— Ты просто обручился с обреченным
— Давай попробуем быть вместе. Прошло уже несколько дней после того, как Рёта переехал к Аомине. С одной стороны можно было подумать, что их отношения были похожи на отношения обычных друзей, проживающих вместе. Но с другой же.. Кисэ никак не замечал (или не хотел замечать) все взгляды Аомине, которыми он провожал его. Аомине любил, Аомине хотел спасти его, но уже было слишком поздно. Рёта давно уже достиг точки невозврата. Никакие больницы, никакое лечение уже не помогут ему, ведь изначально лекарство было одно, но оно лишь стало причиной болезни. В этой квартире разбивалось сразу два сердца следствием одной причины. Аомине несколько раз наблюдал за ломками Кисэ, до крови закусывая губу от понимая, насколько он бесполезен в этой ситуации. Он только усугублял ситуацию свой помощью в употреблении, хотя сам потом каждый раз винил себя в этом. Он должен был помогать, а не усугублять. Но Кисэ просил каждый раз, смотря на него глазами, которые лучше бы были полны слезами, а не этой проклятущей тоской и болью. Пересиливая себя, он вставлял ему в вену иглу, спуская до конца шприц. Легкое потряхивание тела у него в руках, а потом только тишина и пустота. Аомине разрушался. Медленнее, чем наркотик, который после каждой дозы расходится по организму Кисэ, но упорно и с завидной регулярностью. Дайки втайне ото всех ненавидел себя за то, что стал таким жалким, но на людях вел себя так же, как и в былые времена. Был отрешенным, чуть грубоватым и в общем полностью несносным. Но однажды, когда он последний раз расставался с Момои, она кинула ему на прощание «прекрасный актер» и, казалось, растворилась в том легком осеннем вечере. А Аомине просто стоял еще несколько минут, впитывая все и злясь на самого себя. Каждый раз он обещал себе прекратить все это безобразие, но образ Рёты вставал прямо перед ним, как живой труп, и он забывал обо всем. Их квартира была пропитана безответной любовью. Кисэ же чувствовал себя ничуть не легче Аомине. С каждым разом он чувствовал, как становится все слабее, и пусть не физически, но морально он уже доживал последние недели. Умом понимая, что ему осталось совсем немного, он продолжал истязать себя самым искушенным способом. Знал, что шанса назад вернуться уже никогда не будет, но все же снова и снова вкалывал дрянь себе в вены, или позволял Аомине делать это. Рёта совсем перестал посещать занятия и звонить родителям, заставляя этим их волноваться. Возможно, где-то в промежутках между началом тряски и поступлением в кровь наркотика, на окраине сознания появлялся Куроко, такой далекий и полностью недосягаемый. Они не виделись уже около двух месяцев, совсем не созванивались и не списывались. Однажды к Кисэ в голову пришла мысль, что его любовь к Тецуе была выдумана только чрезмерной привязанностью и слегка перешедшим за грань дружественным чувствам, но именно после этой черты начинался совсем другой мир, за границами простой дружбы. Там начиналась влюбленность.***
Однажды Аомине захотел вытащить Рёту на улицу, потому что тот уже был похож на живой труп, коим и являлся. Впалые щеки, черные дыры под глазами и совсем исчезнувший блеск в глазах нисколько не делали его привлекательным, но природное обаяние никак не могло испариться, даже в таком состоянии он казался очень привлекательным, даже красивым. Город, который раньше играл множествами красок, оглушал множеством звуков, стал серым и окруженным уже привычной для взгляда мутной пеленой. Кисэ осматривал все вокруг: за углом виднелся привычный 24-часа магазин, в котором на первом курсе он покупал закуски после тренировок, вдалеке виднелась аллея, по которой он любил гулять по выходным. Ничего не изменилось, кроме них самих. Мир продолжал дышать свободно, даже не подозревая, что где-то на этой планете есть один несчастный парень, умирающий то ли от наркотиков, то ли от разрастающейся черной дыры около сердца. И «пере»-друг того самого парня, умирающий только от одного брошенного взгляда на Кисэ. Небо было безоблачным, солнечные лучи игрались в блондинистых волосах Рёты, путаясь и