Фотоальбом

Джон возвращается на работу. Сара кивает ему холодно, пациенты наперебой рассказывают, какие лекарства им прописывали другие врачи, пока его не было. Он чувствует себя, как старый электроприбор, заново включенный в сеть после долгого перерыва, ему тяжело, он прилагает усилия, чтобы оставаться прежним, вспоминать каждую минуту, каким именно он был прежде. Либо у новой электросети другое напряжение, думает Джон, запираясь в своём кабинете во время обеденного перерыва, либо что-то в старом приборе сломалось за это время. Он находит в столе стопку пакетиков с растворимым кофе и давным-давно зачерствевшую булочку. Чайника у него нет, зато есть раковина в углу, врач не может не мыть руки и не может каждый раз бегать в туалет этажом ниже. Джон наливает в чашку холодной воды из-под крана, размешивает кофе чистым шпателем для осмотра миндалин. Булочка хрустит на зубах, осыпается цеплючими крошками на свитер. Джона это устраивает, потому что это всё-таки еда и питье, и ему не надо никуда идти. Вкус у зачерствевшей булочки отвратительный, в горле першит от холодного кофе, но Джон этого не замечает, гипнотизируя взглядом телефон. Он хочет позвонить домой и узнать, как дела у Шерлока. Он не может позвонить домой, потому что у Шерлока, разумеется, всё в порядке, Шерлок взрослый человек, и к тому же вокруг дома сидят под прикрытием как минимум три агента Майкрофта — Джон заметил их утром, когда шёл на работу. Мышь не проскочит, успокаивает себя Джон, поглаживая кончиками пальцев телефонную трубку. Никакая мышь не сравнится с Мориарти в способности просачиваться туда, куда не просят, но Джон старательно гонит эту мысль. Ему отчаянно нужно позвонить домой. Он абсолютно не может позвонить домой. Джон давится булочкой и кашляет, на глазах у него выступают слёзы; он запивает застрявшие в горле крошки остатками кофе и долго сидит за столом, глядя на свежевыкрашенную стенку напротив, прежде чем встать, сполоснуть чашку, привести в порядок стол и себя и открыть кабинет. — С тобой всё в порядке? — спрашивает Сара, когда Джон уходит домой. Джону немного интересно, что именно в его виде сподвигло её забеспокоиться, если утром она ясно показала, что всё, что у них отныне будет общего — это место работы. — Да, — отвечает он. — Да, всё отлично. Хорошего вечера, Сара. Она не отвечает, возвращаясь к медицинским картам, которые разбирала. Джон толкает больничную дверь с отчетливой мыслью: что я здесь делаю? Зачем я здесь? Разве здесь моё место? * * * В супермаркете по дороге домой людно и светло. Джон кидает в тележку консервированные бобы, молоко, черный чай, хрустящие крекеры, хлеб для тостов, масло, добавляет пачку очищенного кешью — единственного десерта, который признает Шерлок. Очередь к кассе вьётся змеиным хвостом, теряясь где-то между стеллажей. Джон встаёт между коробками с хлопьями и пирамидой сладкой кукурузы и устало прикрывает глаза. Ему не нужно смотреть вокруг, чтобы вовремя делать вперед шаг или два, приближаясь к кассе. Дикий визг молоденькой кассирши заставляет его рывком вскинуться и открыть глаза. — Спокойствие, дамы и господа, только спокойствие! — на стойку, с хрустом давя клавиши кассы, вспрыгивает человек в черной маске, скрывающей лицо. Он одет в зеленое — туника и лосины, и на ногах у него остроносые кожаные туфли. Это было бы смехотворно, не будь у него в руках слегка поблескивающего револьвера. Умно, думает Джон мельком, после никто из свидетелей не вспомнит ничего, кроме наряда Робин Гуда, который уничтожить легче, чем сказать «От топота копыт пыль по полю летит». — Вы — наши заложники, — человек не кричит, но с легкостью перекрывает голосом крики испуганных женщин. Джон быстро оглядывается — молчаливые люди, с головы до ног одетые в черное, сжимают кольцо, оттесняя покупателей к кассам, заставляя столпиться. Это происходит настолько профессионально и быстро, что Джон не может не восхититься, пусть и