В борьбе обретёшь ты... (часть 1)

– Не любит тебя Клык, – разочарованно постановил Рональд, глядя вслед улепётывающему псу Хагрида. – Наверное, ты слизнями пропах. Он запахнул старенькую мантию, лоснившуюся на локтях, и поёжился – мороз был небольшим, но с озера дул противный сырой ветер. – Заткнись, Уизли, – Поттер недобро прищурился, – а то я сейчас попрошу Гермиону закрыть уши и расскажу, чем ты пахнешь и отчего этот запах нехорош. – Мальчики, не ссорьтесь, – устало проговорила Гермиона в десятый, наверное, раз. Невилл вздохнул и натянул капюшон мантии поглубже. Идея посетить Хагрида стала казаться ему неудачной – Рон и Гарри цеплялись друг к другу с самого обеда. Первым начал, ясное дело, Уизли – ему показалось, будто Поттер чересчур дружелюбен с Хорьком. Гарри, против обыкновения, не смолчал, и теперь они периодически переругивались, заставляя нервничать Невилла и Гермиону. – Где его носит, этого Хагрида? – Поттер в нетерпении притопнул ногой. – Холодно же. Пойдёмте в замок, я замёрз. Рональд внимательно осмотрел мантию Поттера из роскошного тёмно-зелёного бархата, подбитую мехом и украшенную золочёной вышивкой по обшлагам и капюшону, и сердито засопел, явно собираясь ляпнуть что-то неприятное. – Клык же здесь, – торопливо сказал Невилл в надежде предотвратить очередной обмен «любезностями», – значит, и Хагрид где-то рядом. Давайте посмотрим на огороде. – Я в снег не полезу, – Поттер стащил одну перчатку, явно шитую в Косом переулке, и потёр разом заалевшую щёку. – Пойдём в библиотеку лучше. – Мы же хотели здесь поговорить, – робко напомнил Невилл. Рассерженный Поттер почему-то пугал его, хотелось бежать без оглядки хоть в огород, хоть в замок, без разницы. – Нам нужно что-то важное тебе рассказать. – Если про войну с тёмными магами до победного конца, то не надо, – буркнул Гарри. – Достало. «Зря ты так», – успел подумать Невилл, прежде чем багровый от бешенства Рональд разразился гневной речью о слизняках-предателях, за славу и шмотки красующихся в девчачьих журнальчиках. – Мальчики, – Гермиона едва не плакала, Невилл никогда не видел её такой огорчённой, – мальчики, ну что же вы? Поттер молчал, гневно раздувая ноздри и демонстративно глядя куда-то поверх Уизли. Неприятное чувство усилилось, Невилл растерянно топтался перед спорщиками, из последних сил борясь с желанием плюнуть на всё и удрать куда подальше. Гермиона уже в открытую всхлипывала, а Рон умолк на полуслове и принялся боязливо озираться. – Всё сказал? – поинтересовался Гарри холодно. – Да ну тебя, – как-то растерянно сказал Рон, – тоже мне герой. Откуда-то из-за хагридовой хижины раздался тоскливый собачий вой, и Невилл, лязгая зубами от внезапного ужаса, проговорил: – П-пойдёмте, п-п-пойдемте с-скорей отсюда! – Клык! Ты чего это, а? Никак обидел кто? Дык я его… – раскатистый бас Хагрида на миг унял панику. Но Клык опять заскулил тоненько и жалобно, и Невилл едва удержался, чтобы не вторить ему. – Слава Мерлину, – с чувством сказал Гарри и звонко выкрикнул: – Хагрид, к тебе гости! – Гарри! И вы, ребятки! – лесничий вышел из-за хижины, и приветственно раскинул руки. – А я тут в лес ходил. Силки-то снегом завалило, дай, думаю, новые поставлю. Замёрзли? Сейчас чайку попьём. Невилл широко улыбнулся – с приходом Хагрида непонятный страх исчез, великан как будто прогнал его. Лесничий потопал на пороге, оббивая с огромных сапог прилипший снег, впустил в хижину гостей и озабоченно поскрёб в затылке: – Так. Дровишек надо бы, камин-то остыл совсем. Трусоватый пёс Клык, жавшийся к ногам Хагрида, виновато тявкнул и проворно шмыгнул куда-то под лежанку, застеленную волчьими шкурами. Рональд раздосадованно вздохнул – Клык ему нравился, обычно он играл и возился с собакой. Невилл внезапно подумал, что Клык трусит только в присутствии Гарри, наверное, от того действительно пахнет чем-то особенным. Он незаметно принюхался, но ничего не учуял. «У собаки нюх тоньше, – успокоил себя Невилл. – Должно быть, пахнет зельями. И Снейпом. Прав Рон, оказывается». Он нервно хихикнул и принялся выпутываться из шарфа и мантии. Гарри сначала помог Гермионе, а потом снял мантию сам. Сегодня Гарри был одет по-магловски, в тёплый свитер и грубые синие штаны. Такие штаны Гермиона называла «джинсами» и частенько носила во внеурочное время, не обращая внимания на фырканье Браун. На Гриффиндоре