И воды сомкнутся

«Скайларк» была геликрафтом, а это значило почти полное отсутствие несущих поверхностей, способных приостановить падение. И когда многотонная конструкция обрушилась в бушующий океан с высоты нескольких сот футов, Тони не спасло даже то, что он держался за скользкий металл весь путь книзу так крепко, насколько позволяло его обычное человеческое тело. Сил обычного человеческого тела оказалось недостаточно, как и следовало ожидать. Удар об воду выбил воздух из груди и едва не вырвал пальцы из суставов, и на мгновение Тони показалось, что они вот-вот треснут, переломленные краем проёма. Он распластался на металлическом полу и краем глаза успел увидеть, как волны хлестнули прочь от геликрафта, расходясь кругами и закрывая собой всё, кроме подсвеченного призрачно-голубым лоскута неба. Потом они вернулись. Пенящийся поток солёной воды хлынул внутрь, накрывая с головой. Тони оторвало от края, за который он цеплялся, и понесло, а дальше… Дальше всё смешалось. Верх? Бок? Низ? Направления потеряли смысл. Всё стало холодной, шипящей, насыщенной совершенно бесполезным кислородом водой, и где-то в ней скрывались предметы обстановки, способные размозжить человеку череп, если удариться о них с достаточной силой. Тони зажмурился и сгруппировался, ожидая столкновения в любой момент, и того, что за ним последует: хруст костей, который он почувствует, но не услышит, и приходящую за ним боль. Собственный беззвучный крик, с которым лёгкие покинет последний воздух и после которого всё станет окончательно плохо. Это случилось почти сразу после недооформившейся мысли: Тони перевернуло и швырнуло на что-то твёрдое, углом впечатавшееся ему в рёбра. Готовность к боли помогла лишь тем, что ему удалось сцепить зубы и не закричать, тем самым одержав первую и единственную победу над стихией, почти бесполезную. Теперь боль была внутри него точно так же, как вода снаружи — занимая собой всё, заявляя на него свои права, превращая его в демонстрацию силы. А затем поток воды схлынул, и Тони остался лежать ничком — мокрой кучей костей, мышц, связок и нервов, сотрясаемый кашлем и временно лишённый последних остатков гордости и человеческого достоинства. Насыщенный озоном воздух пробивался в саднящее горло рваными толчками; каждый вдох отзывался болью в грудной клетке и отдавал в позвоночник. Но лучше так, чем онемение, и мысль об этом заставила Тони собраться и сделать над собой усилие, чтобы встать. Тело не слушалось; руки подломились под его весом, когда Тони попытался на них опереться. Спустя несколько вдохов и выдохов, давшихся по-прежнему с трудом, но уже не ощущавшихся так, будто он подавился углекислым газом и пытается вытошнить его из ноющих лёгких, ему удалось открыть залитые водой глаза. Их пекло от соли, а радужные капли на ресницах смешивали темноту и свет аварийной лампы в расфокусированную цветную муть. Муть посмотрела на него вертикальным зрачком, и Тони заморгал, чтобы прогнать видение. Это помогло не сразу. Пока он боролся со стихией, у него не было времени думать о том, что он успел увидеть — или вернее, кого. Значение имел только настоящий момент — настоящий в прямом и переносном смыслах; только то, чтобы прожить его и дожить до следующего, и до следующего за ним, и при этом делать что-то, чтобы один из последующих моментов стал лучше предыдущего. Но сейчас угроза стала чуть менее непосредственной, и воспоминания возвращались. К большому сожалению Тони, потому что он вполне мог обойтись и без них. Не вспоминать, как холодеет внутри, когда через узкую щель зрачка на тебя глядит иное. Как замирает сердце, когда осознаёшь, что глядящее на тебя иное — разумно. Как на задворках сознания начинает происходить что-то, что распускается, как самые чёрные в мире цветы — и это глупость, потому что у цветов не бывает чёрного пигмента, только тёмно-фиолетовый или тёмно-красный, но в этом-то и суть; что раскрывается, как щупальца анемонов, распространяется чернилами, растворяющей мысли кислотой; цепочки причинно-следственных связей распадаются, звенья смысла отцепляются от звеньев смысла, фрагментация, энтропия, уход в белый шум, как случилось с Джарвисом, как случится и с… Тони тряхнул головой, сбрасывая оцепенение, и