. Самые острые на язык сплетничали, что в те платья зашиты какие-то магические снадобья, поэтому господарь так без ума от своей новой фаворитки. Гэбриэл почувствовал себя дураком. Что-то в ней было… Что-то такое, что он отчасти начинал понимать Влада. Бескомпромиссность, жажда жизни, умение отдаваться моменту — это было у них с Цепешем общим. Так прошёл ещё месяц. Валерий-старший дошёл до ручки, обвиняя сына во всевозможных пороках и браня его девку. В глаза не решался, но любой, кто переговаривал с ним с глазу на глаз, обязательно слышал о них что-нибудь нелицеприятное. Иногда Гэбриелу казалось, что Валерий просто за что-то невзлюбил своего старшего сына, и что бы тот ни сделал, всегда будет недостаточно хорош. Они с Владом сидели у костра после охоты на вепря, когда Гэбриел решил, что пришло время для разговора. — Ты хочешь мне что-то сказать, — констатировал господарь Валахии. И как у него всегда получалось угадывать? — Я знаю тебя давно. Будто мысли читает. — Я хотел поговорить с тобой о твоём будущем, — тихо сказал Гэбриел. — Полно тебе, друг. Мы оба понимаем, какое у меня будущее. Либо я одержу победу, либо… Моя голова поедет ко двору султана отдельно от тела. — Не говори так… — Кстати, раз уж зашёл разговор, если до этого дойдёт, постарайся проследить, чтобы моё тело сожгли, и оно не досталось туркам. Очень уж не хочется, чтобы мой хладный труп протащили по улочкам Истанбула всем на радость, а потом выставили в каком-нибудь неприглядном виде в качестве демонстрации, что бывает с врагами султана Османской империи. — Влад, ты ведь знаешь, что сожжение тела противоречит принципам христианства. Но я сейчас говорю не об этом. Я говорю о будущем твоего рода. — Что о нём говорить? — Один твой брат погиб. Про другого я лучше помолчу. Кто будет наследовать тебе? Елизавета умерла, детей в браке у тебя больше быть не может. — Я начинаю понимать, к чему ты клонишь. — Именно. Тебе нужен наследник, тебе нужно жениться. — Тут я согласен с тобой. Гэбриел замер в изумлении. Влад согласен жениться? Это что-то новенькое. Что ж, тогда всё значительно проще. — Ну так хватит проводить ночи напролёт с бывшей наложницей паши. Объяви бал, пригласи всех, присмотри себе спутницу жизни… — Я уже сделал выбор. — Когда только успел? И кто счастливица? — Илина. — Что? — Гэбриелу будто под дых дали. Несколько раз он просто открыл и закрыл рот, вовремя одёргивая себя, чтобы не сказать чего-то, из-за чего они с другом могут сильно поссориться. — Илина, — невозмутимо повторил господарь Валахии так, как будто он не сказал ничего особенного, а советник просто его не расслышал. — Ты ведь не думаешь, что я провожу с ней столько времени, потому что больше не с кем. — Но она же… — Ван Хелсинг запнулся, прикидывая, как бы так подобрать слова, чтобы и Влада не обидеть, и в то же время объяснить ему, что девица из гарема паши женой ему быть не может. — Я знаю, едва ли ты ей симпатизируешь, — спокойно сказал господарь. — Ты строг, ты выверен и требователен. Ты вместе со мной прошёл то, что никак не позволяет быть беспечным теперь, и наложило свой отпечаток на всю нашу оставшуюся жизнь. Она другая: с ней легко и просто, она заражает своим жизнелюбием. Иногда я чувствую себя… Будто бы я уже умер, а моя душа отошла в мир иной, здесь осталось только тело, выполняющее функции: пойди, уйди, сделай, победи, завоюй, уничтожь или умри. С тех пор, как она появилась в моей жизни, я вновь начал чувствовать себя живым. Если ради того, чтобы так и осталось, надо будет по очереди плюнуть в лицо всем нашим многоуважаемым боярам, я не против. Их дочери стадами пасутся в моем замке и ведут себя более чем вызывающе в попытках обратить на себя моё внимание. — И что не так с ними? Они просто пытаются обратить твое внимание на себя таким образом, каким это сделала когда-то твоя… нынешняя фаворитка. Тоже девица очень вольного поведения. — Всё так. Но если уж жениться на шлюхе, то хотя бы на той, что не строит из себя добродетель, а не на той, которая при моем появлении в пятый раз случайно падает с лестницы так, чтобы я её поймал, а юбка платья задралась до колен. Вот скажи мне, друг, они правда рассчитывают меня на это словить? Я что, по их мнению, в своём возрасте женских