вообще была популярна магловская одежда, Невилл и сам собирался упросить бабушку купить что-нибудь подобное. Хагрид возился с камином, Гермиона расставляла разномастные чашки, а Рон полез под лежанку и, стоя на четвереньках, ласково уговаривал «Клыкунчика» не трусить и выйти из убежища, Гарри взгромоздился на высокую лавку и сидел нахохлившись, а Невилл внимательно рассматривал пучки трав, развешенные под потолком. – Смотри, Гарри, – сказал Невилл, желая сгладить неловкое молчание, – это душица. Помнишь, ты спрашивал, что Хагрид добавляет в чай для аромата? – Угу, – рассеянно буркнул Гарри, даже не посмотрев в его сторону. Невилл опять затосковал, беседы с Поттером не получалось и, похоже, уже не получится. Наконец, хлопоты по нехитрому хозяйству лесничего закончились, и все принялись пить чай. – Что невеселы? – поинтересовался Хагрид. – Уроков, поди, задали целую гору. Так это только вам на пользу, профессора зря не станут... это… Ну, не лишним будет, вот. – Я повздорил с Рональдом, – спокойно сказал Гарри, – и теперь обижаюсь на него. – Это кто на кого ещё должен обижаться! – возмутился Рон. – Ничего себе! Вы слышали? – Ребятки, – умоляюще пробасил Хагрид, – вы чего? Вы же друзья, а друзьям это ни к чему. Гарри, как тебе не стыдно? Поттер прищурился и отставил чашку: – Почему мне должно быть стыдно? – Негоже на друзей обижаться, вот почему, – Хагрид важно поднял палец, и Невилл с Гермионой согласно закивали. – Вот как, – холодно сказал Гарри. – А что надо делать, когда твой друг обзывает тебя слизнем и обвиняет в трусости? – Я не… – Рон покраснел и опустил глаза. Невилл тоже залился краской, хотя от него Гарри не слышал ни одного плохого слова. – Обзывал, – тяжко вздохнула честная Гермиона. – Но, Гарри, Рональд не имел в виду ничего дурного, он только хотел… – А чего он хотел, когда обзывал тебя занудой и заучкой? Ты ещё в туалете плакала, помнишь? – перебил её Гарри, а у Гермионы опять задрожали губы, и на глаза навернулись слёзы. – Э… – Хагрид засопел и нахмурился. – Сейчас-то Рон с Гермионой подружились. Поговорить вам надо, вот что! По душам. – Я не против, – сказал Поттер. – Хагрид, ты не обидишься, если мы поговорим у тебя? В школе я хожу под конвоем, а ещё мне от Снейпа нагорит за то, что я сюда пришёл без его разрешения. – Последний оплот тёмной магии пал, – пробурчал Рон угрюмо. – Выходит, целёхонек. У Невилла даже кулаки зачесались, так захотелось стукнуть Уизли хорошенько. Если Гарри сейчас встанет и уйдёт, то на их дружбе, и без того хлипкой донельзя, можно будет ставить крест. – Хорошо, Рональд, – ещё суше и холодней сказал Гарри. – Начинай ты. Чем ты недоволен? – Всем, – Рон опустил голову и с ожесточением подёргал и без того растянутый манжет своего старенького свитера. – Какой-то ты не такой. Не герой, в смысле. Учишься в Слизерине, ревёшь почём зря, с Хорьком чуть не в обнимку ходишь, даже Клык с тобой играть не хочет. Идти с нами не желаешь, сам знаешь куда. – Это куда? – заинтересовался Хагрид, немало смущённый перечислением поттеровых провинностей. – В Запретный коридор, – ответил Гарри, и Рон с досадой стукнул кулаком по столу, – щеночка твоего смотреть. – А это верно, – заволновался Хагрид. – Никто вам не разрешал туда ходить. Это дело с Гринготтсом только Дамблдора касается да Фламеля. А вам незачем. Правильно Гарри делает, молодец. Ой, зря я вам про банк-то, ой, зря… Лесничий умолк и сокрушённо помотал головой. Рон хитро прищурился и хотел было что-то спросить у Хагрида, но Поттер его отвлёк: – Журнальчиком ты тоже недоволен? – Да, – Уизли опять помрачнел. – Прямо как девчонка наряжаешься, смотреть противно. Да и вообще, – Рон махнул рукой и поморщился, – не таким я тебя представлял. Думал, ты настоящий герой, а ты просто так в газетках красуешься да тетрадочки эти дурацкие подписываешь. – Понятно, – Гарри потёр шрам, и Невиллу опять захотелось сорваться с места и куда-нибудь спрятаться, да вот хоть к Клыку под лежанку. – Скажи мне, Уизли, твои родители дружили с моими? – Ясное дело, – приосанился Рон. – Они вместе бились с тёмными магами, мне Билл и Чарли рассказывали. – Мои тоже, – оживился Невилл. – В гости ходили друг к другу, и вообще. – А вырос я почему-то у маглов, – сказал Гарри и опять потёр шрам. Невилл побледнел и, сильно заикаясь, сказал: – Мои родители тоже пострадали, между прочим. Зря ты