усилием воли взял себя в руки. Не время впадать в экзистенциальный кризис, и не место. Об увиденном он подумает потом, если это «потом» настанет. Сейчас следовало сосредоточиться на ситуации и её положительных сторонах. Или, по крайней мере, на сторонах, которые можно было использовать, чтобы её покинуть, причём всем вместе — на меньшее он был не согласен. К сожалению, положительная сторона была, кажется, только одна: водонепроницаемый и с прекрасной теплоизоляцией поддоспешник, который Тони в несвойственном для себя порыве благоразумия надел перед полётом. Не принимай он меры предосторожности хоть иногда, за свою карьеру спасителя мира успел бы десятки раз свариться в броне или заледенеть; и будь на нём сейчас обычная одежда, холодными судорогами уже наверняка свело бы все мышцы тела, что сделало бы его совершенно недееспособным. А так Тони ещё мог двигаться. Мог бороться. И, разумеется, первым делом он собирался проверить приборную панель. Если он мог быть полезен Стиву и Баки, то скорее всего за ней. Но даже сидя на полу — очевидно, превратившемся с падением «Скайларк» в палубу — он уже видел, что особых надежд питать не стоит. Основной дисплей превратился в тусклый серый прямоугольник, и ту же самую участь разделили с ним остальные. Аварийные лампы были единственным источником света, что ещё не вышел из строя, и теперь матово отражались в их безжизненных поверхностях. Наверняка похожая картина ожидала Тони и на приборной панели: потухшие светодиоды и колеблющиеся у нуля стрелки приборов, тёмное стекло второстепенных дисплеев и ряды кнопок, нажатие на которые ничего не даёт. Но надо было убедиться в этом собственными глазами. И собственными руками, если понадобится. Он ухватился за край панели и попытался встать на ноги. Безрезультатно: «Скайларк» подкинуло на очередной волне, после чего геликрафт ухнул вниз, и вместе с ним плюхнулся обратно на пол Тони. Сломанное ребро немедленно напомнило о себе, и на несколько секунд он полностью перестал дышать. В глазах потемнело — а может быть, начали гаснуть аварийные лампы. Проём люка отсюда казался особенно далёким — намного дальше, чем он был, когда Тони добирался до него в первый раз. Всё равно как смотреть из погребальной камеры наружу сквозь коридор-дромос: их специально строили так, чтобы создавалась иллюзия, что выход расположен дальше, чем на самом деле. По замыслу древних архитекторов, это несло глубокий символический смысл и должно было значить, что хотя путь в подземное царство близок и прост, выбраться оттуда невозможно. Не самая утешительная мысль при данных обстоятельствах, так что Тони не собирался продолжать её думать. Он собирался продолжать попытки встать. Впрочем, им по-прежнему не было суждено увенчаться успехом. «Скайларк» снова тряхнуло, и внутрь ворвалась ещё одна волна; готовясь к тому, что его опять накроет, Тони вжался в пространство под приборной панелью. Выплыть из-под неё будет сложнее, но он всё равно сомневался в своей способности перебороть несущийся на огромной скорости поток воды; а так, по крайней мере, меньше шанс, что его вынесет и вторично обо что-нибудь ударит. Во второй раз ему могло повезти гораздо меньше. В теле у взрослого человека около двухсот шести костей, и большинство из них можно сломать, причём с куда более печальными последствиями, чем ребро. Не говоря уж о повреждениях внутренних органов и крупных сосудов. Но оказалось, опасаться стоило совсем не этого. Волна схлынула, на несколько футов до него не добравшись. И то, что она оставила за собой, было куда хуже, чем самая холодная, самая бурная вода. В пространстве между открытым люком и приборной частью рубки зависла дыра, и за ней ничего не было. Она сама была — ничто; чуть более ничто по центру и чуть менее ничто по краям. Не чернота. Полное отсутствие чего бы то ни было. Когда-то давно, в глубоком детстве, Тони узнал, что для незрячих мир не чёрный, а никакой, потому что чёрный — тоже цвет, а незрячие не видят цвета, а значит, не видят и черноты. Они не видят ничего, ничего вообще, и он долго думал над тем, каково это. Пытался представить, как это — когда ничто не чернота, а ничто? Даже само слово «ничто» теряло смысл и превращалось в пустую фонетическую