Land of broken promises

С памятной ночи прошла неделя, и следов на теле королевы почти не осталось. Из чистого упрямства и желания усилить в Генрихе чувство вины она продолжала отказываться от исполнения своих королевских обязанностей. Конечно, фрейлины докладывали ей о политической обстановке и поведении мужа, но возвращаться к своей привычной роли она не спешила. Не то чтобы она не скучала, сидя целыми днями в своих покоях, но каждый вечер Лиам приходил к ней, и они отправлялись уже знакомым путем в сад. Она предприняла не одну попытку отблагодарить его, но он по-прежнему настаивал, что ее здоровье для него гораздо важнее плотских желаний. И этим он еще сильнее развил в ней опасную привязанность. У нее уже почти вошло в привычку ждать его, просить помочь с лечением, спать с ним в одной кровати и не вспоминать о бившейся на краю сознания вине перед мужем. Генрих приходил к ней еще несколько раз, но найти общий язык у них не получалось. В дверь постучали — громко и настойчиво. Не успела Екатерина ответить, как в покои ворвалась разъяренная Пенелопа. Королева замерла, пораженная тем, что ненавистная кухарка решилась нанести ей визит. — Как вы этого добились? — без предисловий накинулась на нее Пенелопа. Ее глаза сверкали праведным гневом, волосы на голове словно стали дыбом. — Добилась чего? — выскочка настолько поразила ее, что королева забыла пройтись по ее неотесанности. В последнее время каждый день приносил сюрпризы. — Того, что Генрих теперь думает только о вас! Он отобрал у меня почти все! — истерично выкрикнула девчонка, надвигаясь на нее. Надо же, ее мечта и правда сбылась: они в самом деле поменялись местами, и теперь она заняла место обманутой жены, а Екатерина – желаемой королем любовницы. Неисповедимы пути Господни. — Отобрал у тебя? Все, что он дал тебе, по праву принадлежит мне, — Екатерина рассмеялась ей в лицо. Справедливость все-таки вспомнила о ее существовании, и королева радовалась, как ребенок, глупому и расстроенному лицу соперницы. Менялись они местами или не менялись, а на завершение этой истории приятно будет посмотреть. — Он никогда бы не передумал просто так. Вы что-то сделали, иначе и быть не может, — Екатерина ощутила вспышку гнева — за здравомыслие Генриха ей пришлось заплатить немалую цену и не по своей воле. Она даже не смогла бы сказать, предпочла бы его столь необходимое излечение или смирилась бы с безумием, но не испытала того унижения и боли. — Я ничего не делала, — немного по-детски возразила она, пытаясь отогнать воспоминания о том, чему стала причиной эта потаскуха. — Не верю. Это не лекарство, им бы вы воспользовались давно. Это определенно не любовь. Он никогда не любил вас. И точно не ребенок. Если бы вы были беременны, об этом объявили бы, — Екатерина вспыхнула, задетая тем, как спокойно обсуждала мерзавка возможность ее беременности и как уверенно судила об их с мужем отношениях. — И все-таки что-то здесь есть, — Пенелопа приложила руку ко рту, всем своим видом выдавая неприятные размышления. — Убирайся, — наконец очнулась от оцепенения королева, собираясь вышвырнуть зарвавшуюся кухарку. Не лично – пусть стража показательно вытянет ее отсюда за руки-за ноги. — Кажется, я знаю, что это, — не обращая на нее внимания, продолжила Пенелопа. — Постель. Вы затащили его в постель, — звонкая пощечина рассекла воздух и опустилась на чересчур нежную для кухарки щеку. — Пошла вон, — спокойно сказала королева и только потом заметила, что девчонка, не отрываясь, смотрит на ее руку. Не понимая, что так заинтересовало ее, Екатерина посмотрела на свою ладонь. Осознание пришло лишь мгновение спустя. На запястье королевы все еще красовалось темное пятно. То самое, что оставил Генрих, схватив ее за руку, когда она отвесила ему пощечину. — Теперь видишь, почему он думает обо мне? — королева поспешила поправить рукав и закрыть неприятное свидетельство жестокости Генриха и своего бессилия. — Представляешь, что ждет тебя? Пенелопа наконец вышла из оцепенения и, посмотрев на нее взглядом, в котором читались и жалость, и презрение, повернулась к двери... которая снова отворилась. — Что вы себе позволяете? Вас не учили стучать? — королева накинулась на двух стражников, неловко мявшихся у входа с небольшим сундуком в