обижаешься. – Тогда многие пострадали, Невилл. А к маглам попал только я. Меня ночью на порог подкинули, как паршивого щенка. – Гарри! – загрохотал Хагрид гневно. – Так решил директор Дамблдор! Он великий маг и хороший человек, он хотел, как лучше. Тебе угрожала беда! Тебя могли убить! – Да, – кивнул Гарри, – могли. И вместе со мной могли убить тех, кто меня приютил. Маглов не жалко, правда, Рон? А маги просто побоялись меня забрать. Ни твоя бабушка, Невилл, ни твои родители, Рон, никто не сказал великому магу Дамблдору: «Мы не боимся мести Пожирателей, мы защитим Гарри, и он будет расти вместе с нашими детьми». – Ты не прав, Гарри, – сказал Хагрид, волнуясь. – Я сам забрал тебя из горящего дома и… – Ну и отвёз бы к себе, – Поттер закусил губу. – В Хогвартсе было безопасно, ты сам мне говорил. Чем я хуже твоей глупой собаки? И воспитал бы меня героем, на радость всем Уизли. – Гарри, – умоляюще проговорил лесничий после долгого и тяжёлого молчания, – так надо было, зачем ты на нас сердишься? – Я до одиннадцати лет не знал, что я волшебник, – жёстко сказал Гарри. – Не знал, что герой. Не знал, что мои папа и мама давным-давно умерли. Ничего не знал. И я до сих пор не знаю даже, как они выглядели и где похоронены. Вы бросили меня. – Но, Гарри, – пролепетала Гермиона. – Я тоже не знала, что волшебница. Но это не мешает мне… – Грейнджер, – преувеличенно спокойно сказал Поттер. – Осиротеешь – тогда поговорим. Пока за твоё «не мешает» платят родители. Невилл смотрел в пол и не смел поднять взгляд, уши и щёки у него горели. В хижине опять воцарилось молчание. – С моим героизмом понятно, – сказал наконец Гарри. – Меня никто в героических традициях не воспитывал и в пример доблестных родителей не ставил. Вас растили родные люди и рассказывали о своих подвигах. И почему-то никто из вас героем не стал. А, Уизли? Пошёл бы и навалял Нотту с компанией. Поводов, небось, за сотню уже перевалило. Трусишь, гриф паршивый? И как только на факультет храбрых попал, наверное, отец подсуетился. Министерские, они проныры ещё те. А ты, Лонгботтом? Почему ты до сих пор не сказал Снейпу, что не позволишь себя унижать? Невилл сгорбился, смаргивал слёзы и изо всех сил старался не расплакаться в голос. Ему было невыносимо стыдно, а бабушкины рассуждения о «никчёмном полусквибе Поттере» казались злыми и подлыми. – А ревёшь почему? – раздался вкрадчивый голос Поттера над самым ухом. – Разве ты не знаешь, что герои не плачут? Невилл всхлипнул и отвернулся. – Отца не трогай! – набычился Уизли. – Ничего он не проныра и получает сущие кнаты. – На семерых детей и жену хватает, – пожал плечами Гарри. – Пусть не в шелках и на золоте, но вы не голодаете и не попрошайничаете в Лютном. Бедно, но честно. Так почти все живут, хоть маги, хоть маглы, поверь. И я по дому работаю и за кузеном одёжки донашиваю, Хагрид не даст соврать. Только у меня, Рональд, вообще ничего нет. Нет дома, нет денег, нет родственников. Куда я пойду после Хогвартса? – Работать, – твёрдо сказала Гермиона. – У меня в магическом мире тоже ничего и никого нет. – Чтобы взяли на работу, нужно хорошо учиться, – возразил Гарри. – Но ведь герои не учатся, они по Запретным коридорам шляются. Герои не бывают занудами и заучками. Плюй-камни и квиддич – самые героические занятия. Правда, Рон? Уизли смущённо буркнул что-то невразумительное, а Гарри, улыбаясь, продолжил: – Великий маг и хороший человек Дамблдор носит такие мантии, что у меня глаз дёргается от зависти. Но его ты ни разу девчонкой не обозвал. Почему? Рон покраснел, Гермиона захихикала, а Невилл торопливо вытер слёзы и поклялся сам себе впредь думать над каждым своим словом. – Скажу тебе, Рон, ещё одну неприятную вещь, – голос Гарри опять похолодел, а Невилл напрягся, стиснув кулаки и сцепив зубы. – В той войне Уизли фактически держали нейтралитет. Твои родители ни с кем не сражались и ничего не потеряли. Всё на месте – дети, дом и даже отцовская должность в Министерстве. Поэтому не смей попрекать меня, понял? Уж я-то отдал всё, что у меня было. И не хочу больше войн. Никаких. Понятно? Рональд сжимал и разжимал кулаки, Хагрид понуро уставился на пламя в камине, а Гермиона молча кусала губы. Невилл прижал ладони к пылающим щекам и понял, что разговор о Пророчестве откладывать нельзя. Это подло – скрывать такие вещи. Гарри должен знать, что его ждёт.