невольно. — Если вы будете вести себя хорошо, то попадёте сегодня ночью домой, к вашим женам и мужьям, к маленьким деткам и старым бабушкам и дедушкам, — сладкоречиво журчит Робин Гуд, и Джону хочется отмыть уши от этой ядовитой патоки. — А если плохо, то с вами произойдёт вот что... Он щёлкает пальцами. Всё происходит слишком быстро, слишком неправильно. От выстрела в упор юная кассирша замолкает и падает под стойку. Джон видит, как струйка крови выползает из-под стойки, и стоящие рядом люди шарахаются в ужасе. — Всем всё ясно? — ласково спрашивает Робин Гуд. — Чего вы хотите? — кричит кто-то из толпы. — Выкуп? Моя семья соберет деньги, отпустите меня!.. Ещё один выстрел прерывает этого человека. Джон слышит, как булькает кровь в его горле, прежде чем он падает и больше не встаёт. — Я хочу тишины, — назидательно говорит Робин Гуд. — Я очень не люблю шум. Посидите тихо несколько часов, и, возможно, вы будете рассказывать об этом внукам. Кто-то судорожно всхлипывает, зажимая себе рот рукой; дети жмутся к родителям, понимая не так много из происходящего, чтобы начать плакать. Джон слышит треск и понимает, что это треснула под его собственными пальцами пластиковая ручка тележки. Робин Гуд — чья личность, возможно, секрет для всех прочих, но не для Джона — соскакивает на пол и уходит куда-то в сторону служебных помещений, прихватив по дороге с полки батончик «Баунти». Джон гадает, заметил ли его Мориарти в толпе. * * * — Господи, что нам делать, Господи, — всхлипывает пожилая дама, сидя у витрины с замороженными полуфабрикатами. Её муж успокаивающе обнимает её за плечи, но Джон видит, как у него самого трясутся от страха губы. — Всё будет хорошо, Эдит, — шепчет он. — Только будь потише, и мы выберемся отсюда. И поздравим малышку Рози с днём рождения ещё до того, как она ляжет спать. Только тише, тише, ради Бога. Родители кормят детей шоколадками со стендов, умоляя не плакать, не проситься домой, не кричать и не бегать. Люди Мориарти равнодушно наблюдают, держа наготове новенькие, ещё пахнущие смазкой автоматы. Всё происходящее кажется Джону настолько неимоверно абсурдным, что он задаётся вопросом, не заснул ли он в метро по пути домой и не приснилось ли ему это. Впрочем, этим вопросом он задавался всякий раз, как имел дело с Мориарти, с самого момента их первой встречи. Пора было уже привыкнуть, что самый затяжной и невероятный кошмар с участием Мориарти неизменно оказывался реальностью. Джон не чувствует страха. Его страх за себя сгорел в степях Афганистана, а Шерлока здесь нет. И нет Гарри. Нет никого, кто был бы действительно дорог Джону. Их здесь нет, а Мориарти есть, значит, в данный момент он не сможет до них добраться. Эта мысль дарит Джону восхитительное чувство, которого он не испытывал со дня школьного выпускного бала. Чувство свободы. Джон перебирает в уме варианты того, что может предпринять, и приходит к выводу, что не может ничего. Он один, со стетоскопом в кармане вместо пистолета, против трёх десятков вооруженных бойцов и Мориарти. И у него мало информации. Кто имеет информацию, тот поимеет и врага, говорил сержант Смити. Джон не представляет себе, как надолго затянется ситуация в том виде, в каком она есть, чего хочет Мориарти, как он рассчитывает выбраться отсюда, если снаружи уже слышны полицейские сирены. Джон просчитывает предполагаемые действия полиции легко — должно быть, Мориарти это тоже было несложно, когда он составлял план захвата супермаркета. Но не успевает Джон задаться всеми закономерно вытекающими вопросами, как раздается взрыв. Джон закостеневает, до боли сжимая зубы. Бомбы у запасных выходов. Скорее всего, растяжки. Хотя, возможно, срабатывающие от давления. И на стоянке тоже, понимает Джон, когда столб пламени охватывает не успевшую затормозить полицейскую машину и закрывает собой вечернее небо, видное в окно супермаркета. Цена стремительно растет с каждой минутой, но Джон всё ещё не представляет, за