оболочку, если думать об этом слишком долго. Тогда у Тони не получилось понять, понять на самом деле, а не смоделировать в голове возможные параметры стоящего за словесным обозначением явления. Но теперь он увидел своими глазами. Хотя, скорее, наоборот. Не увидел. А потом ничто смылось водой, и на его месте прямо из воздуха начали расти ступени — уменьшенная копия тех, что десятками извергал из себя океан за бортом. Они висели к Тони боком, ничем не поддерживаемые, и камень добавлялся к камню, пока лестница едва не уткнулась в потолок; почти достигнув его, она завернулась петлёй, обернулась вокруг себя дважды, трижды… четырежды, и замкнулась в кольцо. Светящаяся пена, сочащаяся из-под ступеней, стекала по ним вперёд, вверх и влево. Края области обзора Тони стали мерцать, и на сей раз, кажется, это не было обманом зрения из-за переутомления. Вполне возможно, начала мерцать сама реальность, что в данной ситуации могло означать только одно. «Скайларк» упала в океан над Р`льехом, и теперь Р`льех пробрался на борт «Скайларк». — Я не знал, что всё будет настолько серьёзно, — произнёс справа от Тони незнакомый мужской голос. Слова заглушались рёвом бушующего океана и грохотом вырастающего, рушащегося и перестраивающегося Р`льеха, но были различимы всё равно. — Или, вернее сказать, было настолько серьёзно. Тони резко повернулся на новый звук. В полутьме рубки, залитый оранжево-красными отсветами аварийной лампы, стоял странный человек. Первым, что делало его странным, было само его появление на борту геликрафта, затерянного посреди Тихого океана в той его точке, что стала местом визита в наш мир существа, ещё совсем недавно считавшегося вымышленным. Вторым — одежда, необычная даже по меркам знакомого с богами Асгарда Тони, и висящий на шее металлический глаз с радужкой из светящегося зелёного кристалла. Третьим — золотые и зелёные искры, гаснущие за его спиной, где были до этого только стена и один из вспомогательных дисплеев. Человек сощурил глаза на реальность перед собой, что продолжала претерпевать изменения и то раскладывалась очередными ступенями, то складывалась обратно на манер оригами, — а затем перевёл взгляд на Тони и едва заметно улыбнулся. — Будем знакомы — дэус экс махина. Но пока можешь называть меня доктором Стрэнджем. У Тони было к нему много вопросов. Очень много критически важных, насущных и животрепещущих вопросов. Но вместо них всех получилось только спросить: — Что значит — «пока»? Человек, назвавшийся доктором Стрэнджем, улыбнулся чуть шире. Что в его случае означало, что уголки губ приподнялись ещё примерно на десятую часть дюйма. Фигурно выбритая растительность на лице и наполняющая геликрафт красноватая полутьма ещё больше затрудняли чтение мимики, но Тони мог бы поклясться, что прибывший получает от ситуации удовольствие. Причём немалое. Это нисколько не повышало градус доверия к нему. — Пока мы не перешли на имена, естественно. И прежде чем Тони успел ответить, доктор Стрэндж сделал несколько шагов по направлению к завернувшейся четверной лентой Мёбиуса лестнице. «Скайларк» продолжало подбрасывать на волнах, но ему это будто бы никак не мешало. Средневекового вида плащ за его спиной — красный или казавшийся красным в свете аварийных ламп — развевался совершенно не в такт качке; и дело было явно не только в том, что в сложившейся ситуации половина законов объективной реальности наглухо отказывалась работать. Тони померещилось, что плащ балансирует движения хозяина, не позволяя тому потерять равновесие и упасть. Подозрения переросли в уверенность, когда во время очередного толчка плащ неподвижно застыл в воздухе и удержал Стрэнджа на ногах — вместо того, чтобы всплеснуться вверх, как положено пяти квадратным ярдам закреплённой лишь сверху ткани. Кто он вообще такой, этот «дэус экс махина»? И что ему нужно? Часть ответа на второй вопрос Тони получил почти сразу, когда Стрэндж, протянув к лестнице затянутые в перчатки руки, сложным пассом начертил круг, сияющий янтарным светом — и сделал это без всякой видимой поверхности или опоры. Круг не был однородным и даже, строго говоря, не был кругом — скорее окружностью, заполненной десятками чуть меньших геометрических фигур и сотнями символов; если