***

Ещё и восьми вечера не было, а глаза слипались немилосердно – чересчур много событий случилось за один день. Гарри упрямо мотнул головой, прогоняя сон, и продолжил писать: «... вплоть до панических атак у тех, кто к ним предрасположен». Он покусал губу в раздумье и дописал в скобках: «У Пупсика». Лонгботтома было откровенно жаль, несчастный мямля реагировал на воздействие браслета с черепами ничуть не лучше трусливого Клыка. Гарри просто физически ощущал, как Невилла корёжит. Впредь нужно будет поберечь самого чувствительного из невольных испытателей тёмного артефакта. На Грейнджер браслет тоже действовал не слабо. Во время скандального разговора она почти всё время молчала – нетипичное поведение для Гермионы в стрессовой ситуации. Видно, все её силы уходили на сохранение самообладания. Рыжего Рона, как и ожидалось, пронять было трудно. Гарри вспомнил, что и в Хогвартс-экспрессе при спонтанной активации браслета последним из купе ушёл именно Уизли. Реакции Рональд выдавал, аналогичные реакциям Тео Нотта – агрессия вместо страха. Только Теодор легко контролировал своё бешенство, а Уизли несло по кочкам вплоть до потери всякого соображения. Малфой вообще контролировал всё и вся, против него браслет, скорее всего, был бессилен. Цепкий ум и отличное самообладание – в перспективе Хорёк будет страшным противником. Гарри вздохнул. В усвоении и систематизации информации Драко превосходил его на голову и вдобавок, похоже, обладал фотографической памятью. Толково подвешенный язык завершал образ магического Джеймса Бонда – лестью и уговорами Хорь уже сейчас мог добиться чего угодно от кого угодно. Вот и думай, Поттер, почему этот вундеркинд прилип именно к тебе. Что за корысть в покровительстве над нищим полукровкой? Гарри уткнул лицо в ладони, душераздирающе зевнул, встряхнулся и вернулся к записям. Хагрид чихать хотел на всякие там воздействия, великанья наследственность надёжно оберегала его от ментальных атак любого рода. Лесничий расстроился сам по себе и под конец беседы едва не плакал от обиды и разочарования. Когда Хагрид, обиженно сопя, ещё раз помянул спасение младенца из объятого пламенем дома, нервы не выдержали у самого Гарри: «Оставил бы там!» После этих слов разговаривать было не о чем, и Гарри, схватив мантию, выскочил на улицу и со всех ног побежал к замку. В холле его уже встречали обеспокоенный Малфой, злющий Ургхарт и мрачный Снейп. Гарри, не дожидаясь упрёков, объяснил, что ходил к Хагриду, что от этих визитов никак не отвертеться, а если кому-то что-то не нравится, то он ничем не может помочь. Декан молча кивнул и унёсся в сторону Большого зала, а Ургхарт, на манер Флинта, ухватил Гарри за шкирку и поволок в подземелья. Малфой, скроив высокомерную рожу, вышагивал следом, Хорёк. Драко пытался его разговорить, но Поттер, боясь сболтнуть лишнего, удрал в «дамскую гостиную» под защиту своих гувернанток. Девочки были заняты рукоделием, они спешно доделывали рождественские подарки родным. Гарри вспомнил о мамином пироге и любовно упакованных подарках с «секретиками» под ёлкой и окончательно расстроился. Он рассеянно помогал разбирать лоскутки и сматывать пряжу, а сам вспоминал прошлое Рождество. Мама, восторженно охая, примеряла новую шляпку, Дадли в пижаме и боксёрских перчатках хохотал, глядя, как Гарри нетерпеливо обрывает блестящую бумагу с очередного медицинского справочника, а папа сидел в кресле и лукаво поглядывал на своё семейство поверх неизменной газеты. На глаза наворачивались слёзы, Гарри был не рад предстоящим каникулам. Много ли счастья сидеть в пустой гостиной и тосковать по дому? Девочки оживлённо щебетали о разных пустяках, и Поттер, сморгнув предательскую влагу, решил не киснуть, а использовать время с пользой. «Только истинный слизеринец сочтёт сплетни полезным времяпрепровождением», – почти весело подумал Гарри и вежливо спросил: – Милые дамы, а вы не расскажете мне об этих неожиданных помолвках? Теодор ходит понурый, а я даже поддеть его толком не могу, потому что пропустил всё самое интересное. Дамы хором взвизгнули и наперебой принялись посвящать недотёпу Поттера в подробности скандальных сговоров. С Ноттом и Паркинсон всё было более или менее понятно. Версии Теодора и Роберты Уилкис не особо разнились между собой. Единственно, Роберта упомянула чрезвычайно стеснённые денежные обстоятельства Ноттов и Ковена, а отец Панси Паркинсон, по слухам, был баснословно богат. Кто-то из девочек уверял даже, что Паркинсоны уже давным-давно богаче Малфоев. «Да и как иначе, – тихо шепнула красавица Анна Рейнолс, – ведь Паркинсон был казначеем самого Лорда. Недаром Панси так заносится». Гарри в ответ задумчиво покивал. Теперь «конкурс женихов» стал понятен – кого бы ни выбрала заносчивая Паркинсон, приданое уйдёт члену Ковена. Батюшка-романтик знал, что делал. Помолвка же Пьюси и Булстроуд была весьма скорой и чрезвычайно загадочной. Ценность полоумного Пьюси, как жениха, была невелика. Гарри предположил, что из-за сиротства и бедности, усугубляемых агрессивностью и неспособностью здраво оценивать свои поступки. – Вовсе нет, – возразила на это Роберта. – Вернее, это полбеды. Отец Пьюси был фанатиком идей Лорда и никогда этого не скрывал. Эдриан, как видишь, тоже. Он, по нашим временам, прямой кандидат в покойники. Сомневаюсь, что ему дадут дожить до совершеннолетия. Прикончат, как только окончательно поймут, что Пьюси переборол безумие. Гарри только рот открыл: – За что? – Тёмного мага, способного ковыряться в чужих мозгах сквозь