что Мориарти готов её заплатить. За халявный шоколадный батончик? За возможность покрасоваться перед толпой народа в обтягивающих лосинах? У мужчины средних лет не выдерживают нервы; он бросается к выходу, отшвырнув с пути одного из людей Мориарти, но делает ровно два с половиной шага до того, как пуля прошивает ему сердце. Больше никто не рискует лишний раз шевельнуться. * * * Телефоны начинают звонить — задержавшихся по дороге домой ждут и беспокоятся. Люди Мориарти собирают телефоны и давят каблуками ботинок; Джон с бессильной яростью смотрит, как подарок Гарри превращается в горку расплющенных микросхем. Впрочем, как раз Джону никто не звонил. Быть может, он даже придёт домой до того, как его отсутствие будет замечено. Робин Гуд возвращается в зал, помахивая револьвером. — Ты, — говорит он, указывая револьвером на Джона. — Вот ты, в коричневой куртке, иди-ка сюда. — Зачем? — спрашивает Джон, не трогаясь с места. Позади Джона кто-то сдавленно ахает, справедливо решив, что за наглость его убьют немедленно. Так бы оно и было, полагает Джон, если бы темные, как маслины, глаза Мориарти в прорезях маски не сияли так азартно. — Подойдёшь — узнаешь, — щедро обещает Мориарти. — Давай, шажок, другой, и ты на месте. Джон не двигается. — Ко мне, Джонни, — Мориарти наводит револьвер на Джона, на его левый локоть. Он не убьёт немедленно, но спускать неповиновение в такой напряженный момент не станет. И Джон нехотя делает шаг. И ещё один, и ещё, пока не подходит к Мориарти на расстояние вытянутой руки. — Сковать ему руки за спиной, — отрывисто велит Мориарти. Наручники обжигают холодом. Полицейские сирены снаружи всё воют, но взрывов больше нет. — Знаешь, почему я выбрал именно этот супермаркет? — Мориарти подцепляет Джона дулом револьвера под подбородок, заставляет посмотреть себе в глаза. — Потому что после работы ты, Джонни, направился именно сюда. — Какая честь, — говорит Джон без малейшего энтузиазма. Он чувствует на себе взгляды всех заложников, слышащих этот разговор. Если Мориарти оставит Джона здесь, ему может здорово достаться от тех, с кем он был с одной лодке. И как минимум ночь ему придётся провести в тюремной камере — в этом нет сомнений. — Не стоит благодарности, — Мориарти улыбается под маской, Джон видит, как движется ткань. — Ты ещё не знаешь самой главной новости, Джонни. Он делает паузу и держит её до тех пор, пока Джон не сдаётся и не спрашивает: — Какой новости? — Папочка берет тебя с собой в круиз, — Мориарти скользит дулом револьвера по щеке Джона, по губам, оставляя на них привкус металла. — Ты отправишься со мной. — Куда? — вырывается у Джона. — Куда-нибудь, — беззаботно взмахивает револьвером Мориарти. — В Англии в последнее время жарковато, не находишь? — На мой вкус — ничуть, — отвечает Джон. — Какая жалость, что я не прислушаюсь к твоему мнению, — Мориарти ерошит револьвером отросшие волосы Джона. — Оно было такое веское, но всё зря, всё втуне. Так утекает слава земная и всякий авторитет, Джонни, когда у тебя скованы руки за спиной, знаешь ли. Джон предпочитает промолчать. — Хороший мальчик, — одобряет Мориарти. — Пойдём, я дам тебе конфетку за твоё замечательное поведение. Джон предпочел бы обойтись без конфет, но его мнение по-прежнему никого здесь не интересует. Его ведут под прицелом двух автоматов, и он идёт, глядя в спину Мориарти, пританцовывающего на ходу, расхлябанного, словно марионетка, словно пьяный кукловод, привязавший веревки к собственным рукам и командующий сам собой. Его выводят на крышу. Здесь холодно, и Джон чувствует, как сырой ветер студит его пылающие щёки. — Ждём, — выпевает Мориарти, — теперь мы ждё-ом, Джонни. Ребята, можете идти, последите пока за порядком там внизу. «Ребята» молча уходят. Джон рассматривает возможность подобраться к Мориарти поближе, вырубить его и скинуть с крыши вниз, прямо в объятия полиции, но его мысли для Мориарти не секрет. — Даже не думай о