среди символов и были знакомые, Тони всё равно не успел бы их разглядеть и узнать. Прежде чем он осмыслил увиденное, Стрэндж резким движением свёл ладони вместе, схлопывая голограмму — вернее то, что выглядело голограммой, но почти наверняка ею не являлось. И вместе с ней схлопнулась и исчезла лестница. Словно решивший окончательно самопоглотиться Уроборос, она всосалась сама в себя, оставив только несколько клочьев голубоватой пены на полу. — Ммм-хм, — высказался по этому поводу Тони и мысленно выдал себе приз за самое выдающееся достижение в области красноречия. Со знаком минус, разумеется. По счастью, освистывать его за ораторский промах всё равно было некому. Его неопределённое хмыканье ожидаемо потонуло в шуме, и Стрэндж на него не среагировал ровным счётом никак. Вместо этого он продолжал творить то, что Тони очень не хотел бы называть магией, но уже знал, что придётся. Даже если оно ею почти наверняка не являлось, то уж точно — так выглядело. Хотя Стрэндж стоял теперь к Тони на три четверти спиной, тот увидел, как на кончиках его мелко дрожащих — от холода? напряжения? от… страха? — пальцев появляется ещё одна голо… магограмма. Меньше предыдущей раза в два, всего дюймов шесть-семь в диаметре, и более тусклая; цветом и свечением она напоминала кристалл в оправе в виде глаза, на который Тони уже успел обратить внимание. Хотя вторая магограмма выглядела куда скромнее первой, впечатление она производила почему-то куда более значительное. И не из приятных, к тому же — Тони почувствовал, как вдоль позвоночника пробежало ощущение, которое можно было бы назвать тошнотой, если бы спинной мозг был способен её испытывать. Боль в боку усилилась, заходя на бедро и шею, перехватывая и без того не слишком ровное дыхание. Тони показалось, что сейчас на его глазах происходит что-то очень и очень неправильное, ещё более неправильное, чем вторжение в наш мир древнего бога, разрушающего основополагающий порядок вещей. Он не знал, откуда взялось это чувство — в конце концов, он не имел ни малейшего представления о том, что стоящий перед ним человек пытается сделать. Но оно присутствовало. И стало только интенсивнее, когда тот резко тряхнул кистью, словно сбрасывая магограмму с пальцев. От них отделилось что-то, едва видимое — фантом орнаментированной окружности, ещё более бесплотный, чем оригинал. Но сама магограмма никуда не делась, она осталась неподвижно висеть за ногтевыми фалангами, всё такая же зловещая. Вместо неё исчезло кое-что другое. Шум за бортом «Скайларк» прекратился. Грохот движущихся каменных плит, рокот штормовых волн, раскаты грома — всё пропало, словно мир вокруг геликрафта вдруг перестал существовать, или перестала существовать способность Тони различать что-либо на слух. Воцарившаяся на «Скайларк» тишина была похожа на разбавленную версию недавно увиденного ничто — не настолько же неправильная и невозможная, не настолько пустая, но… Впрочем, стоит признать, пульс крови в барабанных перепонках в этой тишине слышался очень чётко. И это была плохая новость. Лучше бы что-то не так было со слухом, чем с реальностью. Хотя желать этого, пожалуй, было уже всё равно поздно. И кстати. Тряское движение палубы вверх-вниз прекратилось тоже. Геликрафт застыл, чуть накренившись набок, верхняя часть проёма люка лишь немного выше уровня приборной панели. Тони уже думал над тем, что рано или поздно «Скайларк» должно было заклинить одной из поднявшихся из пучин океана плит — но поверить, что это случилось именно в тот момент, когда пропали все звуки снаружи? Нет, тут было что-то ещё. В наступившей тревожной тишине Стрэндж молча обернулся к Тони. Он сдвинул и руку с магограммой — но только горизонтально, продолжая держать кисть на весу, а зелёную окружность почти перпендикулярно палубе, с поправкой на крен. Плащ, вместо того, чтобы пройтись нижнем краем по оставшейся от лестницы пене, лёг аккуратными и совершенно неестественными складками, её не касаясь. Тони счёл этот момент как раз подходящим, чтобы выкарабкаться на более-менее открытое пространство, воспользовавшись неподвижностью геликрафта. И по возможности — подняться на ноги. Конечно, ронять достоинство разговорами из-под приборной панели куда