коленей не видел? — Бояре потеряли всякий стыд, я согласен. Стоит намекнуть им, чтобы призвали своих дочерей к порядку, но Илина… Ты подумай, эта девушка была… — Наложницей в гареме султана, что позволяет не переживать о её образовании. Не поверишь, их там неплохо учат. Чтению, письму, музыке, каллиграфии… — И не только этому, — мрачно сказал Гэбриел, вспоминая, чем ещё славятся девушки из гарема. — Брось, ты же знаешь, я считаю целомудрие весьма сомнительной добродетелью. Я предпочитаю получать удовольствие, а не объяснять, как мне его доставить. — Ну так оставь её своей фавориткой, а сам… — Женись на ком-то, кого трахнешь пару раз исключительно в целях продолжения рода? Ты это хотел сказать? Повисло молчание. — Друг мой, если я что-то и ненавижу в этой жизни, так это лицемерие. Взять в жёны девушку, у чьего папаши войско побольше, изображать с ней семейную жизнь, растить потом детей, которые чувствуют всё намного раньше, чем могут осознать… Нет уж, уволь. Я женюсь на Илине. Почему я не сделал этого сразу? Я безразличен к вопросам целомудрия, но растить детей турецкого паши не намерен. Я выждал пару месяцев, дабы удостоверится, что моя будущая жена точно не принесёт мне ребёнка непонятно от кого. — Но… — Гэбриел отчаянно пытался придумать хоть один аргумент, который заставит Влада образумится. — Она же не любит тебя. Неужели ты не понимаешь. Она любит то, что появилось в её жизни благодаря тебе: платья, украшения, балы… Свобода. — Любовь рождается в браке, говорят мусульмане, и я с ними согласен. А пока что достаточно и того, что она любит моё отношение к ней. Будем искренни, мы стоим друг друга. Я тоже больше люблю не столько её, сколько того человека, которым становлюсь рядом с ней, — Влад решительно встал и Гэбриел понял, что разговор окончен. Возражения не приняты, господарь Валахии женится на бывшей наложнице паши, народ перемоет семье господаря все косточки, бояре взбесятся, а Валерий-старший будет орать так, что в замке вылетят оконные стёкла. У него оставался один единственный шанс. Зайти с другой стороны. — Влад собирается сделать мне предложение? — зеленоглазая девушка вскочила с кресла и закружилась по комнате, счастливо хохоча. — Да, и вы не должны его принимать, — твёрдо сказал Гэбриел. Она ответила взглядом прямым и насмешливым. — Влад для вас столько сделал. Неужели вы не чувствуете хотя бы благодарности? Он заслуживает счастья, а не… , — Гэбриел запнулся. — Шлюху паши в качестве жены? Вы это хотели сказать? — спросила Илина. — А как же я? Я не заслужила счастья? Никто не спрашивал меня о том, чего я хочу. До одиннадцати меня учили Библии и Катехизису, благочестию и целомудрию. А с одиннадцати я попала в гарем, где учили исламу, турецкому языку и как ублажать мужчин, чтобы они проявили к тебе благосклонность и сделали твою жизнь чуточку легче. Отдельная комната — привилегия, которую можно получить распихав по пути два десятка своих соседок по общей, каждая из которых готова нанести тебе удар в спину. Я благодарна Владу. Я выйду за него и уж постараюсь сделать его счастливым. Потому что он делает счастливой меня. И к его постели мне не нужно являться строго по приказу и ползти через комнату на коленях, целуя ковёр. Гэбриел Ван Хелсинг и сам не знал, когда это началось. Возможно, он с самого начала был к ней неравнодушен, ведь самую сильную неприязнь иногда вызывает то, чего втайне желаешь? Она интриговала его. Он считал её очередной глупой куклой, раздвигающей ноги перед мужчинами, облеченными властью, но в то время, когда остальные дамы как могли старались скрыть свою глупость за мишурой красивых слов и псевдоумных рассуждений, Илина, наоборот, прятала острый ум и недюжинное чувство юмора под кажущейся поверхностностью и недалёкостью. Когда он однажды спросил её об этом, она расхохоталась и ответила, что от дур не ждут подвоха и им всё проще сходит с рук. Гэбриел припомнил, как Влад каждый раз после того, как уничтожал отряд захватчиков, прилежно писал турецкому султану о том, что был вынужден поставить на место зарвавшихся его подданных, которые посмели нарушить его волю и напасть на верных слуг владыки, и понял, что в этой конкретной паре муж и жена и правда одна сатана. И он восхищался, завидовал