окклюментивные щиты и амулеты? Да уж найдётся за что. И девочки, перебивая друг друга, рассказали Поттеру грустную историю сиротства последнего из Пьюси. Убийцы остались неизвестными, но никто не сомневался, что тут замешан Дамблдор, потому что нейтралы к тому времени уже не высовывались из мэноров. Некоторое время Эдриана прятали по домам сторонников Лорда, а после войны нашлись какие-то дальние родственники, предъявившие права на опекунство. Опекунов ждал неприятный сюрприз – зажиточный род Пьюси оказался разорённым, а Эдриан принялся выдавать такие всплески, что его пришлось на пару лет изолировать в Мунго. – Жалко его, – вздохнула Аннабель Лоэлот и покачала белокурой головой. – Да? А несчастных, которых он попутно с ума сводил, не жалко? – Роберта с ожесточением воткнула иглу в вышивку. – Тёмная магия опасна, в ней нет ничего хорошего. Нормальные маги перерождаются в Мерлин знает что. Кому это нужно? – Но ведь тёмными магами рождаются, а не становятся? – опешил Гарри. – Поттер, ты бы меньше слушал ковенцев, уж там-то выродков через одного. Да, тёмный дар не спрашивает мага, желает ли тот такого подарочка. Но ведь этот дар можно разбавить, а то и вовсе уничтожить. Сметвики так и поступили, убили свой тёмный дар в зародыше. Твой обожаемый Гиппократ женат на почтенной даме из светлой семьи, и сыновья у него светлые маги – мастера чар. Нормальных чар, а не всякой жути. Тёмные же рода сознательно идут на развитие своих страшных способностей, не брезгуя ничем – ни ритуалами, ни вливанием нелюдской крови. И на выходе получается такое кошмарище, как ныне покойный Ричард Пьюси или бешеные суки Блэк. – Роберта, – осторожно поинтересовался Гарри. – А если ты вдруг родишь тёмненького ребёнка, будешь его любить? – Тьфу на тебя, Поттер, какой же ты гадёныш, – засмеялась Роберта. – Слава Основателям, этого не случится. Наша семья молода, всего шесть поколений чистой крови. Мы и светлый-то дар не скоро получим. Оттого наши невесты и ценятся у старых светлых родов – их способности стабилизируются на определённом уровне. Я уже сговорена, и мои дети будут сильными светлыми магами. Гарри вздохнул и вернул разговор к помолвке. А о тёмных магах он лучше расспросит Драко – тот обладал редкой способностью излагать информацию без искажений, несмотря на собственное несогласие с той или иной точкой зрения. Кстати, помолвка Булстроуд действительно не обошлась без Малфоя. Во всяком случае, Эдриан едва не убил Хорька прямо в гостиной, бессвязно выкрикивая что-то вроде: «Ославил девчонку шлюхой, Хорёк». Милли, плача, пыталась развести придурков по углам, да где там. Перепуганные девочки хотели звать Снейпа, но тут явился Флинт, быстренько вырубил обоих и поволок бессознательного Пьюси на тренировку. Малфой очнулся через пару минут, чмокнул рыдавшую Милли в щёчку, сдал её на руки мрачным Крэббу с Гойлом и умчался, бросив на бегу: «Я всё исправлю, верь мне». Что происходило дальше, никто не знает, но днём спустя Пьюси получил письмо прямо за обедом в Большом зале. Эдриан прочёл его, а потом отдал его Милли и сказал: «Тебе решать. Я не навязываюсь, но буду очень рад». Булстроуд решала долго и тщательно – всё время, пока шла от Большого зала до гостиной. – Ещё бы он был не рад, – буркнула вечно хмурая Джинни Даркер. – Не пито, не едено – хлоп! – порядочная чистокровная невеста из хорошей светлой семьи. Его маменьку, помнится, у какой-то нищей семейки из Лютного выкупили. – Как выкупили? – оторопел Гарри. О рабстве в магическом мире он ещё не слышал. Неужели оно существует? – Не каждый глава семьи согласится отдать своего ребёнка в тёмный род, да ещё в такой старый и жуткий, – объяснила Роберта. – Вот и искали, кого могли найти – за деньги, за обещание защиты, за что угодно. А бывало, и силой невест добывали. Так что Пьюси и впрямь повезло, а вот Миллисенту я не пойму. С Малфоем переобщалась, точно. За всеми этими разговорами Гарри немного отвлёкся от своих грустных мыслей и засел за «лабораторный журнал», пока впечатления были свежи. Итак, браслет, чернёное серебро, застёжка «тоггл». Шесть плоских массивных звеньев, перемежающихся пятью вставками в виде человеческих черепов. Или нечеловеческих? Уж больно низкие у них лбы и чересчур массивные нижние челюсти, отчего кажется, будто черепа ухмыляются. Несмотря на зловещий вид и грубоватую работу, браслетик явно был сделан для женщины или ребёнка – на весьма условном бицепсе Гарри он сидел, как влитой. Для среднестатистического мужского запястья украшение, пожалуй, было маловато. Работал браслет… Гарри задумался, сдул чёлку с носа и записал: «Непонятно как. Как кошель Карлуса Поттера: ты желаешь, а он прячет вещи и сам исчезает неизвестно куда. Никаких заклинаний и движений палочкой». Браслет оставался видимым и осязаемым, но при магической диагностике Сметвик его наличие не распознал. Как там он говорил? «Сливается с аурой подзащитного намертво». Этот факт тоже следовало записать и обдумать на досуге. «Функцию выполняет, предположительно, защитную, – Гарри, немного поколебавшись, зачеркнул слово «предположительно» и продолжил писать: – Браслет самопроизвольно активируется, когда его хозяин испытывает страх, злость или сочетание этих эмоций. Воздействие артефакта на окружающих – беспокойство, тревога, вплоть до панических атак у тех, кто к ним предрасположен (у Пупсика)». Гарри макнул перо в чернила и вяло подумал о том, что похожим образом на человеческий организм действует инфразвук. Любопытная версия, но покуда бездоказательная. Действующий