застревая там, пока ветер не помогал им освободиться. Аомине наблюдал за тем, как Кисэ постепенно оживает на свежем воздухе. Не в его характере было помогать кому-то, себе бы помочь, но блондин был исключением из правил. В прочем, как и всегда. Единственное исключение в ленивой жизни Аомине Дайки. — Аомине-чи, - отрывисто позвал Кисэ, поворачиваясь лицом к парню. А Аомине отметил, что на солнце Рёте особенно хорошо, почти не видно было его синяков под глазами (синяки на руках и сердце скрывали слои одежды и кожи), в глазах разгорался маленький огонек. Конечно, солнце любит своего ребенка, каким бы он не был. — Аомине-чи, мы так давно не играли в баскетбол. Баскетбольный мяч – второе солнце, сиявшее не менее ярче настоящего в их руках. Поддельное солнце любило своих детей не менее сильнее настоящего. Вот только дети забыли о нем, ушли в мир холодной луны. Но луна – лишь отраженный свет, в ней нет ничего настоящего. Она – подделка. Она – ложный путь. И все, кто пошел по ее дороге, вводя в вены звездную пыль, исчезнут в бесконечном космосе. Нет, они не станут Маленькими принцами, обретя свою Розу, они станут изгоями среди холодных планет. Изгоями с черной дырой в груди.***
— Вот уж не думал тебя встретить. Здесь. В солнечных лучах зелень казалась изумрудными камнями, а его волосы все ярче переливали в огненно-красный. Кагами Тайга выглядел обычным парнем в такой непривычной для него среде обитания. Без приглушенного света, стакана виски в руке и окружения кожаной мебели он не так сильно привлекал к себе внимания, но его чудовищная аура ощущалась так же сильно. Он без зазрения совести оглядел осунувшееся лицо Кисэ, выдавив из себя ухмылку. Аомине, казалось, прожигал в нем дыру. В голове вертелись тысячи вопросов, но он никак не мог озвучить их. Парень был даже смутно не знаком ему, зато тот знал Кисэ, кажется, неплохо. Кисэ не отвечал, а молчание перестало быть комфортным сразу же с появлением этого парня. Тот тоже не собирался как-то дополнять свою прошлую реплику, выжидающе смотря. Несколько секунд тянулись бесконечностью, Тайга был готов уже повернуться и уйти: нет ему дела до всяких парней, который покупают у него дурь. — Гуляем с Аомине-чи, Кагами-чи. Кисэ, в общем, не растерял своего легкого характера, только чаще стал поддаваться меланхолии, да принимать разную дрянь. Аомине же изменился, как меняются люди, когда жизнь заставляет их отступить от обычного поведения, подбрасывая бомбочки на жизненный путь. Кагами было все равно на них. У него была работа, которую он прекрасно исполнял. У него не было причин, зато было желание. В этом мире самой актуальной поговоркой была и будет, что сильный съедает слабого. Кто-да дает, другой же получает. Отрицать это, значит отрицать то, что сажа черная. Кагами был сильнейшим, Кагами съедал слабых, Кагами брал от жизни все без боязни умереть через секунду. Аомине смотрел на Кагами враждебно, подсознательно пытаясь защитить Кисэ, но Кагами на него даже не обращал внимания. Эта бессмысленная сцена могла продолжаться быть бессмысленной. Листва не шумела предостерегающе от ветра, внутренний голос не бил тревогу и не приказывал бежать. Мир не раскололся на две части, планета не пошла в обратную сторону, когда Кисэ заметил голубую макушку. Землетрясение не повергло их, когда Кагами тепло поприветствовал юношу. Даже сердце не пропустило удар, когда.. — Кисэ-кун, Аомине-кун, - Куроко слегка поклонился в приветственном жесте, после переводя взгляд на Кагами. — Я ждал тебя в другом месте. Кисэ улыбнулся в ответ. Громкие приветствия давно вышли из его жизни. Глупцы – те, кто верит, что во всем есть скрытый смысл. В этой же бессмысленной сцене его не могло быть. Они обменялись парой фраз, прежде чем разошлись: Аомине и Кисэ пошли обратно домой, а Кагами и Куроко в неизвестность.***
Рёта чувствовал облегчение. Как будто спало оцепенение, держащее его своими тисками все это время. По пути обратно домой они зашли в 24-часа магазин и купили какой-то ерунды на семьсот йен. Ерунда валялась на кухонном столе. Рёта чувствовал облегчение. Вечером началась ломка.