руках. — Простите, Ваше Величество, — стражник опустил глаза в пол, стараясь не смотреть на королеву. — Король приказал доставить вам это немедленно. — И что же это? — королева с любопытством взглянула на сундук из резного дерева, не замечая, как точно так же засветились интересом глаза Пенелопы. Мужчина водрузил сундук на стол и откинул крышку. Королева не сдержала шокированного выдоха и прикрыла рот рукой, увидев, что скрывалось внутри. Сундук был доверху забит драгоценностями. Золото, серебро, рубины, изумруды, сапфиры — там было все. Ожерелья, подвески, кольца, серьги, броши и даже диадемы переливались всеми цветами радуги. Странный звук послышался совсем рядом, и, оглянувшись, Екатерина поняла, что, соблазнившись блеском сокровища, они с Пенелопой обе подошли к столу и склонились над сундуком. — Что это? — удивленно и одновременно возмущенно спросила девчонка. Несомненно, она никогда в своей жалкой жизни не видела подобных богатств. — Я знаю, что это, — справившись с шоком, ответила королева. Она действительно знала. Как знала и то, что этот подарок будет стоить Франции очень дорого. — Оставьте меня, — этот приказ королевы относился ко всем присутствующим, и они поспешили его исполнить. Даже Пенелопа не стала возражать. Королева еще раз взглянула на драгоценности и закрыла сундук. Приложив руку к бешено колотящемуся сердцу, она села на кровать. Похоже, откладывать разговор с мужем больше нельзя. То, что он сделал, явно не было обдуманным решением. В другой ситуации она бы порадовалась такому вниманию, но только не сейчас. Екатерина позвала своих фрейлин, чтобы собраться к своему первому за последнюю неделю выходу в тронный зал. — Какое платье вы хотите надеть сегодня? — смышленая Жанна уже догадалась, что королева была намерена выглядеть соответствующе важности своего выхода. — Черное, — подумав, ответила Екатерина. Она не часто носила этот цвет, но он призван был обозначить серьезность момента и подчеркнуть для Генриха все еще болезненный вид жены. Когда с одеванием было покончено, Екатерина направилась в тронный зал. Стоило ей зайти, десятки взглядов немедленно прожгли ее насквозь. Место королевы по-прежнему занимала Пенелопа, правда, уже с гораздо более кислым видом. — Доброе утро, — бросив взгляд на мужа, Екатерина собиралась занять почти привычное место рядом с троном, когда Генрих окликнул ее. — Екатерина! — она удивленно посмотрела на него, одновременно боясь, что он задумал какое-то новое издательство. — Займи свое место, — твердо сказал король. По залу пробежали шокированные возгласы. Пенелопа непонимающе уставилась на него. — Мое место занято, — холодно напомнила королева. Если играть, то играть до конца. И он больше не увидит от нее ничего кроме безразличия. — Подойди, — снова приказал Генрих, и она осторожно двинулась к трону, сохраняя надменный вид. Все должны были понять: Генрих сам принял правильное решение, а не купился на ее уловки. — Садись, — он посмотрел на Пенелопу, явно ожидая, что она покинет занятое место. — Но, Генрих... — девчонка выглядела почти жалко. Вот так и падают с высоты – на пике, едва добравшись до самой вершины, больно и безжалостно. — Пошла вон! — он начинал злиться, и все присутствующие почувствовали себя неуютно. В конце концов, Пенелопа все же встала с трона и, едва сдерживая слезы, кинулась к двери. Королева уселась вместо нее, испытывая смешанные чувства. — Почему ты не надела ничего из того, что я подарил тебе? — Генрих говорил тихо, но она все равно огляделась по сторонам, надеясь, что никто этого не услышал. — Я пришла сюда, чтобы поговорить именно о твоем подарке... — начала она, но король предпочел сменить тему. Сменить на весьма непривычную, давно забытую. — Тебе идет это платье. Ты очень красива, Екатерина, — она уставилась на мужа, не веря, что он действительно это сказал. За много-много лет он ни разу не сделал ей комплимента. Впрочем, он и подарков ей не дарил. Последний раз, когда он проявил к ней хоть какое-то внимание, был после гибели близняшек. Тогда Екатерина лежала на кровати, глядя в потолок, не шевелясь, не имея сил даже плакать. Каждая клетка ее тела, словно горела огнем, боль не проходила неделя за неделей. Единственное, что поддерживало ее в сознании — волнение за