Глоток вдохновения

Просторная комната начала утопать в свете утреннего солнца, поблескивающем на деревянной мебели. Свежесть с легкой примесью холода просачивалась сквозь приоткрытое окно. Тишина и покой заполнили каждую щель квартиры, нарушаемые лишь мягким бульканьем парящего напитка, заливающегося в чашку, и гулким хлопаньем тапочек о пол. Это жилище уже довольно давно не знало порядка: разбросанная одежда, толстый слой пыли на мебели, стол, заваленный брошенными чеками, посудой с въевшейся грязью и пожелтевшими рисунками с изображением одной девушки. Усевшись с чашкой кофе на диван, Пит Мелларк взял в руки пульт и включил телевизор. Успокаивающие перекликания птиц, скрежет кузнечиков, едва слышный шум ветра, колышущего ветви, - зазвучавшая мелодия леса рассеялась по всей квартире. Звуки, смешавшись с прохладой из окна, наполнили душную комнату атмосферой природы, и, казалось, даже воздух пропитался нотками елового запаха. Рука парня потянулась за свежим рисунком на столе. Ровные штришки разнообразных оттенков графита гладко сливались в один безупречный образ. Идеально прорисованные закруглённые линии скул, легкая морщинка "хмурости" на лбу, темные смолянистые завитки волос, уложенные на прямые плечи, а в серых глазах художник словно сумел зажечь каждую искорку принадлежащих только ей эмоций. Отхлебывая тяжелые глотки горького напитка, Пит снова посмотрел на экран, на котором не происходило ничего стоящего. Прохладный лес, едва проснувшись, поблескивал на листьях капельками росы, отбивающих лучи утреннего солнца. Темно-зеленый цвет листвы переливался вокруг, оттеняясь лишь просвещающимися клочками серого утреннего неба. Посреди этой зелени на одной из толстых веток старого дерева еще спала Китнисс, привязанная веревкой к стволу, плотнее закутавшись в спальный мешок. На плече багровел достаточно сильный ожог – последствие бега от огня, посланного распорядителями. Даже во сне ее встревоженное лицо не расслаблялось. Китнисс была замученной, грязной, но даже за такой Питу нравилось наблюдать. А вообще, Мелларка по необъяснимой причине она всегда привлекала. Он с жадностью впитывал каждую мелочь образа Китнисс на Параде трибутов, когда она грациозно выезжала на колеснице вместе с парнем-трибутом Двенадцатого. Черное трико, идеально ложащееся на фигуру, прямая спина, подбородок, упрямо вздернутый вверх, – каждая деталь выражала гордость и неприступность девушки. Все изменилось, когда к ее костюму добавился огонь – яркие языки пламени, заковыристыми волнами струящиеся вдоль лица и тонкой фигуры Китнисс, придавали ей загадочности. Она лишь одним видом кричала: «Я не так проста, как кажется!» И огоньки, играющие в ее глазах в унисон с огнем на одежде, лишь подтверждали это. Все внимание зрителей, все камеры были обращены к колеснице Двенадцатого. К ней. Гордой. Неуязвимой. Вольной. «Огненной» Китнисс. Сколько сил и денег Пита ушло, чтобы достать билет в зал на интервью трибутов. Сильные и уверенные парни, загадочные девушки и совсем еще малышки, такие милые – каждый выглядел особенно, подобрав уникальное амплуа. Мелларку снова довелось почувствовать укол скорби - разве они все заслужили умереть, испытав перед этим на себе мир Голодных Игр, наполненный страданиями и болью? Восторженные овации и крики капитолийцев вокруг раздражали парня. «Да как так можно?» - пронеслось у него в голове, когда после глупой шуточки ведущего Фликермана зал снова взорвался хохотом. Китнисс была предпоследней. Закрытая и стеснительная, она говорила что-то невпопад, тем самым вызывая у зрителей очередную порцию смеха. Это никак не вязалось с ее внешним видом – ослепительное платье красного цвета в пол, подчеркивающее тонкость талии, и уложенные наверх в замысловатую прическу волосы, выставляющие на показ тонкую лебединую шею. На шуточку Цезаря девушка постаралась, как можно любезнее, улыбнуться - она выглядела так необычно и непривычно для Пита, спрятав на мгновенье свой обжигающий холод, хоть он и знал, что эта улыбка была пропитана фальшью. С застывшими слезами в глазах девушка сказала несколько слов про сестру, заставив каждого в зале