***
Спрятался в земляном провале, уже ставшим мне практически домом родным. Вот сижу тут, укрытый мохом и листвой, уже вторую седмицу, и терпеливо жду. Шея, и в особенности, руки, ужасно затекли, а Ее всё нет и нет. Да и тяжкая рана нанесенная мне грозным Анейрином прозванным Финваром, в ту кровопролитную битву, что произошла много веков назад, но еще не позабыта, болит все сильней и сильней. Она не излечима по воле злого рока, и это звучит как приговор. И даже целебная вода из источника Одинокого Острова может только заглушить на краткий срок эту страшную боль, что доводит меня все чаще до безумия. Чувствую, что скоро начнется, и я испытывая ужасающие мучения не буду ведать, что творю и принесу опять большие разрушения… И сильно содрогнется тогда земля, моя колыбель. И прорастут сквозь траву острые скалы, земные кости. И слуги мои, добрые Пастыри Леса, под влиянием моего буйного состояния вновь заиграют на звучных флейтах, и бесчисленные деревья закружатся в импульсивном танце. Многочисленные тропы запутаются в непроходимый клубок, и несчастные путники не смогут выйти из лесных угодий, и сгинут в них. Звери же в великом страхе разбегутся, ибо я буду в безумной ярости, и не многим из них перепадет мой хмель. Где же Она? Где же моя спасительница, чьему сладкозвучному голосу завидуют даже Певцы Сумерек? Я хорошо помню, как впервые услышал Её прекрасное пение, что в одно лишь мгновение успокоила боль моей тяжкой раны. Она была еще дитя, когда в первый раз пришла к пологому берегу этого глубокого безымянного озера в сопровождении матери, которая как я почувствовал, тогда была уже тяжело больна. Я был невольным свидетелем, как женщина научила свою юную дочь звучному Призыву. Видно её род пользовался любовью и большим доверием могущественных владык далекого Тангийрэ — Ирнэс*, раз на Зов явился сам грозный Ронайтайрэ, младший из Принцев. С тех самых пор, я прихожу сюда и, притаившись незаметно, наблюдаю за сладкозвучной девой, что песней своей не только творит древний Призыв, но и избавляет меня от нестерпимых мук. Вот и вновь я тут, но лишь одинокие путники проходят по лесной дороге, и Её всё не видно. А боль тем временем становится все нестерпимей и нестерпимей.***