неприятнее, чем беседовать с едва знакомым человеком снизу вверх, но второе тоже внесло бы свою долю дискомфорта в ситуацию. Говорить о серьёзных вещах гораздо удобнее лицом к лицу и на равных, а Тони знал, что разговор предстоит серьёзный. Даже если будущий собеседник был настроен мирно и желал помочь — кто знает, что входит в его понятие о помощи? Шум Р`льеха мог прекратиться лишь потому, что «Скайларк» находилась теперь где-нибудь очень далеко от него — способность к мгновенному перемещению объектов Стрэндж уже проявил. В таком случае придётся требовать вернуть геликрафт обратно, сразу после того как Тони вызовет подмогу. Ни на что другое просто не хватит времени. Потому что там, в Р`льехе, остался Капитан Америка. Там, в Р`льехе, остался Баки Барнс. Им — на что Тони очень надеялся — по-прежнему нужна была помощь. И это всё — при самом благоприятном раскладе. А ведь не стоило сбрасывать со счетов и другие вероятности. Например, что человек, появившийся на борту «Скайларк» так внезапно — вовсе не доброжелатель. Что он пришёл не помогать, а наблюдать или вредить. Или вести с будущей жертвой древнего космического бога философские разговоры, коим предстоящая смерть собеседника придаёт особое очарование. Кто знает. Может быть, среди обладателей сверхъестественных сил встречаются любители и таких развлечений. Не обращая внимания на протесты сломанного ребра, Тони выбрался из-под приборной панели и использовал её в качестве опоры, чтобы принять вертикальное положение. Это удалось ему не без труда и не без новых интересных ощущений в грудной клетке, но всё-таки удалось. Стрэндж продолжал молча за ним наблюдать, теперь без улыбки. Возможно, дожидался вербальной реакции на свои предыдущие действия. Если так, его ожиданиям суждено было оправдаться уже очень скоро. — Весьма эффектная демонстрация, — Тони кивнул на остатки люминесцирующей пены; пузырьки тускнели с каждым мгновением и лопались, застывая на полу слизистым серым налётом. — Значит ли она, что ты не с ним? Он ткнул пальцем в сторону проёма люка; за ним стояла темнота, больше не нарушаемая вспышками молний. Но она не была абсолютной, и теперь, присмотревшись, Тони с удивлением смог разглядеть, что за бортом всё ещё оставались волны. Просто теперь — неподвижные. Объяснить телепортацию было бы гораздо проще, чем это. Стрэндж поднял брови: — Подозреваешь, что дэусом экс махина, о котором ты просил, может оказаться совсем не «дэус», а «диаболюс»? На его лице снова появилась улыбка, а у Тони — ощущение, что здесь развлекаются за его счёт. — Ситуация располагает к подозрительности, не находишь? В попытке разгрузить межрёберные мышцы он опёрся на край приборной панели и понадеялся, что принятая им поза кажется непринуждённой, а не вынужденной. Добавил: — Кстати, я действительно думал о том, что внезапная помощь о-очень не помешала бы, причём как раз этими словами. Вот только не помню, чтобы произносил их вслух. Ты и мысли читать умеешь? Прошлые мысли, я имею в виду. Стрэндж качнул головой. — Когда-то я был специалистом по копанию в чужих мозгах, но в другом смысле. Более, хм… анатомическом и буквальном. А видеть воспоминания и читать мысли не умею, к добру или к худу. Так что можешь не беспокоиться за своё ментальное пространство — личные границы я нарушать не собираюсь. Что ж, это не могло не радовать. В случае, если его словам можно было верить, конечно — в чём Тони продолжал серьёзно сомневаться. — Тогда… как ты узнал? Стрэндж широко развёл руками — впрочем, не забыв о светящейся на кончиках пальцев магограмме, если судить по тому, что он продолжал держать её строго перпендикулярно горизонту. Над тем, осталось ли за бортом «Скайларк» что-то, хоть отдалённо напоминающее горизонт, лучше было не задумываться. Тони не удивился бы, если бы и это понятие успело потерять смысл. — Ты мне сам сказал об этом. После того как пришёл ко мне и попросил о помощи. Тони обречённо подумал, что смысл потеряло происходящее не только за бортом, но и по эту его сторону. Явление ничто прямо посреди геликрафта или лестницы Мёбиуса было цветочками по сравнению с тем, что ждало его теперь. Мир катился в лавкрафтианскую пропасть ещё с прошлой ночи — и дна в ней по-прежнему было не видно.