браслет засекают вредноскопы – Гарри дважды подчеркнул эту фразу, чтобы не забыть. С другой стороны, по словам Драко, над входом в гостиную факультета тоже был вмурован вредноскоп. Однако, он ни разу не сработал, хотя поводов для этого случалось предостаточно. Тогда в Мунго Сметвик велел Гарри успокоиться, чтобы не «взвыли стационарные». Значило ли это, что чувствительность стационарных и карманных приборов различалась? Может быть. Нужно писать Сметвику… Гарри закрыл лицо ладонями и тихонько застонал. У него уже мозги отказывали. Он и так вёл довольно активную переписку с Тики, Сметвиком и папой. Но вопросы всё множились и усложнялись, и конца им не предвиделось. Теперь Гарри понимал, почему большинство маглорождённых предпочитали не вникать в обычаи чистокровных и жили, как привыкли жить дома. Миры магов и маглов слишком различались – можно было голову сломать в безуспешных попытках понять аборигенов, ведь не всем так везло с проводниками и советчиками, как Поттеру. С точки зрения обычного британского школьника из семьи среднего класса, у магов царил сущий хаос. Гермиона была убеждена, что маги непоправимо отстали в своём развитии. Она относилась к ним, как выходцам из средневековья и горела желанием просветить и наставить несчастных. Сам Гарри придерживался папиной точки зрения – тот считал, что три века частичной изоляции развели магов и маглов довольно далеко друг от друга. «Общество не может не развиваться, – писал Вернон Дурсль, – а потому глупо полагать, будто маги «застыли» в каком-то времени. За такое количество лет успела сформироваться самобытная и самодостаточная культура. Кстати, твои письма о «средневековье» живо напомнили мне нравы из романов Фенимора Купера. Дикий Запад, как он есть – все вооружены и независимы, довольно слабая государственная власть и могучие патриархальные нравы. Чую, наш благодетель Дамблдор воюет вовсе не с тёмной магией, а с почти абсолютной властью отцов над их чадами и домочадцами». – Поттер, с тобой всё в порядке? – обеспокоенно спросила Роберта. – У тебя что-то болит? – Нет, – благодарно улыбнулся Гарри. – Я просто устал, спасибо тебе за заботу. Он решительно отогнал посторонние мысли и принялся описывать видимые признаки воздействия браслета на гриффиндорскую троицу и тщательно перечислять собственные ощущения при управлении артефактом. В конце концов, у него есть целых семь лет, чтобы хоть немного постичь устройство магического мира – незачем пытаться успеть всё и сразу. Например, сегодня он совершенно зря схватился за два дела одновременно. Трудный разговор с гриффиндорцами был затеян по настоянию папы, а браслет Гарри решил испытать самостоятельно. «Вполне может быть, – писал папа, – что я предвзято отношусь к мистеру Дамблдору, и у всех его поступков был иной, неведомый мне смысл». Вернон Дурсль предлагал ненавязчиво разузнать у директора волшебной школы о причинах высылки героя магической Британии за пределы родного мира. Начинать следовало издалека – поговорить с друзьями-гриффиндорцами, возможно, что-то разузнать у Снейпа, тщательно обдумать полученную информацию, и только потом подступать с расспросами к Дамблдору. Сегодняшний балаган никто не планировал. Гарри сумел самостоятельно активировать браслет и смог даже «выключить», когда понял, что тот не действует на Хагрида. Но контролировать работу артефакта получалось через раз, больше интуитивно, чем осознанно. А дальше всё пошло наперекосяк. Произнося заранее заготовленную и наскоро отрепетированную речь, Гарри разозлился по-настоящему и наговорил лишнего. Вот, например, что ему до семьи Уизли? Учуяв хозяйский гнев, браслетик услужливо выдал наружу порцию неконтролируемого воздействия, и вместо серьёзного и вдумчивого разговора по душам получился безобразный скандал. Единственное, что не давало Поттеру считать испытания браслета провалившимися, это смутное ощущение того, что артефакт каким-то образом можно перенастроить на избирательное воздействие и регулировать его силу. Но как это сделать, он решительно не понимал. С разговором же вышла и вовсе беда – Гарри не сомневался, что Дамблдор уже осведомлён о геройской истерике во всех подробностях. Теперь следовало ждать вызова в директорский кабинет для получения мягкой, укоризненно-ласковой нотации. Эти выволочки Гарри успел возненавидеть до нервной трясучки. Надо признать, господин директор мастерски владел словом и мог без всякой магии вывернуть события так, что становилось тошно от собственной подлой, мстительной, тупой и неблагодарной натуры. После бесед с Дамблдором требовалось изрядное время, чтобы избавиться от чувства вины за своё гадкое поведение. Тем более, сегодня Гарри и впрямь поступил гадко – нападки на чужую семью у чистокровных считались тяжким оскорблением и жестоко карались. Будь Уизли слизеринцем, Гарри уже назавтра дрался бы на дуэли, и не факт, что с Рональдом, а не с кем-то из его старших братьев. Но поскольку рыжий Рон был истинным гриффиндорцем и не видел ничего дурного в драках при численном перевесе над противником, ходить по Хогвартсу теперь следовало с большой оглядкой. Гарри малодушно порадовался ургхартовой упёртой принципиальности. Как ни был префект зол на бестолкового Поттера, а охрану не снял. В общем, Поттер и без директорских проповедей чувствовал себя подлецом и идиотом одновременно. Гарри тяжко вздохнул. Хорошо, что завтра воскресенье, и из подземелий можно вообще не выходить. Хватит подвигов, гер-рой. А перед ребятами он извинится в понедельник.

