Глоток вдохновения

Руки парня были заняты кейсом, всяческими бумагами и парой запечатанных в пленку картин. Не очень удобно. Металлический ключ в его ладони упрямо не хотел входить в замочную скважину. Как же это выводило Пита Мелларка из себя - настроение в тот день было и так не самым лучшим. Множество дурацких заказов, какое-то нелепое письмо от поклонницы, встреча с давним врагом... Ах, да! Сегодня еще и "праздник" - в этот вечер ему придется наблюдать за перепуганными детьми, чьи имена будут выбраны из тысяч других. Двадцать четыре обреченных ребенка. Проклятые шнурки на ботинках никак не развязывались, а пуговицы, будто нарочно, выскальзывали из пальцев. И до жути раздраженный Мелларк раз за разом чертыхался. Кое-как бросив вещи на стул, хозяин разлёгся на диване посреди комнаты и, наконец, с облегчением выдохнул. Отвратительная смесь гула людских голосов и шума транспорта за окном вынудила Пита, сощурившись, подняться и закрыть окно. Как же его тошнило от всего этого. Эх, как хотелось рвануть Мелларку куда-то в далекие густые леса, где будет только он в окружении одиночества, бумаги, красок и вдохновения. Там бы ему не мешали постоянная суматоха Капитолия и лица назойливых разукрашенных людишек. Даже не перекусив, Пит подался в мастерскую, где на деревянном мольберте его дожидалась незаконченная картина. Прибрежные камни в объятьях пенистых волн… Очередной заказ. Да, хозяин этой квартиры был художником, причем одним из наиболее востребованных среди элиты Капитолия. Жители столицы считали большой честью иметь в своем доме хотя бы одно из творений Пита Мелларка. Его картины были наполнены такой волшебной притягательностью, что завораживали всех. Невероятная реалистичность и глубина его полотен была тайной для многих. Но секрет заключался лишь в одном, не считая таланта, - Пит получал удовольствие от рисования, жил этим. Когда он рисовал, все вокруг теряло свой смысл и важность, все растворялось. Парень видел только кисточку в руке, выводившую идеальные линии на чистом листке, и четко стоявший перед глазами будущий образ. Его скромная, несмотря на высокий статус хозяина, квартира со всех сторон была завалена различными картинками, а приятный запах масляных красок будто навсегда пропитал стены, мебель и даже воздух. Вот только одной славой художника Пит не обходился. Он был желанным гостем на любых вечеринках Капитолия, а многие девицы грезили о хотя бы одной ночи с Питом Мелларком, который, кстати, был очень хорош собой – коренастый, накаченный голубоглазый блондин. Девушки готовы были многое отдать для достижения своей цели. Но парня просто воротило от всей безвкусной вычурности Капитолия, легкомысленности и тупости всех этих людей. Как и от их главного развлечения – Голодных Игр. И как только эти «ранимые» и тонкокожие люди могут получать огромное удовольствие от такой жестокости? Мягкий и добрый по натуре Пит никак не мог понять этого. От умерших родителей, которые как раз были одними из истинных капитолийцев, ему достались только бешеные счета в банках и признание среди богачей. Но, на удивление, коренной житель Капитолия Пит Мелларк словно не принадлежал этой атмосфере – это наблюдалось в стиле его жизни, его интересах и предпочтениях. Из глубокого мира вдохновения его вырвал звук автоматического включения телевизора – обязательная к просмотру повторная трансляция Жатвы. Пит аккуратно сложил кисточки, мимолетно вытерев руки старой, разноцветной от въевшейся краски тряпкой, присел на диван и уставился на экран. Глупое приветствие комментатора, самоуверенные молодые добровольцы из первых дистриктов. А затем раз за разом с экрана на него смотрели пары абсолютно одинаковых глаз – обреченных, полных страха, мокрых от слез. Эти дети все уже жутко тряслись, даже еще не до конца осознавая свою судьбу. Каждый шаг ребенка на сцену, каждая слезинка, катящаяся по щеке, отдавалась уколом в душе Пита, будь то кудрявый мальчик из четвертого или девочка из пятого, похожая на лису. Как же тяжело смотреть на весь этот ужас и понимать, что абсолютно ничего не сможешь сделать, ты бессилен. Пит всей душой и в равной степени ненавидел тех, кто был в ответе за смерти этих невинных детей на протяжении вот уже семидесяти четырех лет, и тех, кто получал от этого удовольствие. Ну, вот опять… Женщина, напялившая на себя до тошноты много розового, и нацепив на лицо «милую» улыбочку, стояла на сцене двенадцатого лицом к огромной ждущей толпе и объявляла имя очередной девочки-трибута. Светловолосая малышка с двумя косичками в толпе рассеянно забегала глазами. Господи, как же она еще была юна - на вид, не больше двенадцати лет. Сжав кулачки, девочка начала несмело шагать, пробираясь к сцене. Но… тут со стороны людей начали звучать жуткие крики. Камера сразу же нашла этого смельчака – почти взрослая темноволосая девушка в бледно-голубом платьице. Все смешалось. Рыдания выбранной девочки на руках какого-то парня, рвущаяся к сцене темноволосая незнакомка с криками «Я доброволец», белые мундиры миротворцев, пытающихся хоть как-то все это угомонить. Доброволец? Как странно для такого бедного дистрикта. Очевидно, выбранная трибутка была слишком дорогой для нее, раз она способна на такой отчаянный поступок. «Китнисс Эвердин». Каменный взгляд туманных глаз со сцены приковал Мелларка. Что-то в этой девушке было этакое, что-то непонятное ему. Словно все тайны мира слились в этой Китнисс, старательно прячась за стеклом взгляда, и, черт подери, как хотелось Питу разгадать их все до единой. Такая внутренняя сила, такая отвага, которые читались в каждом ее шаге, в каждом действие. Такой поступок… Эта необыкновенная девушка весь вечер не покидала мыслей Мелларка даже после окончания мучительного просмотра. Уснул он только под утро, пока из-под его кисти не вышла она, до каждого сантиметра четко стоящего в мыслях образа, до каждого оттенка ее голубого платьица. Такая сильная… Китнисс Эвердин…