глупостях, — предупреждает Мориарти. — Штучки в стиле Рембо хороши, пока ты ешь попкорн и пялишься на большой экран. Здесь они не пройдут, дорогуша. Мориарти всё время настороже, чуткий, как косуля, но опасный, как мальчишка-смертник, оставленный взрослыми прикрывать с пулеметом их отход из села, на которое наступают британские войска. Джон следит за кукольно-дергаными, резкими, нервными движениями Мориарти, за револьвером в его руках, за взглядом блестящих в сумерках глаз; Мориарти следит за обманчивой неподвижностью Джона, за неизменностью его неестественной из-за скованных рук, неудобной позы. Им не приходится ждать долго: уже через три минуты Джон слышит гул крошечного вертолета. Боже, Боже, думает Джон, с трудом подавляя желание истерически засмеяться, похоже, Шерлок останется сегодня без орехов и молока. — Что, все твои люди влезут в эту игрушку? — Джон не хотел задавать этот вопрос вслух, но так получилось, что он его произнёс. Возможно, он сделал это потому, что был уверен — за гулом винта Мориарти не услышит. — Они остаются здесь, хотя они пока об этом не знают! — кричит Мориарти в ответ. — И все остальные тоже! Мы летим с тобой вдвоём, не правда ли, Джонни, это романтично? Уверен, Шерлок будет смертельно нам завидовать, когда узнает! Джону так не кажется, но высказать возражения у него возможности нет — Мориарти бьёт его рукояткой револьвера по затылку, и очертания вертолета, севшего на крышу, теряются во вспышке темноты. * * * Джон приходит в себя всё в той же темноте. У него заклеен рот и связаны ноги. Левая рука, на которой он лежит, безнадежно затекла. Он пробует перевернуться на спину и натыкается лопатками на что-то массивное, с чем-то булькающим внутри. Изворачиваясь, как червяк при виде крючка, Джон отодвигается в сторону и неловко прижимается щекой к непонятному массивному. Пластик. Канистра с топливом или маслом. Может быть, даже с водой, смотря кто и с какой целью собирал вещи в эту дорогу. Джон пробует сесть, голова у него кружится, вокруг вещи — мешки, канистры, ящики, пахнет порохом, пылью, сухпайком, оружейным маслом, деревом; от смешения запахов Джон морщится и на миг задерживает дыхание. Всё слишком знакомо ему, чтобы не вызывать желания это сделать. Полёт Джону не нравится. Все, жалующиеся на плохое обслуживание «Бритиш Эйрвейз», должны сначала попробовать прокатиться в багажном отсеке вертолета, с шишкой на затылке и маньяком где-то в пассажирском отделении, заключает Джон, упираясь спиной в груду ящиков и вытягивая ноги. У Джона есть время, чтобы думать, больше ему нечем заняться, и он думает о Шерлоке. Интересно, заметил ли тот, что Джон до сих пор не пришёл с работы? Сумел ли связать захват супермаркета, о котором, несомненно, шла речь в вечерних новостях, с тем, что Джона всё нет? Если да, то узнал ли уже, что Мориарти забрал Джона с собой? Джон гадает, зачем всё это было. Даже у психопатов есть свои цели. Что получил Мориарти, посидев несколько часов в захваченном супермаркете? С сомнительной пользой проведенное время? Щекочущее нервы музыкальное сопровождение полицейских сирен? И зачем ему Джон? Чтобы ограничить действия Шерлока? Чтобы сильнее разозлить Майкрофта? Чтобы сложнее было скрываться там, куда он направляется, с заложником, которого надо где-то держать скрытно от всех? Вопросы, вопросы без ответов теснятся в голове Джона, назойливые, как пчелы, жужжат, перекрывают один другой. Джон закрывает глаза и представляет лицо Шерлока — такое, как на той фотографии, что он отснял, но не успел напечатать. Шерлок из памяти смотрит на Джона недоуменно и обиженно. Он смотрит на Джона с другой стороны объектива, не допущенный на ту сторону, где остался Джон. Вертолет приземляется. Становится тихо, и Джону кажется, что он сходит с ума. Но нет. Дверь в багажный отсек распахивается, и Джон понимает, что не ошибся и не вообразил себе это. Он отчетливо слышит знакомый шорох сухой афганской травы.