***

– Чаю, Гарри? – Благодарю вас, профессор Дамблдор, сэр, – Поттер аккуратно размешал сахар и сделал пару бесшумных глотков. Вид у Гарри был кроткий и даже виноватый, но Дамблдор давным-давно не обманывался – этот ребёнок был упрямее и недоверчивее дикого гиппогрифа. – Ты, Гарри, умнее и серьёзнее большинства своих сверстников, – неспешно начал Альбус, привычно изумляясь про себя мощи поттеровского ментального блока. Счастье, что мальчик обладал выразительной мимикой, и все его мысли отчётливо читались на лице. – Поэтому разреши быть с тобой откровенным. Поттер настороженно кивнул и отодвинул чашку с чаем. – И ещё, Гарри, – так же неторопливо сказал Дамблдор, невербально призывая из резного буфета конфетницу и блюдечко с тонко нарезанным лимоном, – предупрежу тебя заранее. Что бы ты от меня сейчас ни услышал, не воспринимай это, как попытку унизить тебя или уязвить. Просто всякая правда частенько звучит много грубее и выглядит гораздо непригляднее, чем ложь. Готов, мой мальчик? Гарри опять кивнул, слегка сгорбился и спрятал руки в широких рукавах щегольской мантии. – Каюсь, я действительно уделил твоей судьбе мало внимания, – спокойно произнёс Дамблдор. – Но виноватым я себя не чувствую. Ты, уж прости старика за прямоту, на самом деле, не хуже и не лучше других мальчишек и девчонок, обучающихся в Хогвартсе. Многие, как ты успел узнать, живут в неполных семьях или вовсе осиротели. Больше скажу, Гарри, некоторые семьи погибли полностью – вместе со всеми детьми. Эта война очень дорого встала магическому миру. – Я понимаю, – прошептал Поттер и поморгал полными непролитых слёз глазами. Альбус еле слышно вздохнул – мальчик уже неприлично красив, а через пару-тройку лет поклонников у него будет не меньше, чем у Люциуса Малфоя в своё время. Хогвартс опять ждёт три-четыре года непрерывных опереточных страстей, дай-то Мерлин сил перетерпеть это светопреставление. – Твои родители были хорошими людьми и верными соратниками, и я до сих пор скорблю об их гибели, – продолжил Альбус. – Но на войне, Гарри, как на войне. И возникни нужда послать их на смерть, я бы сделал это, не задумываясь. У солдат, мальчик мой, желания не спрашивают – их жизни принадлежат тому делу, которому они присягнули. – Но неужели эта война была настолько необходима? – Поттер упрямо сжал челюсти и уставился на Альбуса в ожидании ответа. – Я скажу «да», – усмехнулся Дамблдор. – Кто-то из родителей твоих однокашников тоже скажет «да», хотя и будет руководствоваться при этом совершенно другими соображениями. Кто-то скажет «нет», кто-то скажет «нет, но может быть, и да». А кто-то, Гарри, скажет «будьте вы все прокляты!» Свой выбор, мальчик мой, ты делаешь сам, и отвечаешь за него тоже сам. Такова жизнь. У маглов, я мыслю, тоже. Поттер всё-таки заплакал. Не всхлипывал, просто слёзы полились из глаз, и он опустил голову, стыдясь внезапной слабости. – И я не считаю, что передача осиротевшего младенца его единственным известным родственникам такой уж тяжкий грех, – чуть жёстче, чем хотел, сказал Альбус. – Прости, но у меня было множество других дел и забот. К тому же, ты выглядишь достаточно ухоженным, чтобы понять, что тобой не пренебрегали. – А шрам? – Поттер сердито утирал слёзы белоснежным платком. – Мистер Сметвик сказал, что он от проклятия. – Тогда мне так не показалось, Гарри, – развёл руками Дамблдор. – Следов тёмной магии я не обнаружил, кожа на лбу была немного рассечена, и я счёл рану неопасной. Правда, в колдомедицине мне далеко до мистера Сметвика. Я ошибся, не показав тебя в Мунго, признаю. Прости меня, Гарри. Поттер опять кивнул и спрятал в карман насквозь мокрый платок. – Ничего, – немного гнусаво после слёз сказал он. – Не смертельно же. Только… Тётя не очень-то меня любит, на самом деле. Я не жалуюсь, но… – Гарри, ты хочешь, чтобы тебя усыновила какая-нибудь семья волшебников? – Н-нет. – Тогда следует потерпеть до совершеннолетия. Учитывая, что по десять месяцев в году будет приходиться на учёбу в Хогвартсе, я думаю, это будет не слишком