всплакнуть или издать тяжелый вздох. «Наверное, она единственная, кому каменная Китнисс сумела открыть свое сердце», - подумал художник, видя, с какой любовью девушка рассказывает о сестре. Она снова была в центре внимания – зрители восторгались милой, любящей и немного неуклюжей Китнисс, но, кажется, только Пит заметил в ее глазах ненависть и отвращение ко всем этим бездушным людишкам. Оглушающий взрыв аплодисментов запомнил весь зал, когда по просьбе Цезаря Китнисс закрутилась, выставляя напоказ шедевр своего стилиста. Снова огонь был с ней, легко струясь вдоль летящих складок подола платья. После чего она гордо ушла со сцены, оставив в душе Мелларка целую гамму эмоций, среди которых была и горечь – в следующий раз он увидит огненную девушку на Арене… Крепкие ботинки несли ее по лесу, оставляя еле заметные следы на влажной почве, укрытой сухими иголками и бурыми листьями, цепляясь за коренья и ударяясь носками о камни. Гулко шурша, густые ветки хлестали девушку по лицу, оставляя сеточку мелких царапин на нежных щеках. Сбивчивое дыханье эхом отдавалось на большое расстояние. Сколько она уже бежала миль от Рога Изобилия, где остались тела погибших на первой битве детей? Неумолимая тревога разъедала Пита изнутри в тот первый день. А впрочем,… в последующие дни пребывания Китнисс на Арене его переживания были ничуть не меньше. Мешки под глазами Мелларка всё темнели, всё большие суммы были выведены на чеках и бумагах, заваливающих его стол, всё больше испытаний от распорядителей, как гром среди белого дня, сыпалось на голову Китнисс, всё чаще резкие удары пушки гулко звучали с экрана… Моменты Игр тупым ножом врезались в память, оставляя глубокие ноющие раны. Лишь закрывая глаза, Мелларк снова видел стеклянный взгляд глаз девочки из Шестого, до краев залитых смертью; кровь, пропитывающую ткань на груди мальчика из Десятого; потрескавшиеся губы девушки, отчаянно вдыхавшие последние капли воздуха; лопающие гадкой зеленой жидкостью волдыри от укусов ос-убийц на теле трибута из Второго… Больнее всего было вспоминать безжизненное смуглое лицо малышки Руты, залитое слезами Китнисс. Ее сбивчивая песня, перекликающаяся с учащенным дыханием девочки и трелями соек-пересмешниц до сир пор эхом отдавалась в душе художника. Все эти пугающие воспоминания жутким калейдоскопом пролистывались в голове, когда он лишь закрывал глаза. Кофе в чашке уже давно остыло. Теперь на экране были двое, проламывающиеся через густые кусты и ветви деревьев: Катон и Мирта. Недельная грязь въелась в их без того потемневшую под солнцем кожу и одежду, в некоторых местах перемешавшись с коричневой засохшей кровью, а в глазах обоих светился легкий страх с примесью отчаянной ярости. Едва услышав хруст сухой ветки или удар упавшей на землю сосновой шишки, они резко начинали бегать глазами вокруг, ища источник шума. Еще одни невинные, но испорченные Капитолием и Играми дети. По другую сторону Арены, так же испуганно оглядываясь при малейшем шорохе, девочка с рыжими волосами, потемневшими от бесчисленных слоев грязи, со спешкой собирала ягоды и коренья. А крепкий смуглый юноша из Одиннадцатого и мальчик-трибут из Двенадцатого, чудом продержавшийся до этого момента, еще досыпали в своих укрытиях. Камера снова вернулась к Китнисс, успевшей проснуться и уплетающей жалкие остатки еды из рюкзака. Страшный ожог на плече не позволял идти на охоту - такими темпами ей оставалось недолго. Вдруг из телевизора полились мягкие пиликающие нотки. Она растеряно осмотрелась вокруг, и ее взгляд упал на небольшой серебристый парашют, зацепившийся за ветку над ней. В пластмассовой коробочке, когда Китнисс достала ее, отцепив от ткани, она увидела белую жирную массу, поблескивающую на свету. Китнисс коснулась вязкой поверхности и потерла каплю этого лекарства между подушечек пальцев, а затем, морщась от боли, кое-как покрыла им слой засохшей крови на ожоге, после чего неподвижно лежала, опираясь на ствол и наблюдая, как оранжевый огненный круг вдали выплывает из-за горного склона, заливая туманный лес мягким светом. От сердца художника отлегло - в который раз он помог Китнисс.