My body is a cage

Беззвучно скользит белая стрелка по черному циферблату, проходя мимо светлых линий минут, и изредка шумно проезжает внизу, под окнами, машина, расплескивая отражающееся в лужице воды беззвездное, затянутое тучами небо Бруклина. Широкая ладонь лежит на странице, которую залил желтым свет настольной лампы, уже несколько кругов секундной стрелки, которая без устали бежит и бежит по радиусу. Как ярко раскрашенная карусельная лошадка, печально глядящая смазанным черным зрачком. Экран загорается, и ярко-синий кобальт глаз превращается в прозрачную аквамариновую голубизну. Неловко дергаются уголки губ в приветственной улыбке, когда с экрана небрежно-обаятельно салютует стопкой листов, сжатых в ладони, Тони Старк: - Боже, храни Америку, - усмехается мужчина и мрачнеет, глядя на растерянное и спокойное лицо Стивена, который коротко кивает в ответ. Он привык к подколкам Энтони, только все равно слегка дергается на брошенную ехидную фразу: - Как всегда красавчик, кэп. Роджерс дотрагивается пальцами до ссадины на щеке и проводит до разбитого уголка губ, на котором болезненно запеклась выступившая кровь. Он смотрит серьезно на Старка, который устало трет переносицу, пытаясь сосредоточиться, и молча ждет. Сам не зная, чего. - Это… - Я сам виноват, - излишне резко отвечает Стив, желая быстрее покончить с этой темой. Тони смотрит неодобрительно, но безмолвно принимает это – если Роджерсу нравится себя калечить, то воля его. Он даже не спрашивает, были ли удары со стороны Капитана. Знает, что не было. - Тогда к делу. Старк начинает зачитывать результаты медицинских экспертиз, ловко жонглируя терминами, смысл которых Стив едва улавливает, но искренне пытается понять. Но они смешиваются в одну неразличимую массу, и широкая ладонь нервно проводит по вихрам, силясь хотя бы как-то пригладить встрепанную шевелюру. - Тони, мне нужна суть, - устало произносит Роджерс, когда Старк заканчивает читать. Он трет воспаленные глаза, и Стивен чувствует ощутимый укол совести, вошедший под кожу и впустивший болезненный раствор. - Солдат опасен, кэп, - наконец выдает Энтони, откидываясь на стул и забрасывая ноги на холодную столешницу, высвеченную голографическими схемами, столь любимыми их владельцем. – Он нестабилен, что вызывает неконтролируемые приступы ярости и панические атаки. Это все логично: парня хрен знает, на чем держали пятьдесят лет… - Семьдесят, -сухо поправляет его Стив, ощущая, как внутри натягивает тонкая леска, которая протяжно звенит, грозя лопнуть с оглушительным треском. - Джеймс Барнс опасен, - порывисто повторяет Старк и разводит руками, - особенно для тебя. Роджерс молчит, глядя прямо на Энтони: кажется, он понимает, что ощутил тот, когда осколки шрапнели пронзили его грудь. Только Стивену они изрешетили сердце, превратив крепкие ребра в мелкую крошку, раздавленную рифленой подошвой армейского ботинка. И судорожно оборачивается, когда взгляд темно-карих глаз скользит в сторону, за спину Капитана. Баки стоит, не отводя пристального взора льдистых глаз, оперевшись металлическим плечом на дверной косяк, а Стиву кажется, что его душу вывернули холодными руками наизнанку, оставив глубокие рваные царапины. Поэтому когда пальцы наконец нашли кнопку выключения компьютера, и монитор потух, хриплый голос Джеймса до боли отдается внутри – будто при каждом звуке огромная лягушка мощно ударяет перепончатой лапой по внутренностям: - Он прав. - Он не прав, - с нажимом отвечает Стив, глядя на Барнса измученным взглядом: берлинская лазурь плещется волнами глухого отчаяния, вздымающегося валами штормящего моря. Но Баки качает головой. И Роджерсу кажется, что в нем что-то ломается на более мелкие фрагменты с каждым поворотом головы Джеймса. Поэтому когда Барнс разворачивается, на металлическом запястье сжимаются пальцы, от хватки которых любой обыкновенный человек взвыл от боли. Но Баки всего лишь поднимает глаза, похожие на пустошь, занесенную мелким колючим снегом, впивающимся в кожу, и смотрит пошедшими по поверхности льда трещинами. И Стив не находит ничего иного, кроме как сказать ломающимся от волнения голоса: - Баки, я… Джеймс сбрасывает кисть Роджерса и бросает мучительный взгляд, полный тоски, прежде чем ответить: - Я знаю, Стив. И когда ночью Стивен забирается к Баки под одеяло, закапываясь лицом в каштановые пряди, терпко пахнущие несмываемой пылью и порохом, и крепко обнимает, Джеймс дышит неровно и тяжело, а грудная клетка ходит ходуном, то прижимаясь, то отдаляясь от Роджерса. Когда теплые губы касаются искалеченной души, переплетаются холодные металлические пальцы с живыми и осторожными, заставляя Стива замереть на миг от поздно пришедшего осознания: именно так разбивается сердце. Без жестоких слов, криков и даже без хрустального звона.