и мечтал. Что в нём в один прекрасный момент нашла Илина, Гэбриел мог только догадываться. Несколько столетий спустя русский классик напишет «Чем меньше женщину мы любим, тем легче нравимся мы ей». Возможно, в этом и было дело. Илина пожелала именно того человека, который всячески выказывал ей неодобрение, и обрушила на Гэбриела всю мощь своих женских чар. Влад не замечал ничего по одной простой причине: его новая жена и так использовала свои прелести напропалую, очаровывая всех кого ни попадя. Стоит отметить, как бы ни злословили о ней дамы и ни были возмущены святоши, поведение это имело свои дивиденды: несколько крайне выгодных сделок провёл господарь Валахии, воспользовавшись состоянием благодушия и отупления, в которые привело его партнеров лестное им внимание его супруги, которая к тому же прогнала служанку, объявив, что за столь высокими гостями ухаживать будет лично, и до конца вечера смотрела, чтобы у них в бокалах было до краёв. Влад на следующий день с хохотом рассказывал, что дело было не только в количестве вина, но и в том, что в него подлили самогона, а характерный запах отбили палочкой корицы. Часть гостей, прибывающих ко двору жуткого господаря Валахии уезжала, настроенными куда более лояльно по отношению к нему, потому что эта дивная очаровательная женщина, его супруга, едва ли могла бы выйти замуж за чудовище, о котором все рассказывают, а ежели по его приказу сидят на площади на кольях десять человек, значит, были виновны. Гэбриел смотрел на Илину и понимал, что… Он ревнует? Так вот оно какое, это чувство. Но насколько же глупо ревновать жену лучшего друга к его гостям. Он украдкой посматривал на Влада каждый раз, когда Илина заливалась громким смехом, накручивая на палец локон, в ответ на очередную банальность, сказанную ей кем-либо из мужчин, пытаясь приметить признаки того, что и он тоже. Но Влад был слишком уверен в себе для того, чтобы ревновать свою супругу. Каждое очарованное Илиной сердце он воспринимал как комплимент себе: многие хотели бы её, а она с ним. С ней господарь Валахии стал как-то умиротворённее, спокойнее. А вот Валерий покой совсем потерял. Однажды собираясь войти в комнату с плохо закрытой дверью, Гэбриел стал свидетелем безобразной сцены. — Сам шлюхин сын, и женился тоже на шлюхе, — бросил сыну Валерий. Влад же не опустился до ответных оскорблений, просто коротко и сильно ударил папеньку в лицо так, что тот пошатнулся и рухнул на пол. Гэбриел так и замер, остановив руку в считанных сантиметрах от двери, которую уж было собирался отворить. Голос Влада был холоден, спокоен, но звонок от ярости. — Как бы там ни было, это я прожил столько лет при дворе турецкого султана, я вышиб турок из Валахии, я раскрыл заговор Молдовского княжества, и внутреннюю торговлю поднял тоже я. А ты можешь злословить обо мне и моей супруге сколько пожелаешь, но пожалеешь за каждое сказанное слово, которое донесут до меня. О том, что Влад не является законным наследником валашского престола, Гэбриелу рассказал Валерий, возможно, тем самым и нанеся окончательный удар по их в последнее время всё более хрупкой дружбе. То, что в начале казалось Гэбриелу решительностью и смелостью, всё больше напоминало жестокость. Посаженная на колья армия, перебитые бояре, выжженные посевы и отравленные колодцы крестьян, всё это беспокоило его и раньше, но он как мог оправдывал Влада. С тех пор, как появилась Илина, оправдывать становилось всё сложнее, и Гэбриел с ужасом сознавал, что стал пристрастен к лучшему другу из-за женщины. Господарь Валахии же как будто издевался или испытывал Гэбриела на прочность: то сына видного боярина на кол посадит — тому, видите ли, не понравилось, что его разжаловали в армии до низшего чина за постоянные нарушения дисциплины, и он пришёл качать права, то притворяющихся нищими в одном доме соберет и сожжёт. Гэбриел уже не понимал, с чем он правда не согласен, а к чему просто придирается из-за своей ревности. А ещё был страх. Потому что неделю назад он и Илина стали любовниками. И какими бы уничижительными словами он не называл себя после этого, он знал, что это повторится ещё и ещё. Такого у него ещё в жизни не было. Женщины симпатизировали Гэбриелу, но он не так часто подпускал