маленькую Викторию, пережившую роды. Врачи сказали королеве, что девочка не выживет, но Екатерина молилась о ней днем и ночью, надеясь на чудо. Чуда не случилось, и однажды утром королеве доложили, что дочь покинула земной мир. И это был не последний удар. Спустя несколько дней, когда Екатерина ненадолго пришла в себя, она услышала, о чем шепчутся фрейлины и повитухи. Она больше не могла иметь детей. Эти страшные слова повергли ее в такой ужас, что начавшаяся сразу же горячка не отпускала ее несколько дней. Да, она родила достаточно сыновей и дочерей, но потерять возможность зачать значило стать кем-то вроде почетной старухи, уважаемой и все же забытой, более не интересной ни двору, ни мужу, превратиться в бесплодное иссушенное дерево, а ей ведь только исполнилось тридцать семь. В бреду она видела своих мертвых девочек, плачущих и тянущих к ней маленькие ручки, и маленького мальчика, пытающегося их успокоить. С трудом она признала в нем своего второго сына, Людовика, умершего совсем малышом. Она хотела прижать их всех к своей груди и пообещать никогда больше не оставлять, но перед ней вдруг возник разъяренный муж. Он кричал, что она ни на что не годится, что не сберегла их детей, даже жизнь каждому из них подарить не смогла. И теперь даже зачать не могла. Кому нужна такая королева? Генрих бросал обвинения ей в лицо, и она никогда не чувствовала себя более виноватой. Он был прав, конечно, прав. Ей больше не было места рядом с ним, ее место оказалось рядом с умершими детьми. Она протянула к ним руку и... очнулась. Генрих держал ее запястье и смотрел полным ужаса взглядом. — Слава Богу! — выдохнул он и крепче сжал ее руку. — Я думал, что потерял тебя. — Прости меня. Это я виновата, — разлепив пересохшие губы, срываясь на хрип в воспаленном горле, просипела она. — В чем? — Генрих никогда не выглядел таким взволнованным и никогда держал ее так крепко. — Я не уберегла их. Я потеряла их. Я больше не могу их рожать. Я не нужна тебе. Я виновата, — голос сорвался, и Екатерина зашлась в сухом, раздирающем нутро кашле. Как же ей было больно. Везде. — Ты не... — Генрих хотел что-то сказать, но его прервал Нострадамус, уложивший ледяную ладонь на пылавший лоб королевы. — У нее снова жар, Ваше Величество. Но на этот раз все не так страшно. Вы договорите в следующий раз, — Генрих перевел взгляд с жены на провидца, раздумывая, а потом все же поднялся с кровати и направился к выходу. С тех пор они больше никогда не говорили о случившемся. Генрих перестал посещать ее постель, но никогда не попрекал наступившим бесплодием. Иногда ей казалось, что он забыл обо всем, и то, что тогда, на троне, он рассказал о своих надеждах на нового наследника, это подтверждало. Возможно, он был настолько болен, что не вспомнил об изъяне жены. А если вспомнил, то его слова были еще более жестоки. Вырвавшись из воспоминаний, королева посмотрела на мужа. — Нам нужно, поговорить, — твердо сказала королева. Пришло время возвращаться к делам. Пусть она больше не могла рожать, она все еще заботилась о живых своих детях и государстве, которое рано или поздно перейдет в их владение и управление. — После аудиенции, — Генрих недовольно поморщился. Она видела его не часто в последнюю неделю, но даже после короткого общения становилось очевидно, что король по-прежнему не вполне владеет собой. Он старался сдерживать себя, но в его глазах то и дело мелькала ярость, а голос срывался на крик. Он злился в ответ на почти все донесения и время от времени бросал на жену то ли нетерпеливые, то ли недовольные взгляды. Екатерина молилась, чтобы вспышка его героического благоразумия не закончилась грандиозным пшиком, и едва вымученная аудиенция подошла к концу, королева немедленно открыла рот, чтобы наставить мужа на путь истинный, расспросив о подарке, но Генрих вдруг взял ее за руку. — Пойдем к тебе. Поговорим там, где нас не смогут услышать, — он выжидающе смотрел на нее, а Екатерина боролась с сомнениями. В прошлый раз наедине он пытался просить прощения, но сейчас он был взбудоражен аудиенцией и явно доволен сделанным подарком. Кто знает, что взбредет ему в голову. Если он тронет ее хоть как-то, она просто не выдержит. — Лучше поговорим здесь, – твердо сказала Екатерина, и глаза короля потухли.