обременительно. Как ты думаешь? – Д-да, пожалуй… А потом? – А потом ты сдашь экзамены, получишь место в Мунго и будешь помогать мистеру Сметвику. Ведь так? Гарри просиял: – Конечно, профессор Дамблдор! Обязательно! – Ну вот, – Альбус улыбнулся и откинулся в кресле. – А теперь, Гарри, я хочу поговорить ещё об одной весьма неприятной вещи. Твой чай совсем остыл, давай-ка мы нальём нового. Вот так. – О какой вещи? – испугался Поттер. – Я ничего не делал! – Разумеется, не делал, – тяжко вздохнул Дамблдор. – Речь о твоей славе, Гарри. Тема неприятная и небесспорная, но поговорить нам придётся. – Да, знаю. Газетная утка, чугунный лоб магической Британии, святой младенец Поттер и прочие гадости, – скривился Гарри. – Аваду не отбить, медицинский факт. Но я не просил об этой славе! Я даже не знал о ней! Дамблдор так опешил, что даже замешкался с ответом. – Никто тебя не винит, Гарри, – наконец нашёлся он. – Действительно, твоих личных заслуг в исчезновении Волдеморта немного. С другой стороны, уже целое поколение детей воспитано на твоём подвиге. Думаю, будет неправильным их разочаровывать и вести себя, как избалованная певичка, как ты думаешь? – Я не… – возмутился было Поттер, но Альбус, протестующе вскинув ладони, прервал его. – Рональд и Невилл – хорошие ребята, – мягко сказал он. – Немного простодушные, как и все чистокровные маги, но они совершенно не заслужили того, что ты устроил им вчера. События тех дней – не их вина, Гарри. Уж не говорю о том, что я добрых три часа успокаивал Хагрида. Зелья на полувеликанов почти не действуют, и бедный Рубеус рыдал у меня в кабинете, как дитя. Я не настаиваю, поступай, как знаешь. Но мне кажется, они все заслужили твоих извинений. – Я завтра собирался, – покраснев, промямлил Поттер и опустил глаза. – Честное слово, профессор Дамблдор. – Вот и прекрасно, – улыбнулся Альбус. – Пей чай, а то остынет. Выпроводив смущённого Поттера, Дамблдор наконец позволил себе нахмуриться и устало потереть лоб. – Томми-Томми, – проворчал он. – Это, ясно, не твой сын, но вполне мог бы им быть. Головная боль, а не герой. Мордред, Августа теперь изойдётся на колкости и насмешки, старая калоша. Стоило ещё поразмыслить, но Дамблдор уже практически был убеждён, что сын Джеймса Поттера безвозвратно потерян для геройской карьеры – чересчур умён, строптив и недоверчив. Стоило смазливому мальчишке улыбнуться в колдокамеру, всем словно мозги повыносило. Тираж злополучного «Пророка» допечатывался трижды, альбомы с вырезками из него появились почти в каждой семье. Мало того, Сметвик со своим докладом исхитрился поднять огромную волну в Министерстве и аврорате. Все более-менее заметные политические фигуры магической Британии внезапно озаботились горькой судьбой «символа победы», хотя ещё полгода назад мальчик не интересовал никого из них. За последнюю неделю Дамблдор отправил в Министерство три отчёта о завидном здоровье и прекрасном настроении Гарри Поттера – Фадж почуял, к чьей славе стоит примазаться для поправки дел на политической арене. Ещё Альбус имел два пренеприятнейших разговора по каминной связи – со Скримджером и Боунс. После войны с каждым из них у Дамблдора и без того были весьма натянутые отношения, теперь же оба правоохранителя едва огнём не дышали. Руфус пригрозил поднять историю с троллем, а Амелия вознамерилась провести независимую инспекцию. Используя свой авторитет Верховного Чародея Визенгамота, Альбус слегка умерил аврорское рвение, но знал – это ненадолго, до следующего скандала с участием Золотого мальчика. «Будем считать, – подумал Альбус, – что Гарри Поттер ушёл на геройскую пенсию. Ну и Годрик с ним, только потраченного времени жаль». Теперь следует договориться о встрече с Августой Лонгботтом. Дамблдор поморщился – на что только не приходится идти ради блага магической Британии. – И парселтанг, – задумчиво проговорил Альбус вслух. – Всё могу понять, но парселтанг у Поттера? Что скажешь, Фоукс? Феникс приоткрыл один глаз, курлыкнул, зачем-то потряс хвостом и сунул голову под крыло.