их к себе, будучи постоянно занятым. А уж того, что делала Илина, все его предыдущие любовницы едва ли вообразить себе могли. Он так и не понял, откуда узнал об их связи Валерий, но вопрос был поставлен ребром: либо Гэбриел с Валерием, либо Валерий против Гэбриела. Аргументы были железные: Влад не был кровным сыном Валерия, был жесток, неуравновешен, снова собирался вести свою армию в бой с войсками султана, хотя его и убеждали согласиться выплачивать дань и сохранить пусть худой, но мир. У армии Влада не было шансов, это объясняли ему все, а он ходил какой-то чудной, улыбался и отвечал, что для османов у него припасён сюрприз. И никому не рассказывал, какой. Даже Гэбриелу. Советник и воевода пробовал было задавать вопросы, но вместо ответа получил только заверения, что всё будет хорошо. Убить Влада представлялось меньшим из зол: с турками будет восстановлен мир, с Молдовским княжеством тоже, армия останется цела, а Илина… Илина останется с Гэбриелом. Это было его условие Валерию. Что бы ни случилось, Илина пострадать не должна. Гэбриел был поразительно наивен в своих намерениях. Если бы он хоть словом обмолвился Илине о своих планах, ничего бы не случилось. Может, она и не любила своего жуткого мужа той трепетной любовью, которую сам Гэбриел испытывал к ней, но они были хорошей парой, и Илина уж точно бы дала Ван Хелсингу такую отповедь, что он бы все глупости из головы выбросил. Но он не сказал ни слова, не желая впутывать её… После смерти Влада Гэбриел, рассчитывавший получить облегчение и любимую женщину, получил женскую истерику, несколько пощёчин и страстные и горячие изъяснения в ненависти. Однако Илине некуда было идти, и она осталась с ним, как с человеком, который мог защитить от ненавидевшего её Валерия. Сказать, что это принесло ему облегчение, язык не поворачивался. Гэбриел проигрывал Владу во всём и постоянно об этом слушал. Он не умел развлекаться, не располагал средствами для жизни, к которой привыкла его любовница, танцевать не умел, да и вообще был скучен и только и делал, что читал нотации. Илина, столько раз говорившая Гэбриелу комплименты относительно его честности, принципиальности, благочестия и сочувствия простому народу, как оказалось, ценила эти качества в любовнике, но вот в спутнике жизни они её раздражали. Он был притягателен, пока был непонятен и пока его принципы не дрогнули под её чарами. Теперь же ночами она плакала, вспоминая, как Влад кружил её на руках, мрачно шутил и упражнялся с ней в злословии после званых ужинов… И она уже практически ненавидела отнявших всё это Гэбриела и Валерия. Она мечтала уничтожить обоих и умереть самой. Воскресший Влад объявился несколькими месяцами позже, жестоко расправившись со своими недоброжелателями. Илина не знала, насколько он ненавидит её за адюльтер, и что собирается с ней сделать, но она знала, каков её муж в гневе. Даже если он и не пришёл убить её, возврата к прошлому всё равно не было бы — она его предала. Обнаружила она и ещё кое-что. Отсутствие месячной крови. Илина никогда не любила и не хотела детей. Беременность пугала её — слишком долго её тело не принадлежало ей, чтобы она теперь желала девять месяцев делить его с кем-либо. Дети уже родившиеся её просто раздражали. Она была согласна родить нескольких Владу, потому что тому нужны были наследники — они говорили об этом. Но меньше всего на свете она хотела рожать детей Гэбриелу Ван Хелсингу, который даже платья нормального ей купить не мог, а в ответ на её упреки говорил что-то про скромность и про то, что простой народ голодает. Какое ей в конце концов дело до этого народа? А ещё Илина впервые в жизни испытывала чувство настолько жгучей всепоглощающей вины. Она изменила человеку, который сделал её жизнь прекрасной. Из-за её самолюбия, требовавшего, чтобы человек к ней равнодушный пал перед её обаянием, убили её мужа. И ей совершенно не хотелось смотреть ему в глаза и объясняться. И уж тем более не хотелось, чтобы он застал её беременной от своего убийцы. Илина Дракула, в девичестве Стэниле, шагнула в пропасть. Последними словами, которые она сказала Гэбриелу лично, были слова о том, что она его ненавидит. Последние слова, которые она сказала в своей жизни, были «Я вам не вещь».